Отношение к закону российского провинциального купечества 
во второй половине XVIII века.

Киприянова Н.В., к.и.н., доцент

Владимирский государственный университет

Отношение к закону российского провинциального купечества

во второй половине XVIII века.

В отечественной исторической литературе неоднократно отмечалось, что российское купечество в XVIII веке обладало низким социальным статусом «мужика сорокоалтынного» (размер подушной подати). Купцы жаловались, что дворяне могли взять в их лавках любой товар, «позабыв» расплатиться, что остановившиеся в их домах на постой офицеры производили перепланировку жилья, заполняли двор каретами и сворами охотничьих собак, часто выгоняя самих хозяев в чуланы, что многочисленные государственные повинности не дают возможности уделять должное внимание собственной коммерческой деятельности и т.п.

Целью данной работы является рассмотрение правосознания провинциального купечества.

Источниковой базой исследования являются документы Государственного архива Владимирской области (ГАВО) из фондов губернского и городовых магистратов, а также законодательные акты и материалы Уложенной комиссии 1767/68 гг.

Автор не претендует на фундаментальные выводы и обобщения, а лишь представляет серию ситуаций, которые рисуют провинциальные нравы, позволяют увидеть закон и судопроизводство глазами современников.

Процесс первоначального накопления капитала зачастую имел криминальный характер, и провинциальное купечество не останавливалось ни перед мелким примитивным воровством, ни перед настоящим разбоем. При этом разворачивались самые настоящие детективные истории. Одна из них произошла в скромном уездном городке Гороховце.

В апреле 1793 года регистратор управы благочиния г. Гороховца Н.Богданов, выглянув в окно в третьем часу ночи, обнаружил в своем огороде ратмана городового магистрата купца В.Балуева, который «снял ниток до 50 мотов, кои там на снегу белились». Схватив шпагу, Н.Богданов с криками «караул!» выскочил на улицу. Ратман, бросив нитки, бежал.

Застигнутый на месте преступления, В.Балуев, тем не менее, на допросах упорно утверждал, что «в третьем часу ночи он никуда не хаживал и ниток не воровал». Как выяснилось, с 1792 года на него были заведены еще три уголовных дела: о поджоге бани секретаря Ключарева, о нанесении обиды бывшему регистратору «в натягивании на глаза шапки и в ударении по зубам» и о «похищении хомута с лошади». Двоюродный брат проворовавшегося ратманы неоднократно избирался бургомистром г. Гороховца, и вопреки всем грозным предписаниям, «наистрожайшим» распоряжениям дела затягивались, закрывались и, в конце концов, просто забывались.[1]

Сами горожане достаточно лояльно относились к «порочному» прошлому представителей органов самоуправления. В 1794г. киржачские купцы обратились в губернский магистрат с жалобой, что их не допускают на заседание городового магистрата, куда они были избраны. Причина была в том, что несколько лет назад их наказали «батожьем публично» за «ослушание», за «скверную брань», за ссоры и «ударение» солдата, а также за «непристойные крики на мирских сходах». Губернский магистрат вынес постановление: расценить данные поступки как «самомалейшие вины», а т.к. купцы «состояния хорошего», включить их в «общество» и разрешить исполнять обязанности ратманов.[2]

Еще один купец, И.Шапошников, из г. Киржача в 80-х гг. XVIII в. устроил дома самый настоящий пункт скупки краденого: «где что покрадут, то все относят в дом к помянутому купцу Шапошникову». Правда, на этот раз машина правосудия со скрипом за два года смогла собрать необходимые доказательства. Украденное имущество на сумму 48 руб. 45 коп. было опознано пострадавшими. (Для сравнения: курица в это время стоила 5 коп., аршин крашенины – 6 коп.). И.Шапошников по решению палаты уголовного суда Владимирского губернского магистрата был наказан кнутом и сослан в Иркутск, а его дом «со всем строением и пожитки» продан с публичного торга.[3]

Совершенно естественным считали купцы поживиться при случае за счет своих подвыпивших товарищей.

