Филологические науки/2.Риторика и стилистика
К.филол.н.
Ватченко С.А., Максютенко Е.В.
Днепропетровский национальный университет им.
Олеся Гончара, Украина
Начиная
с 80-х гг. ХХ в., спустя десятилетия после смещения интереса от автора и текста
к фигуре читателя, произошедшего в литературоведении
в 1960-е гг. благодаря усилиям плеяды знаменитых французских
филологов-«авангардистов»: Р. Барта (1967), М. Фуко (1969), Ю. Кристевой (1966,
1969), Ж. Деррида (1967), – которые, отказав автору в статусе демиурга,
совершили радикальную смену интерпретативной парадигмы в западной науке,
обозначив метафорически это событие как «смерть
автора» [1; 3; 6; 9], приходит новое поколение исследователей –
Ш. Берк (1992), М. Фрайзе (1996), А. Компаньон (1998), В.
Шмид (2003), Э. Беннетт (2005), – не смирившихся с идеей «гибели» автора и
подвергающих сомнению обоснованность «иконоборческого проекта»
постструктурализма [5; 8; 10 – 12].
Литературные
критики, объединенные общей задачей поиска выхода из ситуации «освобождения от
автора» (А. Большакова), вынуждены еще раз обращаться к оформившейся в
гуманистической традиции теме: роли автора, взаимоотношения автора и текста,
ответственности автора за смысл и значение произведения, и внове для себя
поставить вопрос о возможности реконструкции авторских интенций в контексте
полемики с влиятельными антиавторскими теориями. Каждый из литературоведов, Ш.
Берк, Э. Беннетт
и др., размышляющих по поводу набирающего ход процесса «возвращения» автора и
критикующих бартовскую концепцию его «исчезновения», ощущая усталость от
«бесконтрольности герменевтического толкования и множественности инвариантных
прочтений текста» [2, с. 24], отдает себе отчет в том, что современное
состояние литературной критики и теории, весьма динамичной и гетерогенной,
отмечено спорами вокруг фундаментальных научных категорий и демонстрирует
потребность в переосмыслении произошедших изменений в использовании
терминологии [11, р. vii].
Шон
Берк, эдинбургский профессор, писатель и филолог, в монографии «Смерть и
возвращение автора. Критицизм и субъективность в трудах Барта, Фуко и Деррида»
(1992) [12], остающейся наиболее влиятельной в той традиции, которая
опровергает структуралистские и деконструктивистские взгляды на авторство, одним из первых пытается аналитически
прокомментировать поворотный для истории культуры факт «отрицания автора» и
«функциональной подмены его читателем», осуществленный Бартом, Фуко, Деррида в
1960-е гг., и не только предлагает детальное и развернутое осмысление феномена
«антиавторства», в современной науке сопоставимого лишь с констатацией «смерти»
Бога мыслителями XIX
ст., но и демонстрирует, что попытка «упразднения» автора является формой
заблуждения и во многом обнаруживает свою несостоятельность с философской точки
зрения. Ш. Берк
с тревогой напоминает, что событие «исчезновения» автора многими было принято
как «неоспоримый догмат веры» и впоследствии обращение в гуманитаристике к
фигуре автора часто выглядело архаичным и осталось «святилищем лишь для тех,
кто страстно желает вернуться к состоянию «иллюзорного неведения», которым
обладала академическая критика до того, как современные теоретики обнаружили и
констатировали отсутствие ... возможности личностного самовыражения автора в
литературном тексте» [12, р. 17].
В своем фундаментальном труде (где более диалектично и толерантно выражается отношение автора и читателя), получившем широкое признание в среде гуманитариев, Берк оценивает те направления исследовательской мысли 1970–80-х гг., которые противостояли идее «изгнания» автора, и указывает, что вне зависимости от радикализма концепций, когда-то заполонивших интеллектуальную атмосферу 60-х гг., тем не менее, сохраняется традиция, «основывающаяся на фундаментально неоспоримой гуманистической оппозиции идее «сведения» литературного произведения до имперсональной игры означивания», когда либо в назидательно-моралистических, либо опирающихся на трезвое здравомыслие тонах концепция «смерти автора» отвергается филологами как не имеющая серьезных оснований, как еще один «самонадеянный вызов», причуда континентального авангардизма, получающего удовольствие от мистифицирующих парадоксов» [12, р. 17].
