Философия /2. Социальная философия

Уваров А.Н.

Аспирант кафедры истории, методологии и философии науки факультета социальных наук ННГУ им. Н. И. Лобачевского, Россия

Взгляд Ф. Ницше на самоубийство в контексте его этико-антропологических и психологических концепций

Влияние Фридриха Ницше на развитие европейской философии, особенно в областях этики, антропологии, лингвофилософии и философии психологии признаётся многими современными исследователями. Знакомство с источниками показывает, что на идеи Ницше ссылались, комментировали, развивали и критиковали их такие выдающиеся мыслители XX в., как М. Хайдеггер, А. Камю, Х. Ортега-и-Гассет, С.Л. Франк, М. Фуко, Ж. Бодрийяр и др. Тем не менее, хотя его влияние признаётся, содержание его философского наследия остаётся предметом дискуссий. Ситуация сходна с той, которую наблюдала Л. Андреас-Саломе, когда писала, что отдельные его идеи, вырванные из контекста и допускающие вследствие этого самые разнообразные толкования, превратились в девизы для разных, порой противоположных идейных направлений, и раздаются «в ожесточенных спорах, в борьбе убеждений, в столкновениях различных партий, совершенно чуждых их автору» [1].

Попытка преодоления данного положения возможна через ликвидацию основной проблемы: оторванности от контекста. Чтобы приблизить интерпретацию идей Ницше к тому, что он сам имел в виду, нужно учитывать некоторые фундаментальные принципы творчества и особенности его личности, которые определяли направление, форму и содержание его философствования.

Это предложение может показаться спорным, поскольку известно, что Ницше избегал систематичности. «Я не доверяю всем систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности» [3, с. 756], говорил он. Ницше мотивировал это тем, что человек – существо противоречивое и развивающееся, изменяющееся со временем. Следовательно, все, что им создаётся должно носить на себе опечаток этой имманентной характеристики. Оставленное интеллектуально честным мыслителем философское наследие может быть разносторонним и многогранным, но оно не должно скрывать его развитие. Система же всегда логична, внутренне непротиворечива. Поэтому, оставляя свои мысли в форме системы, философ грешит против истины, поскольку желает показать себя более логичным, более идеальным, чем он есть на самом деле. Человек же никак не может быть логичным, как математическая система – «Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую»[9, с. 43].

Критикуя систематичность и избегая её, Ницше, тем не менее, не избежал (да не старался избежать), целостности и единства. Хотя он и мог противоречить себе в отдельных частных вопросах (как правило, сознательно и с дидактической целью, о чём ниже), существовало несколько главных для него идей, которые он повторял от сочинения к сочинению, и несколько принципов, которых он придерживался в своей работе. Оценивая результаты своего труда, он писал Петеру Гасту 22 декабря 1888 г.: «Теперь у меня полная убежденность, что всё удалось, с самого начала – всё образует единство и хочет единства» [10, с. 354-355]. Взяв комплекс общих для всей философии Ницше идей и принципов за систему отсчёта, можно лучше уяснить значение, которое вкладывалось им в отдельные афоризмы. В нашей работе предлагается применить данный подход к высказываниям Ницше, касавшимся вопроса о самоубийстве.

Выбор темы определяется двумя причинами. С одной стороны, самоубийство занимает значимое место в философском наследии Ницше, однако, в отличие от его взгляда на человека, государство или Бога, отношение немецкого мыслителя к суициду остаётся мало исследованным. С другой стороны, самоубийство само по себе является актуальной социокультурной проблемой современного человечества, в особенности развитых и развивающихся стран, о чём свидетельствует как рост числа суицидов в абсолютных и относительных числах, статистически наблюдающейся с начала XIX в., так и постепенное изменение отношения к самоубийству в философии. Суицид и его различные формы, наряду с другими видами аутодеструктивного поведения, представляет собой проявление культурного и антропологического кризиса нашей эпохи. Поэтому осмысление сущности самоубийства, его причин и последствий составляет важную задачу, стоящую перед философской антропологией, социальной философией, социологией, психологией и другими отраслями гуманитарного знания. Изучение взгляда Фридриха Ницше на суицид в этом контексте приобретает дополнительную значимость.