В октябре 1791 года департамент уголовных дел Владимирского губернского магистрата рассматривал иск к купцу И.Калашникову, обвиняемому в краже муки, солода и четырех мешков «портяных». Иск подал крестьянин Яков Носов, отец пострадавшего. Во время расследования выяснилось, что, возвращаясь после удачной торговли из г. Юрьев-Польского, Павел Носов с приятелями «напився пьян» и заснул где-то около моста. При этом – с какими приятелями он напился, на какие деньги и где пил, где с «друзьями» расстался, сколько привез муки и солода, кому продал, сколько денег получил – П.Носов ничего не помнил, но «безмен при нем точно, был».[4] Этот несчастный безмен и стал основанием для обвинения в воровстве купца И.Калашникова, т.к. именно он принес, видимо, не совсем протрезвев после попойки, к своему соседу мешок с пшеничной мукой, сказал – «в заклад» и «взял денег 48 коп.». Только через два дня, заглянув в мешок, сосед обнаружил, что там не мука, а солод и три пустых мешка, а также безмен. И опять разбирательство затянулось на несколько лет, дело отправляли на ревизию и снова возвращали, И.Калашникова то приговаривали к наказанию кнутом, то отпускали; вспомнили, что в 1784 году его обвиняли в краже сукна, но ничего не смогли доказать. Дело в итоге закрыли. Показательно, что И.Калашников «объявил у себя капиталу» 1001 рубль, что соответствовало в то время имущественному цензу купца третьей гильдии,[5] и эти 48 копеек под залог украденного солода выглядят просто нелепо.

Эти и подобные им случаи довольно безобидны, однако есть факты и иного порядка. Длительное время в окрестностях г. Мурома действовала шайка купца Петра Тагунова. Разбойниками была украдена монастырская денежная казна, что само по себе являлось большим грехом; в результате грабежа «денег и всяких пожитков» лишился Муромский купец Мяздриков, под деревней Чулково на реке Оке был ограблен еще один Муромский купец – Тарас Крыгин, а затем – крестьяне с.Погост. Кроме этих эпизодов П.Тагунова обвиняли в краже двух лошадей и «взятии на плотах и на лодках у разных людей ситного хлеба». Неудивительно, что за все содеянное П.Тагунов был наказан «нещадно» кнутом и отправлен на вечное поселение в Сибирь.[6]

Грозный клич разбойничьих шаек «Сарынь на кичку!»[7] был постоянным кошмаром для всех купцов. Столкновения с разбойниками, беззастенчиво грабившими торговые караваны, были распространенным явлением. Тем не менее, купцы умели и защищаться. Один из таких эпизодов описан Муромским краеведом А.А.Титовым.

Муромский купец Бушуев, «нагрузив разным товаром судно», поплыл по Оке. Ожидая возможного нападения, Бушуев оснастил свое судно «всеми оборонительными снарядами, пушками, ружьями, мушкетами, пистолетами и кистенями». Недалеко от Мурома судно было атаковано, но, встретив мощный отпор, разбойники «спешили удалиться вниз по течению реки Оки и, убрав, как следует, убитых и раненых, расположились ночевать на берегу и стали варить кашу. Ободренный победою, Бушуев снялся с якоря, тихо пустил свое судно по воде, и без шума, достигнув до неприятелей, заметил огонь уставшей шайки воров, направил на них с судна пушки свои и сделал весьма удачный залп. Ядро ударило в кашеварный котел, и разбитыми осколками еще поразив некоторых, рассеяло всю шайку. Разбойники бросились бежать на берег и оставили в добычу победителей лодку и весь свой багаж.[8]

Немало курьезных примеров дает рассмотрение взаимоотношений купечества и верховной власти. Созывая Уложенную комиссию в 1767 году, Екатерина II ставила цель «ликвидировать великое помешательство в суде и расправе, следовательно, и в правосудии».[9] Помимо установленного имущественного ценза, избираемые от города депутаты должны быть «не банкрутные», «в явных пороках не бывалые, добрые совести и незазорного поведения». Законом определялись и «выгоды депутатские». Депутат на всю жизнь, «в какое бы не впал прегрешение», освобождался от смертной казни, пыток, телесного наказания; его имущество не подлежало конфискации (допускалась лишь конфискация за долги). Вполне естественно, что депутатская неприкосновенность являлись определенным стимулом в борьбе за участие в работе Комиссии.

Важнейшей особенностью процедуры выборов являлась независимость их от коронной администрации: губернаторам и воеводам «к тем выборам ни под каким видом не приступать и ничем не мешаться».[10] И действительно, губернаторы в определенном смысле «не мешались». В этом плане показательны выборы в г. Гороховце.

