Нурутдинова Э. А.

Дагестанский Государственный Университет, Россия

К вопросу о статусе причастия в английском, русском и лезгинском языках

Проблема частей речи, как известно, является одной из «вечных» проблем языкознания [Болдырев 2006: 37]. Частям речи уделяли внимание многие исследователи, начиная с античных времен. Однако, несмотря на огромное количество работ и исследований в этой области, до сих пор отсутствует единое мнение о принципах выделения частей речи и их состава. В различных грамматиках число частей речи колеблется от 4 до 10 [Бруннер 2003: 57]. В частности, предметом постоянных дискуссий является и категориальный статус причастия.

Причастия, наряду с инфинитивом и герундием, являются неличными формами глагола, известными как именные, непредикативные, вербоиды, вербалии и т.д. Причастия, сочетая свойства глагола и прилагательного [Виноградов 1967: 112], находятся на периферии глагольных форм [Карапетян 1991: 45], являются промежуточной категорией трансляции [Федотов 2006: 49]. Само латинское название этой формы означает «причастность» этой формы к двум категориям – глагола и прилагательного, поэтому причастия причисляются к промежуточной форме между глаголом и прилагательным [Болдырев 2006: 41].

Современная научная традиционная классификация частей речи производится по совокупности трех следующих принципов: понятийный, синтаксический, морфологический. В зависимости от того, какой из этих принципов принимается за исходный, классификация может быть преимущественно морфологическая (например, классификация Ф.Ф. Фортунатова), понятийная (для А.А. Шахматова важнейшими критериями в классификации частей речи были представления о субстанциях, качествах-свойствах, действиях-состояниях и отношениях), а в трудах А.А. Потебни, И.И. Мещанинова и других языковедов разрабатывалась синтаксическая концепция [Болдырев 2006: 43].

Близость причастий к прилагательным по их синтаксической функции, при наличии некоторых показателей, свойственных и глаголу, ставит их в ряде языков на особую позицию среди остального лексического состава. Согласно И.И. Мещанинову, причастия – «весьма древняя языковая форма, которая развивалась параллельно глагольной, а может быть, даже и предшествовала ей» [Мещанинов 1978: 99].

Поэтому причастие трудно считать отглагольным образованием, хотя не подлежит сомнению тот факт, что нынешняя форма причастия подверглась значительным изменениям, благодаря которым ряд причастных оформлений мог получить вид производного образования именно от глагола. Исследователь делает вывод о том, что причастие обладает именным началом. А общность этой неглагольной формы и ряда общих глагольных признаков (например, временных) объясняется тем, что причастие образовалось из именной предикативной формы, тогда как глагол тоже получил ряд общих с ним показателей по своей предикативной функции. Следовательно, и причастие, и глагол являются позднейшей дифференциацией «именной» предикативной формы.

Позднее причастие сблизилось по своему синтаксическому употреблению с прилагательным, так как в своей семантике уже содержало атрибутивное значение, а его участие в образовании сложных глагольных временных форм является остаточным явлением. От имени существительного причастие отличается наличием свойств прилагательного, а от прилагательного – своими временными и залоговыми формами и участием в образовании сложных глагольных форм. Несмотря на то, что причастие в предложении занимает такую же атрибутивную позицию при имени, что и прилагательное, они отличаются тем, что причастие сохраняет свои предикативные признаки.

Все дагестанские языки в процессе своего развития переняли основные грамматические традиции русского языка, в котором они находятся в тесном контакте. Так, в русском и лезгинском языках в причастии сохраняются основные семантические признаки глагольности, т.е. вид, время и залог, со стороны же имен прилагательных присоединяются сюда формы согласования в роде, числе и падеже. В английском языке в причастии также сочетаются глагольные и именные свойства.

Когнитивное своеобразие образования гибридных слов состоит в том, чтобы охарактеризовать цели и результаты словообразовательных процессов по тому, какие структуры знания был намерен отразить человек в процессах межчастеречной транспозиции, и какие он зафиксировал при этом в виде производного слова. При транспозиции ингерентные для данной части речи концепты устранены быть не могут, устраняются лишь ее модификационные (но не категориальные) характеристики, наследуются главные для данной части речи концепты, обнаружив которые в структуре производного знака, мы констатируем их релевантность для характеристики части речи как таковой.