Трактовать сказанное Ницше относительно этой проблемы можно, опираясь на его этико-антропологические (у Ницше этические размышления о том, как должно вести себя человеку, находятся в тесной связи с антропологическими построениями о его сущности) и психологические концепции. Поэтому перед тем, как переходить к рассуждению о взгляде Ницше на самоубийство, нужно сначала рассмотреть концепции, к полю которых относится эта проблема. А сначала – определить черты, свойственные всей философии Ницше.

Первая характерная черта заключается в том, что Ницше своей философией, своей деятельностью хотел реализоваться как учитель. Стойкое желание быть наставником – не просто преподавателем каких-то профессиональных знаний и умений – но наставником в более широком и глубоком смысле можно проследить по его письмам. 11 апреля 1869 г. он пишет Карлу фон Герсдорфу: «Мне хотелось быть чем-то большим, нежели воспитателем старательных филологов: поколение учителей современности, забота о грядущем поколении – вот что занимает мою душу и помыслы» [10, с. 63-64]. 15 декабря 1870 г. он пишет Эрвину Роде, что время, проведенное по университетской кафедре: «должно, кроме прочего, стать временем учёбы преподаванию» [10, с. 77-78]. Много позже, через тринадцать лет он пишет Францу Овербеку: «Этой зимой меня ничто не удержало бы на этом свете, если бы не внезапное возвращение на этот главный путь; в тех вещах, где я должен ставить перед собой самые суровые требования, заключен мой долг, в них же заключены и источники моих сил. Быть учителем: о да, это сказалось бы на мне сейчас достаточно благотворно (еще прошлым летом я был им и почувствовал, как мне это подходит)».

Почему у Ницше возникло стремление стать наставником? Здесь можно найти разные причины. Во-первых, можно указать на семейные традиции: многие предки его были пасторами или теологами, то есть, так или иначе, наставляли людей. Хотя он отошёл от протестантской веры, более того, критически переосмыслил роль христианской религии в жизни европейского общества, само стремление к бытию наставника как модели жизненного пути могло у него остаться. Во-вторых, Ницше часто сетовал на то, что понимающий и оригинальный собеседник – большая редкость. Желая найти кого-то, кому можно было доверить свои мысли и надеяться на внимание и понимание, он неосознанно стремился помогать другим людям в развитии. В-третьих, он не был удовлетворен развитием современного ему общества – не только потому, что у него было мало собеседников, но и потому, что видел в этом состоянии большую опасность для будущего – а поэтому стремился способствовать развитию тех людей, кто мог его услышать.

Ницше хотел реализоваться как учитель. Но чему он желал научить с помощью своих трудов? Что передать? Во всяком случае, не какие-то конкретные знания и убеждения. В этом вторая базовая черта его философии. Он с осторожностью относится к своим мыслям. Известно его высказывание «Кто глубже мыслит, знает, что он всегда не прав, как бы он ни поступал и ни судил» [9, с. 261]. Понимание того, что его идеи, какими бы оригинальными и точными они ни были – это только точка зрения – оставалось с ним всегда. Даже в «Генеалогии морали», весьма страстном произведении, он характеризует свои взгляды на происхождение понятий добра и зла как «гипотезы» [4, с. 22]. Эта осторожность в отношении своих мыслей вполне согласовывается с его стремлением укреплять духовное здоровье через развитие способности к перемене мнения.

Ницше не хотел передавать конкретные знания, которые нужно заучить и запомнить. Он не хотел распространять также и свой образ мыслей. У Ницше не было желания превращать «учеников» в свои духовные копии. Так, он пишет Отто Айзеру в начале января 1880 г., что не ищет никаких последователей [10, с. 157-158]. 22 декабря 1884 г. он сообщает Францу Овербеку, что ему «в тысячу раз предпочтительней абсолютное затворничество, нежели общество экзальтированных посредственностей» [10, с. 229-230]. Такое же отношение прослеживается и в его сочинениях. Например: «Что? Ты ищешь? Ты хотел бы удесятерить себя, увеличить во сто раз? Ты ищешь приверженцев? – Ищи нулей!» [7, с. 754]. По самому тону этого афоризма, а также при сопоставлении его с цитатами из писем, становится ясно, что немецкий мыслитель не желал видеть себя в роли предводителя армии нулей.

