Филологические науки/2.Риторика и стилистика

К.филол.н. Ватченко С. А.

Днепропетровский национальный университет им. О. Гончара

Поэтика жанра «Тристрама Шенди» Л. Стерна:

экспериментально-игровое преображение традиции

Своеобычность художественных решений Лоренса Стерна в «Тристраме Шенди» (1759–1767) исследователи часто пытаются объяснить, прибегая к литературным нормам, конвенциям, традициям прошлого: ученого остроумия и ренессансной сатиры, сверяя свои наблюдения с автором, упоминавшем о «моем дорогом Рабле и еще более дорогом Сервантесе» [1, с. 177].

Подлинный ценитель Стерна епископ Уорбертон, посвятив ряд заметок нарождающемуся жанру романа, обозначил его роль как особую. Для Уорбертона писатель был «английским Рабле», о чем он не уставал повторять. «Такая похвала, – шутливо замечает Т. Кеймер, – еще более усилила преимущество Стерна, который в атмосфере нарастающего увлечения творчеством Ричардсона и Филдинга сумел обозначить собственные пристрастия и сохранить неповторимость» [3, p. 18]. По словам Горация Уолпола, Уорбертон однажды остроумно назвал «Тристрама» «той единственной копией, которая всегда сохраняла оригинальность» [Цит. по: 3, р. 18].

Напомним, что споры о литературной родословной «Тристрама» возникли сразу же после публикации первых двух томов, и мнения рецензентов оказались полярными. Находили, что «Тристрам Шенди» – явление редкое, странное, непривычное, и в то же время занимались поисками предшественников. Так, автор небольшой заметки, помещенной в “London Magazine” в феврале 1760 г., размышлял: «Так кого мы должны в этом ряду назвать – Рабле, Сервантеса, кого еще?» [3, p. 18]. Т. Кеймер, комментируя мнения современников о Стерне, остроумно указывает на их удивительную проницательность, двойственность и неоднозначность, что органично передает часто ускользающую сложность текста писателя.

По убеждению историков литературы, тема особой остроты ума, его глубины, изобретательности и насмешливой игры над избыточной наукообразностью фразы – устойчивая черта поэтики «Тристрама Шенди», сразу же обнажающая его близость ренессансным художникам, Рабле, Эразму, которые освоили ее виртуозно, а затем уже через поколение скриблерианцев, Свифта, Поупа, Гея, Арбетнота, дошедшая до Стерна в разнообразных авторских интерпретациях.

Действительно, герой-повествователь в «Тристраме Шенди» многословен, однако речь его отличает не только формальная изощренность, но и глубина затронутых тем, не оставляющих равнодушными собеседников: это и проблема случайности рождения человека, не зависящая от его воли и желания, обеспокоенность властью судьбы, играющей жизнью людей, несовершенством мира, с которым трудно смириться, но которое не покрывает его полноту. Слово Тристрама, адресованное слушателям, не схоластично, исполнено артистизма. Неудивительно, что текст романа часто звучит в его устном исполнении, и такие драматические сцены общения автора и слушателей встречаются постоянно. Умение Стерна подавать свои тексты с помощью «живого» слова рассказчика давно оценено. Утверждение о том, что Стерн использует пунктуацию в предложении для имитации скорее устной речи, нежели письменной, – общее место работ о писателе (В. Вулф, Дж. Уорд, Е. Хнатко). И, по мнению критиков, это объяснимо, так как XVIII ст. вошло в историю европейской культуры как «эпоха искусства беседы», а произведения тех лет рождались как бы спонтанно в процессе участливого общения сочинителя и аудитории, совершенствуя и утверждая так называемый «разговорный стиль» в литературе (Аддисон, Поуп, Босуэлл, С. Джонсон, Берк) [2, р. 229–230].