Так, в ряду причастий добреющий, стареющий, белеющий, где выделяется значение становления качества, когнитивный анализ легко устанавливает два категориальных значения – одно (качество) явно связано с прилагательными, другое – с классом глаголов, что означает приобретение словом характеристик протекания во времени, изменения. Причастие является формой глагола, в котором процесс (действие или состояние), оставаясь процессом, приобретает значение атрибута [Кубрякова 2004: 215]. Таким образом, причастие отсылает нас к действию, в то же самое время, характеризуя определенный объект, т.е. обозначает меняющийся во временном, залоговом и/или аспектуальном отношении признак.

С развитием когнитивной лингвистики широкое распространение получил прототипический подход, в основе которого лежит представление о каком-то наиболее ярком образе – прототипе, концепте. Как считают некоторые исследователи, необходимо объединить эти два подхода (традиционный и прототипический), а распределение слов по классам производить по содержательному (концептуальному) критерию [Кубрякова 2004]; [Ирисханова 2000]. Именно вокруг этого образа и формируются естественные категории в виде сходных с ним элементов по тем или другим признакам, а неоднородность состава категорий, нечеткость категориальных границ, которая связана с образованием различных переходных зон между ближайшими категориями, центральность или периферийность тех или иных элементов объясняется тем, что разные члены одной категории обладают характерными для этой категории признаками в разной степени [Бруннер 2003: 89].

Причастия, отражающие когнитивные процессы адъективизации действия, опираются на семантику глагола. Сохраняя в своем значении процессуальные свойства, они в то же время отражают новое восприятие нашим сознанием объекта. Различные когнитивные структуры, сливаясь в семантике языковых единиц, образуют гибридные пространства, которые наследуют роли и свойства исходных, но обладают своей собственной структурой. Таким образом, семантика причастий представляет собой гибридное пространство, появившееся в результате совмещения двух исходных когнитивных пространств – глагольного и именного. В основе образования причастия находится неоднородность когнитивных процессов, что проявляется в сильном и слабом выражении глагольных или именных свойств [Федотов 2006: 52].

Двойственную природу причастия можно объяснить, обратившись к истории его возникновения. Английское причастие происходит от древнеанглийского прилагательного. Связь причастия и прилагательного проявлялась в общей системе склонения, а также способности выступать в функции определения, свойственной прилагательным. Однако уже в древнеанглийский период причастие втягивается в систему глагола, проходит определенный этап вербализации: приобретает способность выражать видовые, залоговые и временные различия, а также управление дополнением [Бруннер 2003]; [Карапетян 1991].

В русском языке причастие возникло в процессе соединения краткой формы имени прилагательного с категорией времени, в результате этого прилагательное оказалось в переходной грамматической зоне, смежной с глаголом. В причастиях глагольность выражается как окачествленное действие, приписанное предмету и определяющее его наподобие имени прилагательного.

Английский язык по параметру соотносительной референтной характеристики первых партиципантов ближе к дагестанским языкам, чем к русскому. Все нефинитные глагольные формы в нём безразлично референтны, как и в лезгинском языке. Ср.: Coming along the street I sang «Идя по улице, я пел» и When I was coming along the street they sang ‘Когда я шёл по улице, они пели’ – Кьуьчедлай фидайла, зун манияр лугьуз физвай. Зун кьуьчедлай физвайла, абуру манияр лугьузвай.

Причастие сохраняет основные семантические признаки глагольности, то есть вид и залог. Так, значение признака – относительного или качественного – сталкивается и сочетается с значением действия-процесса [Ирисханова 2000: 79-80]. Взаимодействие этих значений по-разному отражается в структуре разных грамматических типов причастий, которые обусловлены их глагольными свойствами, т.к. грамматические признаки имени прилагательного у всех причастий более или менее однородны.