Если Ницше не желал передавать ни конкретных знаний, ни общего образа своих мыслей, то чему же он хотел научить, будучи наставником? Он хотел передать самое сокровенное, что у него есть – умение быть самим собой. Ницше стремится помочь другим людям научиться самостоятельно мыслить, обладать умением развивать собственную сущность, стремиться к пониманию себя, к определению и достижению своих жизненных целей, к бытию в качестве самих себя.

Этот тезис подтверждается рядом примеров. Ницше пишет Петеру Гасту 31 мая 1878 г.: «И это как раз самое лучшее, на что я мог надеяться – побуждать других к продуктивности и “приумножать в мире независимость”»[10, с. 145]. Отто Айзеру он писал «Я наслаждаюсь своей свободой и желаю этой радости всем, кто созрел для духовной свободы» [10, с. 157-158]. В конце августа 1882 г. Ницше пишет Лу Саломе «И под конец, моя дорогая Лу, снова обращаюсь к Вам с моей самой глубокой просьбой: станьте самой собой!».

В его произведениях это желание научить другого быть самим собой также находит отражение. В стихотворном предисловии к «Весёлой науке» Ницше оставляет следующее четверостишие:

Подражанье – пораженье.

Спеша за мною по пятам,

Со мной сравняться хочешь сам?

Чтоб не остаться позади,

Своей дорогою иди!

[3, с. 17]

Но, пожалуй, наиболее ярко то, чему он желает научить, выразилось в том, как Заратустра общается со своими слушателями. В конце первой книги у него появляются ученики, которые внимательно внимают всему, что он говорит. Заратустра решает отправиться один в странствие, и вот, что он говорит ученикам на прощание:

«Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником. И почему не хотите вы ощипать венок мой?

Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то всякая вера так мало значит.

Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам» [8, с. 354-355].

Прощаясь со своими учениками, Заратустра настаивает на том, чтобы он потеряли его и нашли себя, переосмыслили все, что услышали и стали сами собой. Только после этого он вновь найдет их. В этом вся суть стремления Ницше реализоваться в качестве наставника – он хочет помочь другим научиться быть самими собой. Противоречия, периодически возникающие на страницах его произведений, также можно объяснить именно этим стремлением быть наставником. Предлагая читателю парадоксы, противоречия и незавершенные рассуждения, Ницше стимулирует его к самостоятельному осмыслению. Афоризм, правильно отчеканенный и отлитый, требует не простого прочтения, а «расшифровки». «Здесь именно должно начинаться истолкование, для которого требуется особое искусство» [4, с. 8]. Афоризм как приглашение к размышлению.

Это умение быть собой, которое он желал передать другим, было одним из центральных стержней его личности, который он нащупал в себе после разочарования в Вагнере и более не отпускал. В письмах он постоянно подчеркивает эту настоятельную необходимость быть самим собой. Например, Карлу фон Герсдорфу 15 апреля 1876 г. философ пишет: «Достичь настоящего успеха можно лишь оставаясь верным себе» [10, с. 122]. Можно привести и другие примеры. Умение быть и оставаться собой было тесно связано с волей к выздоровлению, которая была мотивом многих его поступков. Ницше понимал, что здоров он может быть не только в особых внешних условиях, но и будучи в гармонии с самим собой. Это сильное стремление к самостоятельному и самобытному мышлению и пониманию мира было для него, практически, условием существования. Именно этим следует объяснять общую оригинальность его мысли.

Помимо этих, осталось указать на еще одну черту, которой проникнута вся философию Ницше – это стремление к переоценке всех ценностей. Ницше желал выяснить, как в человеческом обществе появились понятия добра и зла, как они трансформировались, как зарождались и менялись моральные чувства людей и какие моральные системы идут на пользу жизни, а какие – вредят ей. В последних годах своего сознательного творчества он чрезвычайно высоко ценил в себе то, что он взялся за такую серьёзнейшую задачу. Он видел в разрешении этих проблем главную цель своей жизни. Откуда появилось в нем это стремление?