Ш. Берк не отрицает, что ко времени создания его книги проблема автора остается источником глубоких противоречий, до сих пор не подвергается строгому научному анализу и не была объектом исчерпывающего осмысления ни своих приверженцев, ни противников и скорее ускользает в своей нечеткости и протеистичности по мере того, как увековечивается разделение филологов на принимающих автора или его отвергающих [12, р. 7–18]. Объясняя направленность методологических оснований работы, Берк открыто признается, что во многом солидаризируется с идеями представителей американского «неопрагматизма», чье противостояние французским теоретикам «смерти автора», по его мнению, оказывается достаточно тонким и проницательным (С. Кнэпп, У. Майклс, 1982), поскольку в меньшей мере зависит от гуманистической составляющей понимания феномена авторства, присущей традиционалистскому этапу литературоведческой науки, и провоцирует интерес к изучению проблемы авторской интенции, хотя и в ущерб многим другим категориям, необходимым для описания автора.
Собственное научное задание Берк видит не столько в попытке замещения концепции «смерти автора» идеей «конца», «исчерпанности» теории (полагая, что понятия «смерти», «завершения», «эпистемологического разрыва» часто преграждают путь конструктивному обсуждению ведущих проблем современной истории критики), сколько, наоборот, предлагает «пристальное прочтение» антиавторских дискурсов Барта, Фуко, Деррида и исследование того, насколько концепт отсутствия автора разрабатывается теоретически и осваивается на практике как ведущий принцип интерпретации [12, р. 18–19].
Любопытно, что каждый из филологов – Ш. Берк, Э. Беннетт, предлагающий яркую, оригинальную реактуализацию темы «возвращения» автора в коммуникативный процесс как «утраченное центро- и смыслообразующее звено», обязательно включает с свои труды предваряющий историко-литературный очерк, где концептуальная парадоксальность феномена авторства обретает образно-метафорическую плоть, переданную через фактологический либо фикциональный эффектный нарратив. Прологом к «борьбе» Ш. Берка с антиавторскими теориями станет полемика с идеями Поля де Мана (1919 – 1983), выдающегося филолога, главы Йельской школы, одного из основателей деконструктивистского течения, исследователя, во многих своих работах («Слепота и проницательность», 1971; «Аллегории прочтения», 1979 и др.) отрицавшего автороцентристскую теорию. Собственные размышления по поводу сложного понимания авторства Берк соотнесет с жизненной историей П. де Мана и подвергнет сомнению «этику отделения текста от своего создателя» [12, р. 1], приверженцем которой выступал де Ман, вопрошая сторонников антиавторской теории о реальности и пределах воздействия открывшихся и потрясших интеллектуалов в конце 1980-х гг. эпизодов биографии де Мана (опубликовавшего в коллаборционистской прессе Бельгии статьи, исполненные сочувствия идеям нацизма) на содержание и смысл его поздних, составивших основу деконструктивизма, текстов.
Для Берка очевидно, что репутации критической теории, предполагавшей обойтись без авторства, чрезмерно навредила шокирующая находка и переосмысление ранних журнальных публикаций де Мана 40-х гг., что неожиданным образом вновь вернуло автора в центр интеллектуальной сцены» [12, р. 1], так как тайны и загадки биографии П. де Мана, создавшие облик чрезвычайно сложной и этически двойственной личности, открывали возможность появления противоречивых суждений о нем (особенно если принять во внимание теоретические взгляды йельского критика на проблему авторства), тем более что была подвергнута сомнению теоретическая «чистота» помыслов де Мана, всегда отрицавшего, что жизнь писателя каким-либо образом воздействует на интерпретацию его произведений.
Пространно не рефлектируя над избранными аналитическими принципами исследований, которые, несомненно, тяготеют к неопрагматизму и представляют собой модернизацию классической гуманистической традиции, Берк еще раз напомнит о тех гранях, которые, по его мнению, не могут быть отторгнуты в отношениях автора и текста, и, прежде всего, выделит проблему авторской интенции (понимаемой как осознанное выражение автором своего замысла); категорию этического и эстетического авторитета писателя; важность биографического фона и исторического измерения авторства; идеи открытости автора перед социумом и его ответственности за смысл и содержание написанного, зависимости автора от меняющегося во времени контекста его творчества; обратит внимание на значение вопроса о том, в какой мере произведения автора являют собой полноту автобиографического самовыражения [12, р. 4–6].
