Филологические науки/2. Риторика и стилистика

К.филол.н. Максютенко Е. В.

Днепропетровский национальный университет им. Олеся Гончара, Украина

Формы разрушения традиционного романа-истории

в «Тристраме Шенди» Л. Стерна

Лоренс Стерн предлагает собственный опыт трансформации поэтики жанра европейского романа XVIII ст., обладающего особым механизмом «омолаживания», рецепты которого отчасти бывают универсальными для всех видов литературы, а именно пародийно-полемическое «очуждение» изживающих себя художественных свойств. И именно интерес к поэтологическим «механизмам» реинтерпретации таких свойств классического романа, как сюжетность, линейная последовательность событий, хроникальность течения времени – проблемам, которые постоянно держали в напряжении художников, начиная с античности, отличает автора «Тристрама» и «Сентиментального путешествия», чутко ориентирущегося и учитывающего открытия субъективной природы человеческого сознания в трудах Локка (ассоциативная основа мышления), различение Юмом феномена каузальности и ее искаженной рецепции. Также привлекает этот аспект поэтики романов Стерна и литературоведов, которые чаще всего обращаются к изучению этих граней художественного мира «Тристрама Шенди», что несправедливо по отношению к характеру новаций, предложенных Стерном в «Сентиментальном путешествии». Существует ряд работ филологов, посвященных проблеме завершения либо начала романа о Тристраме, и они различны по степени освоения вопроса, где одной из наиболее влиятельных оказывается монография В. Изера «Тристрам Шенди» Л. Стерна» (1988) [1].

В. Изер вопрос о начале «Тристрама Шенди» соотносит с процессом замещения традиционной модели романа-истории, которая доминировала в английской литературе XVIII ст., повествованием, выстроенным из иных эстетических приоритетов. Тип романа-«истории» связывают с повествованиями, где чаще всего дефиниция жанра выносилась в заголовок и ведущим свойством поэтики оказывалась телеологическая схема событийного движения героя от рождения до момента завершения жизненного пути, связанного с важной этической целью самосовершенствования, которая была устремлена в будущее, а также с испытанием сложившихся и меняющихся во времени норм и ритуалов социального поведения. В. Изер напоминает, что, по мнению Г. Лукача, такая разновидность истории была ценностно соотнесена с христианским комплексом и по сути представляла собою биографическую форму романа [1, p. 2]. В «Тристраме Шенди» способ повествования и функция Тристрама как заглавного героя отличается от той, которая была уготована центральному характеру романа-«истории», где он выступал носителем стабильного этического смысла произведения. В. Изер полагает, что основой структуры «Тристрама Шенди» является повествование, подчиненное художественному воплощению концепции жизни, жизни в том смысле, в котором она была определена в знаменитом словаре доктора Джонсона как нарратив о жизни, уже прошедшей и состоявшейся (“Narrative of a Life past”). И такая модель жанра выстраивалась контрастно по отношению к «истории», так как «вместо того, чтобы увязать все события, подчинив их высшему смыслу, здесь каждый единичный инцидент может быть вынесен в предысторию событий с тем, чтобы показать, что все, что уже произошло, не обязательно свершалось, следуя принципам причинности и долженствования, а скорее имело случайный, произвольный характер» [1, р. 3]. И в то же время если роман-«история» «стягивается» в целостность событием завершения, концом истории, то повествование о жизни, «взрываясь», распадается на «невесомые», несущественные эпизоды. Соотношение между природными и историческими процессами претерпевает ощутимую инверсию: в романе-«истории» рождение героя является естественным условием для развертывания рассказа, а в случае Тристрама его рождение оказывается завершением бесконечно расширяющегося потока предысторий [1, p. 3]. В основе «истории» лежит телеологическая упорядоченность событий исходя из определенных этических целей, в то время как жизненные происшествия, предшествовавшие рождению Тристрама, скорее подвластны случаю, уточняет В. Изер [1, р. 3].

В концептуально выстроенном Стерном зачине видят не только значимый тематический аспект произведения, но и чрезвычайно важное для всей структуры текста семантико-формальное единство, художественное воплощение которого и приведет к рождению неповторимого облика романа. Учение Локка об особенностях человеческого сознания, произвольной, спонтанной игре ассоциаций оказывается философским референтом в «Тристраме Шенди» Стерна и на уровне тех фабульных «гнезд» (история повивальной бабки, Йорика, поездки родителей в Лондон, оплошность доктора Слопа, забывшего врачебные инструменты, военная карьера Тоби Шенди), которые будут расположены весьма произвольно, хотя реконструировать их последовательность все же возможно. Рождение Тристрама предстает не столько как начало его дальнейшего движения по жизни, сколько оказывается итогом играющих сил, эмоций, случая, вздорных желаний родителей, непредвиденных обстоятельств, и вся сакральность момента возникновения новой жизни оказывается сведена к курьезу, страданиям, иронии судьбы, которая не раз будет легковесно относиться к Тристраму. Поэтому художественное воплощение начала произведения, предложенное автором «Тристрама Шенди», не только пародийно, но само является эстетической проблемой, так как его повествовательно-сценологическое решение ставит перед читателем вопрос о сложности принятия совершенно особого художественного мира текста, не похожего на линейно-хроникальный образ традиционного романа, что в перспективе исторического движения литературы приводит к «остранению» традиции, созданию эффекта новизны, который необходимо оценить и осмыслить.

Литература:

1. Iser W. Laurence Sterne : Tristram Shandy / Wolfgang Iser ; [trans. by
D. H. Wilson]. – Cambridge : Cambridge University Press, 1988. – 135 p.