Возможно, корень его в том, что Ницше хотел на философском уровне повторить то, что однажды сделал на личностном (может быть, чтобы закрепить свое прежнее личное решение философским успехом, а может, потому что прежнее решение дало ему новый ориентир в его интеллектуальных занятиях). Разочаровавшись в Вагнере и в поисках отца среди авторитетов вообще, он обратился внутрь себя и понял, что причина проблем и сомнений кроется в его семье. Семья стала рассматриваться им как источник несчастья. Это был небывалый шаг – ведь для традиционного общества (а общество середины XIX в. еще нельзя считать полностью модернизированным) – семья имела высочайшую ценность. Бог, закон, государство – все эти великие авторитеты возникали в жизни человека уже вторыми, первыми были отец и мать. Именно благодаря им человек приучался к почтению вообще и почитал впоследствии духовные ориентиры своего общества (отметим, что риторика политических и религиозных институтов широко прибегает к лексике, описывающей в первую очередь кровнородственные отношения). Устоявшиеся моральные ценности были одним из таких ориентиров. Примечательно, что свой поход против морали Ницше начинает после пересмотра роли семьи в его жизни.

Переоценив роль вековых авторитетов – родителей, поняв, что они тоже могут быть причинами страданий, ошибок, отступлений от своего собственного «я», поняв, что они тоже могут ослаблять в человеке волю к мощи, Ницше решает переоценить другой авторитет – мораль – и приходит к схожим выводам.

Таким образом, желание быть самим собой, желание выступить наставником, который развивает у других самостоятельное мышление и умение быть самими собой, понимание, что его конкретные знания и идеи – лишь мнения, к котором нужно относиться с осторожностью, стремление к переоценке всех ценностей – вот, чем проникнута философия Ницше, вот, каковы главные черты его образа мышления. Перейдём теперь к рассмотрению этико-антропологических и психологических концепций Ницше.

Понимание человека у Ницше близко к гуманистической традиции. Итальянские гуманисты рассматривали человека как существо, находящееся между животным и Богом, которому Господь дал волю выбирать, каким ему быть. Человек может опуститься до животного уровня, а может подняться до божественного. Похожий взгляд, только без божественной санкции, можно встретить у Ницше. Это неудивительно, ведь Ницше с большим вниманием и интересом относился к идеям и идеалам эпохи Возрождения. Он очень высоко ценил её достижения, а Мартина Лютера остро критиковал за то, что тот, начав Реформацию, заставил католическую церковь встать на гораздо более консервативные позиции, что сделало дальнейшую деятельность гуманистов в Италии и других католических странах невозможной.

Человек – существо двойственное, противоречивое. Он создан предыдущим развитием жизни, и перед ним стоят две перспективы: он может или вернуться к звериному состоянию или развиваться и стать переходом к чему-то высшему. Но последний человек – или современный человек – явно идет по первому пути – потому что не хочет идти по второму. Он рассматривает себя в качестве венца творенья и радуется, что ему, наконец, удалось найти счастье – тихую, спокойную жизнь без потрясений, без великих устремлений, без великих чувств и мыслей. Последний человек сторониться бедности и богатства, поскольку и то, и другое, слишком утомительно. В обществе последних людей все считаются равными – «Нет пастуха, одно лишь стадо» [8, с. 304]. Именно это стремление к удовольствию и жизни без развития вызывает суровую критику Ницше.

Ницше выразил эту оценку в свойственной ему афористической манере: «В человеке тварь и творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день» [6, с. 679-680]. В том же сочинении он осуждает социальные учения, которые стремились к тому, чтобы уничтожить страдание. Он называет их поверхностными и наивными, поскольку, по его мнению, именно страдание, из-за которого человек вновь и вновь вступал в борьбу, было причиной его развития.