Эндрю Беннетт в работе «Автор» (“The Author”, 2005) [11], учитывающей опыт Ш. Берка и оказывающейся не менее влиятельной для сторонников автороцентристской тенденции современной науки, предложит несколько иной путь интерпретации концепции авторства, избегая открытого теоретизирования. Если Ш. Берк предваряет свое исследование информацией о «казусе» П. де Мана, то Э. Беннетт, перекликаясь с предложенным литературным критиком структурным решением пролога, обратится к фигуре Шекспира и не с тем, чтобы еще раз эффектно поднять «шекспировский вопрос», но с целью обозначить биографическую ипостась Шекспир-автора как некий образ-символ, постоянно притягивающий исследователей, сочинителей, художников, предлагающих в «большом времени» культуры создание собственных версий литературного лика Шекспира, подчеркнув, что это – объективно мотивированный процесс, и тексты великого драматурга во многом также провоцируют литературную реконструкцию биографической легенды о Шекспире-сочинителе [11, р. 1–2].
Следуя Беннетту, дискуссии об авторе, прежде всего, связаны с осмыслением вопроса о том, что же такое литература, и лишь рассмотрев взаимосвязь между ними, возможно приблизиться к пониманию того, что такое автор, и увидеть вероятностную, изменчивую и призрачную природу авторства, а также оценить ведущую позицию автора по отношению к «институтам» критики и теории..., что в свою очередь позволяет постичь особый статус «литературного» автора и понять природу «кризиса», который свойствен современным концепциям автора и современным концепциям литературы, и проникает в раздумья о литературе под видом концепции авторства» [11, р. 118]. В отличие от Берка, сочинение которого являет собою образец рассуждений системного, эрудированного аналитика, Беннетт тяготеет к поэтологическому иносказанию, скорее обнажает противоречия и предлагает поиск и размышление о проблеме автора, избегая однозначного ответа на сложные противоречивые вопросы о той «интригующей фигуре автора», которая так «очаровывает и притягивает читателя», а также о дистанции между «не обнаруживающем себя имперсональном начале» и «явленным автором», между «именем и безликой анонимностью», и, наконец, между «авторским присутствием либо отсутствием или жизнью и смертью автора» [11, р. 2].
Шон Берк, Эндрю Беннетт в своих трудах: «Смерть и возвращение автора...», «Автор», ставших резонансным явлением западной научной мысли, предлагают собственную стратегию осмысления историко-культурного значения антиавторских теорий, где важной стадией рождения нового взгляда на концепт авторства в «постфиналистскую эпоху» (Е. Созина) [7], а также поиска убедительных оснований для ревизии пресловутых тенденций «смерти автора» оказываются по-своему выстроенные исследователями обзорные разделы, в которых содержится аналитическая ретроспекция генезиса проблемы. Однако пути, избранные исследователями к созданию пространных аналитических комментариев к критическим теориям, нивелирующим значение автора как детерминанты текста, ознаменовавшим «пришествие» постмодернистских идей в западноевропейской гуманитаристике второй половины ХХ ст., все же будут различными.
Уточняя предложенную Бартом версию литературной родословной постструктуралистских антиавторских установок, так иронично преображенную Берком в метафору галльского «плодоносящего древа» [12, р. 8], украшенного именами Малларме, Валери, Пруста и сюрреалистов, Берк предлагает скорее философский европейский контекст созревания радикальной идеи «смерти автора» на почве столь захватывающих открытий франко-немецкой феноменологии (Гуссерль, Хайдеггер, Сартр, Мерло-Понти), которой так отдали дань ранний Барт, Фуко и Деррида.
Ш. Берк в своей монографии «Смерть и возвращение автора...» предпринимает занимательное интеллектуальное расследование истоков появления постструктуралистской полемики вокруг автора и на воображаемой «карте» наиболее успешных литературоведческих школ и течений наносит общепринятый в среде филологов путь метаморфоз темы авторства (доставшейся постмодернистской литературно-философской практике Барта, Фуко, Деррида в 60-е гг. от русского формализма, чешского и французского структурализма), который он считает необходимым уточнить. Берк увидит корни этого явления в ситуации междисциплинарного смешения научных языков в середине 1950-х гг., предвосхищающего научную постмодернистскую полиглоссию, и попытается объективно оценить опыт постструктурализма, демонтировавшего под воздействием открытий Соссюра, Лакана, Леви-Стросса идею трансцендентального субъекта, в феноменологии – идеального конструкта, соотнесенного со способностью человеческого сознания творить в себе безграничное поле рефлексии.
