Филологические науки/2.Риторика и стилистика

К.филол.н. Максютенко Е. В.

Днепропетровский национальный университет им. О. Гончара

Визуализация литературной реальности
в «Тристраме Шенди» Л. Стерна

Очевидно, что в «Тристраме Шенди» (1759–1767) Стерн тяготеет не столько к живописному способу выстраивания литературной реальности, сколько культивирует свободно-избирательное видение мира через произвольно-ассоциативный ряд деталей. Герой-повествователь едва ли даст возможность слушателю вживе увидеть цельный образ поместья братьев Шенди и его реалии. В процессе рассказа он лишь бегло упомянет черты места действия и слегка обозначит декорации фона. Автор невзначай сообщит заинтересованному собеседнику, что Шенди-Холл расположен в графстве ***, вероятно, невдалеке от Йоркшира, его родовое гнездо более чем скромно, находится «…в глухом углу нашего королевства, в уединенном доме под соломенной крышей…» [1, с. 25]. Брат его отца, Тоби Шенди, и верный капрал Трим живут по соседству в «приветливом домике» с небольшим участком земли, «живой изгородью из тисовых деревьев», зеленой лужайкой, где построены игрушечные военные укрепления [1, с. 101–102]. Рядом с поместьем – небольшая деревня, мимо которой пробегает скверная проселочная дорога. Жителей объединяет церковный приход, где долгое время исполнял обязанности пастора знаменитый Йорик, встречаются одинокие фермерские хозяйства, находятся пастбища, слышен шум водяной мельницы. Неподалеку расположена Воловья пустошь, рыбный пруд, где любит бывать отец Тристрама [1, с. 285].

Независимо от того, предлагает ли автор читателю изображение пространства природного: «богатые равнины Лангедока … почва здесь плодоносна, … природа расточает … свои дары» [1, с. 446], – или обжитого, где обитают его герои (гостиная с зажженным камином, кабинет отца, комната наверху, в которой Тристрам появляется на свет, кухня), пытается ли показать и охарактеризовать своих персонажей, желает представить мир панорамно («…на нашей грязной, дрянной планете…”) [1, с. 31], а иногда «предельно близко» (окно рабочей комнаты, большие часы, скрипящие петли дверей, расшитый тесьмой полковой мундир Тоби), либо уплотнить смысл с помощью хронотопических метафор («…на нашей шелудивой и злосчастной земле …», «… под словом свет я здесь обозначаю не весь круг большого света, а лишь вписанный в него маленький кружок около четырех английских миль в диаметре…») [1, с. 32], он это делает эскизно, прибегая к приему темпорального развертывания образа, как бы контурируя его штрихами-характеристиками.

На страницах «Жизни и мнений…» не найти портретов братьев Шенди, их друзей, знакомых. Читатель едва ли сможет различить их облик, но определенно узнает о несходстве их нравов: Вальтер Шенди, «джентльмен недюжинного ума», прирожденный оратор, «философ, теоретик, систематик», сведущий в политике и «никоим образом не невежда в искусстве спорить», склонен к причудам [1, с. 63, 76]. Тоби, наоборот, излишне молчалив, наделен кротким, миролюбивым складом души, он благожелателен и незлобив [1, с. 114–115]. И хотя никто никогда не узнает, как выглядит верный капрал Трим, всем запомнится, что он прихрамывает из-за ранения, полученного на войне, опирается на трость, летящий росчерк которой сохранит в виде рисунка к тексту рассказчик [5, с. 503]. Более обстоятелен и информативен окажется Тристрам, когда познакомит аудиторию с пастором Йориком, который выделяется худощавостью, бледностью, страдает от мучительных приступов чахотки [1, с. 37–39], и доктором Слопом, «…маленьким, приземистым, мешковатым…, с такой широкой спиной и выпяченным на полтора фута брюхом, что они сделали бы честь сержанту конной гвардии» [1, с. 107] . Сурово обходится он с женскими образами, более и менее приятными, которые психологизированы через единичные жесты.

Однако в «Тристраме Шенди» присутствует и фрагмент, где, казалось бы, предметность и детализация описаний теснят абстрактные невизуальные образы (эпизод путешествия Тристрама на юг Франции, столь близкой его сердцу). В то же время эстетика наглядности, доминирующая при воссоздании подробностей, передающих праздничность идиллического существования и моментов бытия, которые дают минуты утешения страждущей душе героя во время его поездки по Франции, оказывается не непосредственным впечатлением рассказчика о происходящем, а переживанием-памятью, чувством, которое невозможно забыть (теплый сентябрьский день, вкус изысканного мускатного вина, зрелые виноградные гроздья, небрежность наряда юной деревенской красавицы). В «Тристраме Шенди» возникает не столько воссозданная буквально материальная картина мира, сколько ее оценочный образ-символ: «Зачем я не могу жить и кончить дни свои таким образом? … почему нельзя здесь расположиться в лоне Довольства – танцевать, петь, творить молитвы и подняться на небеса с этой темноволосой девушкой?» [1, с. 449].

Сцены, которыми изобилует текст романа, зрелищны («…отец и дядя Тоби продолжали стоять, как Брут и Кассий в заключительной части той сцены, где они сводят между собою счеты») [1, с. 116]. В них преобладает комическая тональность («…отец снова отстукал носком башмака по полу ту же самую джигу…встал с кровати и во время третьего тура по комнате остановился перед дядей Тоби, уткнув три первых пальца правой руки в ладонь левой…») [1, с. 263], выделены отдельные детали, жесты и оттенки речевой интонации героев, передающие их эмоциональное состояние. Рассказчик создает воображаемое пространство, придающее повествованию атмосферу сценического действия («я опускаю на минуту занавес…», «…снимем нагар со свечей…, подметем сцену новой метлой и вновь поднимем занавес…») [1, c. 140, 382–383]. Его нарратив скорее соотнесен не с установкой на объективную репрезентацию окружающего его времени и пространства, но с субъективным видением.

В «Тристраме Шенди» Стерна визуальность обладает широким спектром задач, соотнесенных как с содержательной, так и с формальной организацией текста, способствует «обострению» читательского восприятия. С помощью интеграции речевых и иконических составляющих в поэтике «Тристрама» Стерн предложил читателю оценить возможности новой романной формы, полемичной по отношению к классической, где процессуально представлена жизнь сознания автора-героя. Большинство исследователей, систематизирующих наблюдения над декоративностью печатной формы в «Тристраме Шенди», связывают оригинальное авторское решение его визуального облика с проблемой жанрово-стилевых исканий писателя, который, обратившись к опыту предшественников, использовал традицию западноевропейской сатиры как своего рода исходный материал при создании образа сознания эксцентричного романного героя.

Литература:

1. Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена : [роман]. Сентиментальное путешествие : [роман] / Лоренс Стерн ; пер. с англ.
А. Франковского. – М. : Художественная литература, 1968. – 686 с.