С концепцией человека тесно смыкается идея сверхчеловека как некого ориентира, к которому нужно стремиться. Однако черты сверхчеловека Ницше не прописывает детально, ограничиваясь общими характеристиками. Почему он не описал конкретных черт сверхчеловека? Надо полагать, здесь дело в его манере наставлять. Он не даёт конкретных указаний, он хочет, чтобы каждый размышлял сам, каким должен быть сверхчеловек. Критикуя идею Канта о категорическом императиве, он говорит: «Быть может, будущий обзор потребностей человечества признает отнюдь не желательным, чтобы все люди поступали одинаково» [9, с. 39]. Надо помнить, что Ницше вырос в протестантской традиции, и как бы он ни критиковал христианство и протестантизм в частности, сам дух, дающий каждому право на свою трактовку, а, следовательно, и на свои действия, был в нем силён.

Можно предположить, что сверхчеловек должен быть новым биологическим видом либо чем-то искусственно созданным. Однако против этой трактовки возражает, например, то, что Заратустра говорил, обращаясь к женщинам: «Пусть вашей надежной будет: «О, если бы мне родить сверхчеловека!» В то же время нельзя утверждать, что сверхчеловек тождественен великому человеку, поскольку, как показывает А.В. Перцев, некоторые лучшие люди в наивысшие моменты своего развития воплощают в себе лишь некоторые черты сверхчеловека.

Таким образом, сложно заключить, что из себя должен представлять сверхчеловек, но можно с уверенностью говорить, что он есть некий нравственно-антропологический образец, скорее всего, недостижимый, но всё равно вдохновляющий и побуждающий на движение и развитие.

Третья значимая для нашего исследования концепция касается отношений господства-подчинения. Ницше уделял её разработке много внимания. Прокомментируем некоторое его высказывания.

«Но где бы ни находил я живое, везде слышал я и речь о послушании. Все живое есть нечто повинующееся» [8, с. 383]. Это можно понять следующим образом: все живое подчиняется собственным инстинктам, потребностям и влечениям; более развитые формы жизни образуют группы, имеющие иерархическую систему подчинения; наконец люди, помимо инстинктов и потребностей и иерархического подчинения в рамках своего общества имеют также нравственные и юридические законы, которым тоже подчиняются.

«И вот второе: тому повелевают, кто не может повиноваться самому себе. Таково свойство всего живого». Существо, не способное господствовать над самим собой, не способное повелевать собственными инстинктами, не способное вставать над своими потребностями, становится предметом чужой власти, чужого господства. Следовательно, чтобы успешно повелевать другими, нужно сначала научить повелевать самим собой.

«Но вот третье, что я слышал: повелевать труднее, чем повиноваться. И не потому только, что повелевающий несет бремя всех повинующихся и что легко может это бремя раздавить его:

Попыткой и дерзновением казалось мне всякое повелевание, и, повелевая, живущий всегда рискует самим собою.

И даже когда он повелевает самому себе – он должен еще искупить свое повеление. Своего собственного закона должен он стать судьей, и мстителем, и жертвой» [8, с. 383]. Повелевать труднее, чем повиноваться, во-первых, потому, что повелевающий несет ответственность («бремя») за всех повинующихся, а во-вторых, потому что для этого нужно уметь повелевать самим собой, как уже было сказано, а это отнюдь не просто. Повелевать собой, значит, принуждать себя к чему-то, значит, судить себя – и за отступления от собственных повелений, и за саму дерзость самостоятельно распоряжаться собой. Это под силу не каждому.

Но что побуждает все живое повелевать и повиноваться, и, повелевая, быть еще и повинующимся? Причина здесь в коренном устройстве Жизни, которая «всегда должна преодолевать самое себя», поскольку движущая ею воля к власти (мощи) заставляет ее не только создавать что-то достойное любви, но и тут же преодолевать уже созданное.

Таким образом, господин, повелитель, для Ницше, – это не тот, кто обладает политической властью или экономическим господством, как верно заметил С.Л. Франк, а тот, кто умеет повелевать самим собой и преодолевать самого себя, а уже в силу этих качеств – повелевать другими. Конечно, такой человек может обладать политическим и экономическим господством, а в идеале – должен, однако эти признаки вторичны, первичны же его духовные качества.

Среди психологических концепций Ницше, интересующих нас в связи с заявленной проблематикой, можно выделить две. Согласно первой, психическое и физиологическое в человеке находятся в состоянии тесного взаимодействия, причём физиологическая сторона является исходной и доминирующей. Заратустра говорит: «За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец, – он называется Само. В твоём теле он живет: он и есть твоё тело.