Полагают, что в истории литературно-критических интерпретаций текстов Стерна можно выделить несколько направлений. Исследователи, примыкающие к ним, по-разному представляют степень воздействия на Стерна тех художественных тенденций и практик, которые привели к появлению полифонической структуры романов Стерна и, в особенности, его знаменитого «Тристрама» [3, р. 15]. Наиболее влиятельными оказываются исследования, где «Жизнь и мнения…» прочитывают как поздний художественный опыт ренессансного остроумия. Существует и другая тенденция – видеть в романе Стерна пародию на конвенции жизнеподобия современной ему модели жанра. Однако стремление выявить поэтологическую идентичность «Тристрама» через идею художественной преемственности иногда противопоставляет одно научное течение другому. Особой драматичностью отмечены попытки литературоведов прояснить романные основания прозы Стерна. Дух заложенного в «Тристраме Шенди» бунтарства и разрушительная анормативность по отношению к жанру воспринимаются парадоксально, чаще как пророческие, устремленные в будущее, но иногда как случайные и мнимые, более всего как следствие виртуозного овладения писателем пародийной техникой скриблерианцев. Так, текст «Тристрама Шенди» уподоблен мозаике подвижных фрагментов, заключенных в автобиографическую раму, орнамент которой автор постоянно изменяет и прорисовывает заново [3].

Однозначно судить о замысле Стерна, автора «Тристрама», вероятно, сложно, как и неправомочно не заметить плодотворное совмещение в его художественном строе уже освоенных литературных моделей, техник и форм, которые трудно разобщить и выделить какую-либо наиболее значимую. Известно, что воспользовавшись идеей литературного жизнеописания, Стерн усилил в нем персоналистическую окрашенность. Обратившись к процессуальности сознания героя, он провокационно разрушил миф об оправданных смыслах обыденного существования человека через локковскую формулу ассоциаций идей, которая была комически перелицована с помощью диалогического языка философской сатиры, смягчив ее остроту проявлениями чувств персонажа, одержимого сочинительством, сохраняющего наивную веру во власть слова.

«Тристрам Шенди» Стерна приводит в замешательство не одно поколение читателей и литературоведов. Текст и автора оценивают в единстве разнонаправленных составляющих, иногда взаимоисключающих друг друга. Писателя либо называют поздним августинианским сатириком, либо первым модернистским романистом, а в его книге, которая принесла ему успех, видят одновременно пародию на роман воспитания чувств и сатиру на исполненную героизма жажду самопознания [4, р. 271], где начало пронизано иронично-скриблерианским духом, а завершение окрашено мелодраматической чувствительностью.

Вопреки тому, что назвать «Тристрама Шенди» романом в привычном смысле слова можно весьма условно (Дж. Ричетти), современники писателя предложили романоцентричную традицию истолкования текста, где обращение к художественному опыту ученого остроумия очевидно, сразу же распознается читателем-критиком, а зависимость от романных открытий не столь явная, но присутствует и, на первый взгляд, отличается нестабильным, гипотетическим характером. Необходимость осмыслить резонансное существование текста Стерна в пространстве английской литературы XVIII ст. рядом с романными формами, впитавшего в себя их темы, язык, концепцию героя, драматически переживающего единичность включенности в мир, объединяет сегодня многих исследователей.

Литература:

1. Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена : [роман]. Сентиментальное путешествие : [роман] / Лоренс Стерн ; пер. с англ. А. Франковского. – М. : Художественная литература, 1968. – 686 с.

2. Hnatko E. Sterne’s Conversational Style / E. Hnatko // The Winged Skull. Papers from the Laurence Sterne Bicentenary Conference / [ed. by A. Cash, J. Stedmond]. - Kent : Kent State UP, 1971. – P.229– 236.

3. Keymer Th. Sterne, the Moderns, and the Novel / Thomas Keymer. –
Oxford : Oxford University Press, 2007. – 222 p.

4. Richetti J. The English Novel in History. 1700–1780 / J. Richetti. – L., N.Y. : Routledge, 1999. – 290 p.