Берк показывает, как в атмосфере лингвистического «коперниканского поворота», когда язык выступает «разрушителем всякого субъекта» – «автора в литературоведении, трансцендентального субъекта в философии сознания, субъекта политической теории, психоанализа, антропологии» [12, р. 14], – сознание теряет свою самодостаточность и самооправдание и «находит обоснование в неосознанных сферах, которые включают в себя сознание как один из моментов функции (бессознательных структур жизни, психики, языка, мифа, власти и т.д.) или текста (истории, мышления, культуры, бытия)» [4, с. 79].
Сложная
динамика переосмысления антиавторских концепций, доминировавших в
гуманитаристике в 1960–70-е гг. и по сей день сохраняющих влиятельность,
появившихся на волне подъема постструктуралистских теорий (Барт, Фуко,
Кристева, Деррида) и эффектных деконструктивистских практик (П. де Ман, Г.
Блум, Дж. Х. Миллер), исследователи 90-х гг. ХХ ст. (Ш. Берк, А. Компаньон, Э.
Беннетт, В. Шмид,
М. Фрайзе и др.) проходят, каждый следуя собственному «маршруту», пока еще
имеющему характер разведовательных «экспедиций», где определяющей является
позиция неудовлетворенности низведением категории автора до функции текстовой
реализации. И, несомненно, объединяющим началом приближения современных
филологов к пониманию сложной природы авторства в «посттеоретическую» эпоху
является убеждение в том, что ни одна из аналитических процедур описания автора
не может быть самодостаточной, взаимозаменяемой и механически, по принципу
дополнительности соединенной с другими. Вероятно, что надежда на создание
универсальной теории автора, о которой в последние годы упоминают отдельные
литературоведы (А. Большакова) [2, с. 24], едва ли может быть реализована как
целостный убедительный научный проект, скорее всего, сложная динамика поиска
границ современной гипотезы об авторе как о воображаемой стороне непрерывно
длящегося во времени культуры диалога с читателем может быть очерчена в
пространстве разнообразных аналитических подходов, постоянно взаимоуточняющих
друг друга.
Любопытно, что труды Ш. Берка и Э. Беннетта, посвященные категории автора, по своему заданию представляют разные типы исследований. Если сочинение Берка являет собою фундаментальную теоретическую работу, то Беннетт не явно теоретичен и своей монографии «Автор», более скромной по целям, нежели изыскание Берка, вошедшее в канон современных европейских сочинений, посвященных авторству, придает междисциплинарный характер, где совмещены историко-литературный, социокультурный подходы, весьма виртуозно и камерно «декорированные» теоретическими вставками. И сама манера изложения, принятая Беннеттом, более напоминает жанр литературно-эстетического очерка, наполненного обилием изящных метафор, поэтических образов, аллюзий, ассоциаций с тем, чтобы еще раз подчеркнуть органичность размышлений Беннетта искусству творчества (“ars poetica”).
Книгу об авторе Э. Беннетт начнет с изысканной зарисовки, где вся сложность теоретического, историко-литературного и эмпирического понимания концепта автора предстанет через символическую игру вокруг «интригующей» фигуры Шекспира, где «означаемое» – Шекспир, реальное лицо, творец, и «означающее» – преобразованный субъективным контекстуальным восприятием образ шекспировского творчества, будут существовать как парадоксальное единение двойственности: автор определенных произведений и, с другой стороны, почти что биографически неуловимое, призрачное лицо; человек, обладающий именем и в то же время сохраняющий свою анонимность; дух гениального художника, несомненно, наделенного яркой индивидуальностью и голосом, узнаваемым и персоналистичным, и одновременно автор, искусно растворяющийся в своих великих протеистических характерах, которым невозможно дать исчерпывающую содержательную трактовку («великие трагедии»), тот, кто живет в свих сочинениях вопреки собственной смерти [11, р. 3].
Предложенная Э. Беннеттом «иконическая» преамбула к исследованию иносказательно несет в себе концепцию всей его работы, претендующей на историчность, где важным условием описания явления, в данном случае парадигмы авторства как теоретического и социокультурного понятия, становится подвижность наполнения семантических границ феномена, меняющегося во времени. Но природа замысла Беннетта не соответствует классическим критериям: литературоведа не столько интересует объяснение спектра причинности становления европейской идеи авторства, сколько темпорально предопределенный процессуальный ритм смены «старого» «новым», обнажающий противоречивость и проблемность сложившихся культурных смыслов. Э. Беннетт убежден, что вопрос о природе авторства со всей очевидностью встает именно на переходных стадиях, и он не только обостряет звучание историко-литературной проблематики, но также и направляет движение литературной теории, которая по большому счету и является теорией автора [11, р. 4]. В западной гуманитаристике временем, ставшим особенно плодотворным для актуализации идеи автора, по мнению Беннетта, являются эпохи Ренессанса, романтизма и ХХ ст., когда прологом, во многом предвосхитившим появление антиавторских теорий Барта и Фуко, стало знаменитое эссе У. Уимсета и М. Бердсли «Интенциональная ошибка» (1946), где подвергается сомнению значимость биографических и психологических намерений автора для понимания смысла произведения: «Замысел или интенция автора не являются ни доступными, ни желательными как норма при суждениях о том, насколько удачно произведение художественной литературы» [Цит. по: 5, с. 95].
Исследовательская тактика выдает в Беннетте эмпирика, который тяготится излишней теоретизацией, но в последовательности упорядочивания материала в монографии он декларативно концептуален, когда через прием аналогии сопоставляет положения, оформляющие неклассическую парадигму авторства, рожденную в научном поле постструктурализма (гл. 1), и классические представления об авторе, возникающие как завершенная модель в романтической эстетике (гл. 2–3), с тем, чтобы установить их теоретически предопределенную взаимозависимость, а также обнаруживающуюся в динамике изменений духовного климата очевидную неполноту и противоречия. На суд читателя Беннетт предложит произвольно откомментированную и избирательно выстроенную постструктуралистскую версию антиавторского проекта 1960-х гг., где обозначит ряд положений о феномене авторства, сохраняющих влиятельность по сей день, которые, как представляется Беннетту, оказываются важными и для классической теории автора, однако не столько как источник ее отрицания, сколько как необходимый критический потенциал ее уточнения.
Литература:
1.
Барт Р. Смерть автора / Ролан Барт ; пер. с фр. С. Зенкина // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика /
Ролан Барт ; [пер. с фр.]. –
М. : Прогресс, 1989. – С. 384–391.
2.
Большакова
А. Автора теории / А. Большакова // Западное литературоведение ХХ века : Энциклопедия / [гл. ред. Е. Цурганова].
–
М. : INTRADA, 2004. – С. 23– 24.
3.
Деррида Ж. О
грамматологии / Жак Деррида ; [пер. с фр.
Н. Автономовой]. – М. : Ad Marginem, 2000.
– 512 с.
4.
Колесников А. Проблема
субъективности в постструктурализме /
А. Колесников // Формы субъективности в
философской культуре 20 в. : [сб. научн. трудов]. – С.Пб. :
Санкт-Петерб. филос. об-во, 2000. – С. 79– 106.
5.
Компаньон А. Автор / А. Компаньон // Демон теории /
Антуан
Компаньон ; [пер. с фр. С. Зенкина]. – М. : Изд-во им. Сабашниковых, 2001. – С. 56–112.
6.
Кристева Ю. Слово, диалог
и роман / Юлия Кристева // Избранные
труды : Разрушение поэтики / Юлия Кристева ; [пер. с фр. Г. Косикова,
Б. Нарумова]. – М. : РОССПЭН, 2004. – С. 165–193.
7.
Созина
Е. Категория автора в постфиналистскую эпоху / Е. Созина // Литературоведческий
сборник. Вып. 25. Проблема автора :
онтология, типология, диалог : [сб.
научн. работ / ред. М. Гиршман и
др.]. –
Донецк : ДонНУ, 2006. – С. 90–107.
8.
Фрайзе М. После изгнания
автора : Литературоведение в тупике? /
М. Фрайзе // Автор и текст / [ред. В. Маркович, В. Шмид]. – С.Пб. : Изд-во
С.-Петербургского ун-та, 1996. – С. 25–32.
9.
Фуко М. Что такое автор?
/ Мишель Фуко // Воля к истине : по ту
сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / Мишель Фуко ; [пер. с фр. С. Табачниковой].– М. : Касталь, 1996.
– С. 54–67.
10.
Шмид В.
Нарратология / Вольф Шмид. – М. : Языки славянской культуры, 2003.
– 311 c.
11. Bennett A. The
Author / Andrew Bennett. – N.Y. : Routledge, 2005. – 151 p.
12. Burke S. The
Death and Return of the Author : Criticism and Subjectivity in Barthes, Foucault and
Derrida / Sean Burke. – Edinburgh : Edinburgh University Press, 1992. – 216 p.