Больше разума в твоём теле, чем в твоей высшей мудрости. И кто знает, к чему нужна твоему телу твоя высшая мудрость?

Твоё Само смеется над твоим Я и его гордыми скачками. «Что мне эти скачки и полеты мысли? – говорит оно себе. – Окольный путь к моей цели. Я служу помочами для Я и суфлёром его понятий» [8, с. 319]. По этой концепции, человек начинает тогда сознательно или бессознательно стремиться к смерти, когда его тело перестаёт желать жить, например, из-за неестественных и нездоровых условий существования. Обращаясь к «презирающим тело», Заратустра изрекает: «ваше Само хочет умереть и отворачивается от жизни» [8, с. 319].

Согласно второй концепции, человек, оказавшись в положении, когда его потребности не могут быть удовлетворены, когда нет ничего, чего он мог бы пожелать, начинает стремиться к смерти. Ницше формулирует эту мысль в «Генеалогии морали»: «человек предпочитает хотеть Ничто, чем ничего не хотеть» [4, с. 146]. Здесь Ф. Ницше, по сути, продолжает линию, намеченную Л.А. Фейербахом, с сочинениями которого он знакомился в начале своего становления в качестве философа. Фейербах писал: «Смерть, конечно, противоречит природе; но она противоречит только здоровой, полной, счастливой природе, а не исковерканной, страдающей и несчастной природе. Сама по себе смерть – яд, возбуждающий ужас, но в качестве яда против яда она – вожделенное средство исцеления» [2, с. 325]. Самоубийство, таким образом, трактуется у Фейербаха как нечто естественное для человека, помещённого в невыносимые для него условия, как акт самосохранения.

Приступим теперь к интерпретации высказываний Ф. Ницше относительно проблемы самоубийства, исходя из очерченных выше базовых черт его философии и его этико-антропологических и психологических концепций.

В поворотной для своего мыслительного творчества работе «Человеческого, слишком человеческое» Ницше постулирует право человека на самоубийство, в чём следует, как было отмечено, по пути Фейербаха, однако идёт несколько дальше его. «Если отвлечься от требований, которые ставит религия, то позволительно спросить: почему для состарившегося человека, ощущающего упадок сил, должно быть достойнее терпеть свое медленное истощение и разрушение, чем совершенно сознательно положить ему конец? – задаётся вопросом Ф. Ницше, и отвечает – Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это есть только жестокость» [9, с. 81]. Фейербах, полемизируя с Гегелем, отрицавшем право человека на самоубийство, приводил в качестве примеров крайние состояния: жестокую нищету, смертельную болезнь, тяжелый голод, полное крушение жизненных сил, целей и ориентиров. А Ницше распространяет это право также и на пожилых людей, чувствующих упадок сил.

Позже немецкий мыслитель пошёл ещё дальше, утверждая, что самоубийство может быть не только индивидуально оправданно, но и социально полезно [8, 349-350]. Он пишет, что смерть в форме медленного разрушения, во-первых, в принципе неприемлема для человека борьбы, во-вторых, несёт в себе угрозу для осуществлённых в течение жизни замыслов и свершений. И поэтому он добровольно избирает смерть, чтобы не нанести урона своему «делу» и передать его своему «наследнику», пока тот, следует предположить, находится в полном расцвете сил. Интересно, что в данном случае самоубийство может трактоваться не только как прямое, физическое действие, но и как общественно-политическое: как сложение с себя всех полномочий и уход из сообщества.

В то же время, оценивая свою эпоху, когда по сравнению с предыдущими веками количество самоубийств, совершаемых в обществе, начало расти, Ницше высказал следующую примечательную мысль: «Наши самоубийцы дискредитируют самоубийство – не наоборот» [5, с. 744]. Сочетание этих трёх позиций не является противоречием, хотя на первый взгляд может показаться странным, как Ницше может утверждать индивидуальную оправданность самоубийства и его социальную полезность в отдельных случаях, но при этом писать, что современные ему самоубийцы дискредитируют суицид.