Есть мнение, что в лезгинском языке причастия не являются производными от финитных форм глагола. Напротив, ряд форм индикатива и косвенных наклонений описываются как производные от причастий и деепричастий. Как указывает К.Р. Керимов, "особенности атрибутивных форм глагола в лезгинских языках свидетельствуют об ином, нежели в русском языке, соотношении в них причастий и финитных форм. Атрибутивные формы здесь могут служить основами для временных форм, а не наоборот, как в русском. Это возможно, по-видимому, потому, что формы, используемые в функциях причастий, не содержат аффиксов, адъективирующих или адвербиализующих глагол. Правомерно ставить вопрос и в несколько иной плоскости – являются ли обсуждаемые формы причастиями в собственном смысле слова, если в их структуре отсутствуют транспонирующие глагол соответствующие морфемы" [Керимов 2002: 100].

В русском языке конструкции с причастиями (поскольку причастия могут быть действительными и страдательными) допускают разнореферентность. Ср.: Я читаю статью, написанную Р.О. Якобсоном в 1957 г. – Р.О. Якобсон, написавший эту статью в 1957 г. Залоговую семантику причастий модифицируют деривационные аффиксы действительного и страдательного причастия, но не согласовательные флексии рода. В лезгинском языке деривационных аффиксов залоговой семантики причастия не имеют, как не имеют и маркирование референтной соотнесённости классно-числовыми показателями, а лишь констатируют синтаксическую связь, устанавливаемую семантикой конвербов. Классно-числовые показатели на семантику конвербов не влияют. Ср.: В полуденном пекле, проклиная свою горькую судьбину и глотая пыль, шли гренадёрские и мушкетёрские полки (Друцэ) и близкое ему лезгинское соответствие: Яргъай хьиз, шаламди чиляй руг (1) акъудиз,  агъур-агъурдаказ Гьемзекъули (2) хквезвай (Фатахов) – «Издали, (1) поднимая лаптями пыль, тяжело (2) шёл Гамзаткули» (букв.: «Издалека как-бы, лаптем из-земли пыль (1) выбивая, тяжело-тяжело Гамзаткули (2) возвращался»).

Таким образом, существует различные точки зрения на проблему частеречной принадлежности причастия. Большинство исследователей выделяют причастие в отдельную (самостоятельную) неличную форму глагола, соединяющую черты глагола и прилагательного. Основанием для этого является наличие собственной парадигмы и грамматических категорий (залога, вида и временной отнесенности, а в русском языке – к грамматическим категориям глагола добавляются грамматические категории имени: склонение по числам, лицам, падежам).

Причастие в предложении играет самостоятельную роль, обладает достаточно широкой функциональностью (например, выполняет функции определения в пост- и препозиции, обстоятельства), образует конструкции (зависимые и независимые причастные обороты). Не подлежит сомнению и тот факт, что причастие обладает отличными от глагола и имени частеречными признаками, а его самостоятельный частеречный характер является результатом длительного исторического развития.

Литература

1. Болдырев Н.Н. Прототипический подход: проблемы метода // Международный конгресс по когнитивной лингвистике: Сб. материалов 26-28 сентября 2006 года / Отв. ред. Н.Н. Болдырев. Тамбов: Изд-во Тамбовского ун-та, 2006. С. 35-47.

2. Бруннер К. История английского языка: В 2 т. М.: Едиториал УРСС, 2003. 720 с.

3. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1967. 784 с.

4. Ирисханова О.К. Когнитивные аспекты номинализации // Когнитивная семантика. Тамбов: Изд-во Тамб. ун-та, 2000. Ч.1. С. 76-86.

5. Карапетян М.В. Научные теории частей речи и их отражение в английских педагогических грамматиках ХХ в.: Дис. … канд. филол. наук. Л., 1991. 170 с.

6. Керимов К.Р. Таксисные отношения в разносистемных языках // Грамматические исследования. М., 2002. С. 97-106.

7. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004. 560 с.

8. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. Л., 1978. 387 с.

9. Федотов А.Н. Проблема частей речи в когнитивном аспекте // Междунар. конгресс по когнитивной лингвистике: Сб. материалов 26-28 сентября 2006 года / Отв. ред. Н.Н. Болдырев. Тамбов: Изд-во Тамбов. ун-та, 2006. С. 45-57.