В марте 1767 г. Депутатом от Гороховца был избран большинством голосов И.Я. Молявинский. Как и было положено, после выборов он явился в Сенат, где был зарегистрирован в качестве депутата. Однако один из избирателей, купец Е.А. Ширяев, обратился к городскому голове с заявлением о назаконности выборов, т.к. И.Молявинский много лет жил в Москве, и поэтому его нравственные качества не могут быть известны избирателям. Городской голова (Судоплатов Е.Д.) отказался принять это заявление на основании окончания срока выборов. Тогда Ширяев обратился к воеводе, а тот отправил его к губернатору. По настоянию губернатора воевода предложил Судоплатову написать объяснение о явных нарушениях в процедуре выборов, но тот отказался, заявив, что челобитчики хотят остановить выборы «для своей корысти». Губернатор распорядился организовать новые выборы, но городской голова «несколько в шумстве» потребовал объяснить, на каком основании новые выборы назначены. Более того, Судоплатов даже отказался зайти в канцелярию, т.к. у воеводы «под командою» не состоит.

Между тем, губернатор решил проверить, насколько обоснованны обвинения в незаконности выборов. Выяснилось, что, действительно, Молявинский «с малолетства» жил в Москве в услужении у купцов, в настоящее время является сидельцем в питейных погребах и получает два рубля в год. В г. Гороховце у Молявинского на огороженной земле находятся сад, амбар и погреб «пустые, малые и ветхие», промыслов у него нет. Более того, Молявинский вообще не значится в списке, предоставленном магистратом.

По представлению губернатора Сенат выборы Молявинского отменил, назначил новые, а голове предписал вынести выговор. Судоплатов, тем не менее, новые выборы провести отказался. В результате Сенату, видимо, надоела вся эта история, и семь месяцев спустя – в октябре 1767 года – кандидатура Молявинского была утверждена повторно.[11]

Таким образом, городской голова считал возможным просто проигнорировать распоряжения Сената, явно нарушая закон.

Откровенно пренебрежительное отношение к закону наблюдалось и в самом конце XVIII века. В 1792 г. начался конфликт между владельцами двух стекольных фабрик в Судогодском уезде Владимирской губернии – купцом С.Вороновым и «дворяншей» М.Мальцовой. М.Мальцова пожаловалась, что трое ее мастеровых, исчезнувших некоторое время назад, вместе с семьями оказались на заводе С.Ф.Воронова. Когда заседатель нижнего земского суда С.Яковлев прибыл на фабрику Воронова, чтобы вернуть беглых, жена Воронова, Мария Андреевна, распорядилась «всем находящимся в той фабрике мастеровым и бывшему в то время священнику Меленковской округи заседателя и понятых бить до смерти». Заседатель впоследствии указывал, что при чтении указа Правительствующего Сената Воронова позволяла себе «дерзновенные слова» и выполнять распоряжение Сената не собиралась.[12] Расследование проводилось пять лет, до января 1797 г. Было опрошено 27 свидетелей. Священник- отец Михаил – на допросе утверждал, что никаких «законопротивных поступков» не было, никаких мастеровых он не видел и никакого указа не слышал. Сотские и мастеровые отказались подтвердить заявление судебного заседателя, и дело было закрыто.[13]

Парадокс даже не в том, что заведомо ложные показания под присягой давали несколько десятков человек. В присутствии более сорока свидетелей жена купца Воронова назвала сенатский указ «ложным», а заводской приказчик с явным пренебрежением «не скидал шляпы» и заявил, что «указ наврала де баба, и он его и слушати не хочет».[14] Это – уже прямое оскорбление в адрес императрицы, а владимирская палата уголовного суда сочла возможным лишь взыскать с Вороновой «за бесчестье заседателя Яковлева» его жалованье в двойном размере!

Подобные примеры откровенно пренебрежительного отношения к законодательству и верховной власти можно продолжить. В то же время, сама деятельность Уложенной комиссии, и особенно – депутатские наказы, являются показателем поиска компромисса между властью и обществом. Те же самые купцы, игнорируя не угодные им законы, в своих наказах внесли свыше семидесяти различных предложений (не считая мелких и специфических местных). Вопросы судопроизводства, управления, кредитования, безусловно, во многом зависят от властей. Но что может сделать верховная власть, когда купцы просят запретить крестьянам спаивать купцов и «по тому их слабому состоянию» брать подложные векселя за якобы купленные товары?[15]

В целом следует отметить, что уровень правосознания городских жителей был крайне низок. Выдвигая претензии власти о неисполнении законов, они сами стремились обойти закон при каждом удобном случае, при этом часто вступая в откровенный конфликт с коронной администрацией.

Примечания: