Филологические науки/2.Риторика и стилистика

Малиенко А. В.

Днепропетровский национальный университет им. О. Гончара,

Украина

Споры академической и модернистской критики о феномене литературной готики

Жанр «gothic fiction», по словам К. Спунер (2007), часто оценивается как «counter-narrative» – повествовательная модель, заведомо исключенная из сферы высокой культуры XX ст.: форма тривиальной литературы, культивирующая стихию сенсационной событийности, диссонирующая с «серьезной» авангардной экспериментальной эстетикой модернизма. В литературоведческой науке сложилось мнение, что модернистов поглощенных идеей постижения механизмов времени и, прежде всего, настоящего, процессом воссоздания пространства сознания, едва ли интересовал феномен «готики», воскрешающий образы прошлого. Кроме того, зародившаяся в к. XVIII в. и устойчиво вошедшая в арсенал художественной прозы XIX ст. готическая эстетика воплощала в себе одну из граней викторианской культуры, ставшей для писателей нового поколения объектом непримиримой полемики. В то же время, как утверждают специалисты (К. Спунер, Э. Смит, Дж. Уоллес, Д. Пантер, 2001), многие тексты (В. Вулф, Дж. Джойса, Т. С. Элиота, А. Арто) обнаруживают сложное взаимодействие с готической традицией, преодолевающее форму отторжения / эксплуатации жанровых канонов, демонстрирующее особое «модернистское» понимание готического как доминанты внутреннего драматизма, преобладающего над внешней театрализацией. Нередко обращение к поэтическому словарю готицистов выходило за границы художественного текста и оказывалось предметом теоретической рефлексии.

В 1920 – 1930-е гг., благодаря работам К. Макинтайр (1920), Дж. М. С. Томпкинс (1921; 1932), Э. Беркхед (1924), Э. Райло (1927), М. Саммерса (1938), готический роман обрел статус значимого историко-литературного явления в контексте переходных жанровых и стилевых форм рубежа XVIII – XIX вв. В пространство академической традиции непрестанно вторгались толкования, порожденные новой эстетической атмосферой. Темы и образы готической прозы, отражающие «темные», иррациональные стороны человеческого существования, не только становились плодотворным материалом для психоаналитических прочтений, выступая проводниками в мир бессознательного, но и оказались созвучными литературной эстетике сюрреалистов (А. Бретон, А. Арто). Современные концепции готицизма, констатируют К. Болдик и Р. Мигхолл (2001), во многом восходят к резонансной полемике, возникшей между автором известной монографии, посвященной истории готического жанра, «The Gothic Quest: A History of the Gothic Novel», «эксцентричным библиофилом и вампирологом» Монтегю Саммерсом, и лидером сюрреалистов Андре Бретоном: носителями идей «реакционного медиевизма» и «революционного модернизма».

В статье «Limites non frontière du surrealisme» (1936) Бретон объявил Х. Уолпола предтечей сюрреалистического искусства, отдавая дань темам сна, фантазии, помогающим «проникнуть в тайные глубины истории, недоступные рассудку». Используя в описании проблематики готической прозы словарь фрейдистской теории, Бретон полагает, что полуразрушенные здания, изображенные в романах, символизируют крах феодального периода, а посещающие их призраки являются метафорой непреодолимого страха перед возвращением власти прошлого. Такая трактовка готических текстов опирается на распространенную в английской публицистике 1790-х гг. острую критику «terrorist school of writing» как серьезной угрозы социальному порядку. Однако более значима для Бретона – национальная традиция, восходящая к де Саду, как известно высоко ценившему произведения А. Рэдклифф и М. Г. Льюиса, где неизменно присутствовали образы, вызывавшие у читателя эмоции страха и ужаса, в которых он видел отклик на революционные потрясения последних десятилетий XVIII в. В одном из разделов монографии «The Gothic Quest», озаглавленном «Сюрреализм и Готический роман», Саммерс не соглашается с мнением Бретона, акцентирующего анти-аристократическую, революционную и анти-католическую направленность готической прозы, актуализирующую идею бегства от тирании феодального прошлого в просвещенное настоящее. Сюрреалистскому сближению «готики» с революционным движением рубежа XVIII – XIX вв. Саммерс, с немалой долей справедливости, противопоставляет фигуры ее создателей: Х. Уолпола, с презрением относившегося к идеям социализма, А. Рэдклифф, в своих книгах сохранявшей верность консервативным ценностям, М. Г. Льюиса – богатого плантатора и рабовладельца, Ч. Р. Мэтьюрина, открыто оппонировавшего радикализму Годвина.

Разработанные последующими поколениями литературоведов подходы к осмыслению феномена «literature of terror» передают амбивалентность проблематики готической прозы, вбирающей в себя, с одной стороны, идеи тирании и варварства феодальных времен, а с другой – атмосферу воскрешения утраченных ценностей мира старинных романов: стихии приключений, любви, чести, доблести, долга (Ф. Боттинг, 2001). Современные исследования, настаивающие на ревизии сложившихся оценок, подчеркивают трансгрессивный статус «готики» в истории культуры, развивая модернистскую концепцию жанра (Ф. Боттинг, 1999; Дж. Хогл, 1999), но так же продолжают идеи Саммерса и его последователей (Д. Вармы, 1957; М. Леви, 1968; Л. Бэйер-Беренбаум, 1987), трактовавших «novels of mysteries and wonder» в контексте «готического возрождения» средневековой веры в таинства и чудеса, как форму романтизма, которой свойственно неприятие буржуазной культуры modernity и просвещения. Так М. Килгур (1995) убеждена, что «готике присуща ностальгия по прошлому, идеализирующая Средневековье как эпоху, обладающую целостностью…». Согласно М. Килгур, романы «тайн и ужаса», обращенные к «потерянному раю» гармоничных отношений, существовавших задолго до возникновения современного мира противоречий и конфликтов, становятся критикой протестантских буржуазных ценностей.