Филологические науки/2.Риторика и стилистика

К.филол.н. Ватченко С. А.

Днепропетровский национальный университет им. Олеся Гончара,

Украина

Рамочный текст «Памелы» С. Ричардсона

В состав рамочных компонентов «Памелы» С. Ричардсона входят заголовок романа, предисловие редактора и содержание, которое представляет собой трансформированное оглавление-комментарий, лапидарно излагающий читателю информацию о ведущих сюжетных перипетиях и выполняющий функцию путеводителя по тексту романа. Название ричардсоновского романа, «Памела, или Вознагражденная добродетель» (“Pamela; or, Virtue Rewarded”), сложное семантическое образование, которое несет на себе печать определенных историко-культурных кодов. Имя центральной героини, вынесенное в заглавие, заимствовано Ричардсоном из великого английского романа XVI в., принадлежащего перу Филиппа Сидни, «Аркадии», и, если быть корректным, из той его версии, которую мы знаем как «Новую Аркадию» (1590) [1, p. 24].

Фокусируя внимание читателя на антропониме Памела, вынесенном в название произведения, Ричардсон не только информирует о центральном статусе действующего лица романа, но и создает плотное семантическое иносказательное поле, сознательно обыгрывая и исходное содержательное наполнение имени, которое в перспективе текстового движения (возможно из греч. pan- – все, весь; meli – мед) обретает явно не эксплицированный оттенок рокайльной аллюзионной двойственности, а также усиливает мотив, поначалу неожиданный, когда низкая по происхождению юная девушка наделена безупречными личностными свойствами, возвышающими ее до положения истинной героини. Вторая уточняющая часть заголовка, “Virtue Rewarded”, столь распространенная в литературе эпохи, по своей природе являет собою назидательную сентенцию, решенную как универсальное аллегорическое обобщение, которое и указывает на этическую направленность тематики произведения, и констатирует торжество предустановленной нормы в эмпирике единичной человеческой истории.

Заглавие романа Ричардсона пространно и развернуто, содержит традиционные для литературы XVIII в. этикетные схемы-клише, сообщающие читателю весьма объемную информацию, причем приемы ее повествовательной реализации демонстрируют сознательную стилевую и стилистическую рассогласованность. Если открывающая заголовок сложная двусоставная фраза (“Pamela; or, Virtue Rewarded”) подразумевает, быть может, слияние духа христианской притчи и жизнеописания, регулируемого каноном сентименталистской литературы, вращающейся вокруг женской судьбы, то последующее пояснение, выполняющее роль аннотации, не только предполагает неожиданное и интригующее социальное возвышение заглавной героини, но и указывает на объединение и своеобразную трансформацию жанра тривиальной литературы (“In a Series of Letters from a Beautiful Young Damsel to Her Parents…”), заурядного «письмовника», в серьезный проблемный роман в эпистолярной форме (“…and afterwards in Her Exalted Condition, between Her, and Persons of Figure and Quality, upon the Most Important and Entertaining Subjects, in Genteel Life”), где дополнительно еще уточняется его просветительская функция воспитания и совершенствования юного поколения (“Published in Order to Cultivate the Principles of Virtue and Religion in the Minds of the Youth of Both Sexes”) [2, р. 27].

Любопытно, что предисловие редактора, предваряющее основной текст романа, поэтологически сохраняет тон, характер и структурную организацию заголовка произведения и состоит из развернутых предложений-сентенций, правда, выполненных через смещение речевой модальности. Вместо повелительного наклонения, свойственного рожденным в недрах фольклора либо свода легендарных преданий этическим формулам-назиданиям, а также взвешенных максим-рекомендаций умудренных опытом знатоков нравов и людей (традиция, родившаяся в античности), здесь использована форма пожеланий, которая ориентирует читателя, помогает приобщиться к изначальному замыслу, попытаться постигнуть исходные установки эстетического автора, но не навязывает ему прямой коммуникативной стратегии.

Следует отметить, что нарративное решение предисловия к «Памеле» выдержано в соответствии с косвенной тактикой речевого воздействия: субъект речевого высказывания неперсонифицирован, его индивидуальность как повествователя может быть идентифицирована благодаря его торжественному риторическому слогу, отчасти излишне претенциозному вследствие обилия задач, поставленных перед собою. Информация, вложенная издателем в предисловие, насыщена и избыточна, но в то же время она подана не посредством прямого спонтанного речевого акта, а с помощью такого способа выражения, которой создает для читателя определенные трудности в интерпретации. Текст предисловия издателя выстроен не столько в соответствии с линейной моделью «события рассказывания», сколько через иные установки, где целостность сообщения достигается через структурно-семантические аналогии и повторы. Репрезентация наррации отмечена парадоксальными свойствами и инновационными отклонениями, среди них можно выделить сквозные поэтологические приемы: так, большая часть предисловия не дана через открытое, прямое общение повествователя с аудиторией и несмотря на то, что им выявлены этико-эстетические приоритеты и цели сочинения, выпускаемого в свет, в то же время в осуществляющемся коммуникативном общении он не возвышается над читателем до финального абзаца издательского пролога, когда вдруг неожиданно он берет на себя право указать на высокие достоинства произведения. Также важной приметой речевого поведения издателя оказывается демонстративное несовпадение велеречивого стиля сообщения и обыденности и повседневности заявленной топики (история безродной служанки-провинциалки). Значимым для субъекта речи, выступающего в функции издателя, становится и неопределенность и подвижность позиционирования его фигуры в границах предисловия. Лик его дробится, расщепляется, он играет со слушателем; дистанцируясь от автора, актуализирует и саму проблему автора в романе, который может быть соотнесен с ипостасью реального, эстетического и с масками его заместителей в эпистолярном и дневниковом фрагментах произведения.

Композиционная организация «Памелы» заставляла английского читателя
XVIII ст. активно осваивать неповторимость поэтики эпистолярного жанра, где парадоксально сочетались установка на безыскусность фактуальной достоверности, обращение к форме свидетельства о времени с помощью дневника и письма, что, казалось бы, предполагает объективные истоки повествования, и в то же время здесь присутствовала возможность изнутри эту объективность разрушить и обозначить ее пределы, так как и письмо, и дневник – это личностные, субъективные версии житейского опыта и взгляд на мир из индивидуальной перспективы, тем более в эпоху, когда и письмо, и дневник приобретали статус литературного произведения. Эпистолярная форма также предполагала и иную, достаточно сложную коммуникативную модель, где читатель обретал бóльшую свободу и по-своему принимал на себя обязанности автора, в то время как подлинный сочинитель неохотно отваживался на интерпретацию текста и, следуя театральной практике, как бы находился за сценой, складывал с себя полномочия эпического посредника между миром героя и слушателя, выступал в роли издателя, если и позволявшего себе оценивать и комментировать происходящее, то весьма ненавязчиво и взвешенно.

Литература:

1. Beer G. Pamela: Rethinking Arcadia // Samuel Richardson: Tercentenary Essays / Ed. by M. Doody, P. Sabor. – Cambridge, 1989. – P. 23–39.

2. Richardson S. Pamela; or Virtue Rewarded. – L., 1985.