Оправдание Ницше самоубийства состарившегося человека лежит в русле его установки, что каждый должен быть самим собой. Философ ведёт речь о том, кто чувствует духовный и физический распад своего организма, кто понимает, что больше не может соответствовать себе, что он больше не является тождественным самому себе. Важно понимать, что для Ницше главным является не только и не столько некий уровень физических или интеллектуальных возможностей, сколько способность человека занимать определённые этические позиции, которые наиболее соответствуют его сущности. Поэтому речь идёт не об абстрактном преклонном возрасте, а о конкретном состоянии, которого личность с возрастом может достигнуть, когда она больше не может быть самой собой.

Идея о социальной полезности самоубийства выдержана в том же мыслительном направлении. Кроме того, интерпретируя её, нужно помнить, что Ницше говорил об отношениях господства-подчинения. Тот, кто находит в себе силы быть самим собой, и тот, кто осмеливается повелевать другими, должен быть также своим собственным судьёй и палачом. Такой человек должен оценивать себя, проверять, соответствуют ли его качества тому уровню совершенства, которого он может достичь, сообразны ли его решения и поступки его внутреннему миру, способен ли он сопротивляться тому, что отклоняет его от самости, достоин ли он занимать своё положение в обществе? Самоубийство, естественно, не является единственным решением в случае получения отрицательных ответов на эти вопросы, однако, по Ницше, является радикальной реакцией соответствующей радикально негативным ответам. Самоубийство при таком подходе получает этический смысл и может рассматриваться не только как физический акт, но и как морально-психологический – как тотальная «смена духовной кожи», перерождение – без прекращения жизни. Проблематика физического суицида при этом, однако, не снимается.

Понять третье высказывание из приведённых нами, его связь с первыми двумя и философией Ницше в целом можно, обратившись к фактическому материалу, рассмотрев, какими же были самоубийства в то время. Для получения исторических сведений об этом вопросе полезно обратиться к трудам современника Ф. Ницше, Ф.М. Достоевского. «Дневник писателя» Фёдора Михайловича содержит ряд описаний происходивших во второй половине XIX в. суицидов и их причин. Среди них можно выделить самоубийства из-за попадания человека в социально неприемлемые условия, из-за разочарования в жизни, от скуки. Проанализировав эти причины, можно увидеть, что они не совпадают с теми, которые Ницше считал достойными. Так, например, самоубийство от скуки явно не напоминает результат этического опрашивания себя человеком о соответствии его качеств имеющимся у него потенциям развития. Социально мотивированное прекращение собственной жизни является, по сути, отказом от бытия в качестве самого себя в угоду обществу – причём в наиболее радикальной форме – чего Ницше принять не мог. Поэтому и получается, что «наши самоубийцы дискредитируют самоубийство».

Таким образом, наш анализ взгляда Ф. Ницше относительно проблемы самоубийства, взятых в контексте его этико-антропологических и психологических концепций, позволил увидеть его органическую связь с этической установкой, согласно которой каждый человек должен быть самим собой, а также с сопутствующей ей идеями.

Литература

1. Андреас-Саломе Л. Фридрих Ницше в зеркале его творчества. // http://lib.ru/FILOSOF/SALOME/nit.txt

2. Фейербах Л. О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли // Соч. в 2-х т. – Т.1 – Ии-т философии. – М.: Наука, 1995.

3. Ницше Ф. Веселая наука. / Пер. с нем. М Кореневой, С. Степанова, В. Топорова. – СПб.: Азбука-классика, 2007.

4. Ницше Ф. Генеалогия морали // Соч. в 5-ти т. – Т.5. – СПб.: Азбука, 2008.

5. Ницше Ф. Злая мудрость // Соч. в 2-х т. – Т.1. – М: Мысль – 1990.

6. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // По ту сторону добра и зла: сочинения. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2002.

7. Ницше Ф. Сумерки идолов или как философствуют молотом // По ту сторону добра и зла: сочинения. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2002.

8. Ницше Ф., Так говорил Заратустра // По ту сторону добра и зла: сочинения. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2002.

9. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // По ту сторону добра и зла: сочинения. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2002.

10. Ницше Ф. Письма / Сост., пер. с нем. И.А. Эбаноидзе. – М.: Культурная революция, 2007.