Филологические науки/8. Родной язык и литература

Магистрант Бессонова Т.М.

Южный федеральный университет, Россия

Функции и приемы введения документа в структуру произведения (на материале литературы 70 – х. годов).

Одной из особенностей литературного процесса 1970-х годов была активизация документа в различных художественных структурах. Проблема соотношения документального и художественного начал в литературном произведении стояла настолько остро, что дилемма «факт или художественный образ» решалась порой в пользу первого [3,с.178].

В данной статье предпринимается попытка определить причины активности взаимодействия документа и авторского слова в литературном процессе 1970 – х. годов. Одна из причин – многостороннее осмысление уроков Второй мировой войны.

Содержание документа и его авторская интерпретация – показатели взаимодействия документального и художественного на концептуальном уровне. В большинстве случаев в произведении превалирует авторская точка зрения, авторская оценка и восприятие, имеющие значение истины в данном литературном тексте (авторское изображение Наполеона и отчасти Кутузова в «Войне и мире», как известно, вступает в противоречие с документальными источниками, но дано в соответствии с толстовским нравственно-этическим кодексом. На историческую основу образа накладывается художественное выражение авторского видения).

Возможность по-разному прочесть и осмыслить документ широко используется художественной литературой, которая создает порой противоположные интерпретации одних и тех же героев и событий (ср., например, образ Сталина у А. Солженицына и В. Богомолова). Писательская концепция создается не только сугубо художественными средствами, но также определенным отбором фактов, иллюстрирующих их документов, «столкновением» документальных источников в пределах литературного текста.

Все это находит свое проявление в том положении, которое приобретает документ в литературе. Его содержание и текстуальное выражение смысла в составе произведения проявляются по-разному в зависимости от творческих намерений писателя и сводятся в основном к следующим вариантам:

– документальная основа явственно проступает в форме цитат, авторского пересказа первоисточника или прямых наблюдений писателя над объектом изображения;

– документ растворяется в произведении, служит отправной точкой беллетризации (вспомним известную фразу Ю. Тынянова: «Там, где кончается документ, я начинаю»). [5]

– документ вводится в произведение частично, включается в систему изобразительных средств, дополняется ими, становится источником аллюзий и реминисценций.

Причин пристального интереса к документу и у писателей, и у читателей, как видим, много, но особенность именно современного включения документа в художественную ткань, в отличие от предшествующей литературы, состоит в активности, во множественности фактов введения документа в структуру произведения, все усложняющемся взаимодействии художественного и документального, все более многоаспектном воздействии документа на художественную ткань, что потребовало теоретического осмысления этого явления. Документ (от лат. documentum – свидетельство, доказательство) служит обоснованием достоверности заключенной в нем информации. Понятие «документ» употребляется в узком и широком значении. В узком смысле «документ – деловая бумага, юридически подтверждающая какой-либо факт» [4, с.408]. Возможность расширенного толкования этого понятия проявляется в дополнительном определении: «Документ – материальный носитель записи (бумага, кино- и фотопленка, магнитофонная лента, перфокарта и т.п.) с зафиксированной на нем информацией, предназначенной для ее передачи во времени и пространстве. Документы могут содержать тексты, изображения, звуки и т.д.» [4, с. 408].

Насколько разнообразны и многосложны функции документа в самой жизни, настолько многообразны и приемы введения документа в художественную ткань произведения. Отсюда и многомерность влияния документа на содержание и форму произведения как одного из средств художественной реализации идейно-эстетического замысла писателя.

Документ может быть своеобразным эпиграфом к повествовательной части («Хатынская повесть» А. Адамовича) или, напротив, заключением («Иван» В. Богомолова, «Его батальон» В. Быкова); двигателем сюжета, объединяясь в отдельные главы («В августе сорок четвертого…» В. Богомолова), или фоном действия, несущим в себе атмосферу подлинности, как в «Блокаде» А. Чаковского, где две линии, собственно художественная (романтическая) и документально-историческая, тесно взаимодействуют друг с другом. Документ может составить главное содержание, ради которого, и задумано и написано произведение, как «Я из огненной деревни…» А. Адамовича, Я. Брыля и В. Колесника, «Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича, где голоса многих людей звучат, дополняя, перебивая, доказывая, объясняя события.

В романе-хронике в документах и монологах М. Шатрова и В. Логинова «Февраль» происходит параллельное сочленение художественного и нехудожественного текста; роман состоит из вымышленных, точнее – сконструированных монологов действующих лиц, отражающих отношение последних к революции, и подлинных документов тех лет, с которыми в роман входит дыхание эпохи. От лица авторов – только краткие, энциклопедично точные справки о действующих лицах, но в этой краткости – сложность реальных человеческих судеб. Произведению свойственна характерная для нашего времени прерывистость композиции: монологи и документы не смыкаются в последовательное повествование, они показывают событие одновременно, но с разных сторон.

Введение документа может являться и средством выражения авторской иронии: этой цели, в частности, служит введение в текст ряда произведений поваренных рецептов, выполняющих, по выражению К. Воннегута, роль «музыкальных пауз» [2., с.3]. Причем если у Ж. Амаду («Донна Флор и два ее мужа») эти рецепты действительно могут иметь практический смысл, они связаны с профессией героини и помогают автору с мягким юмором раскрыть частную уютную жизнь простого человека с его стремлением к счастью, то в современных произведениях («Фальшивый Фауст» М. Зариня, «Малый Не Промах» К. Воннегута) они представляют имитацию «под рецепт», служат сатирическому переосмыслению окружающей действительности, и в этом смысле продолжают линию Б. Виана из его романа «Пена дней» (1946).

Многообразие способов введения подлинного или имитированного документа в художественное произведение обогатило новыми формами литературу. Не случайно документалистику называют «разведчицей жанров». Наряду с традиционными жанрами документальной литературы – очерком, мемуарами, путевыми заметками, репортажами – появляются новые, стоящие на границе между традиционными художественными и документальными жанрами, – документальная повесть, документальная драма, роман-хроника в монологах и документах, рассказ-поиск. Но тут нужно заметить, что и старые литературные жанры тоже претерпели заметные изменения.

Введение подлинного документа в литературное произведение неоднозначно и разнонаправлено. Он может служить достижению максимальной фактологической точности, выверенности каждого авторского слова. В других случаях, не теряя своей фактологической точности, документ выполняет совсем иную, эстетическую функцию, растворяясь в художественной концепции произведения. Документ становится особенностью стиля, способом типизации, одним из важных средств создания характера и воспроизведения существенных черт эпохи. Документальность в этом случае теряет характерное исключительно для нее изображение единичности, уникальности реальных лиц и событий, являющихся объектами ее описания, и, напротив, помогает раскрыть типические черты судеб в их общественно-социальных связях с обществом: передает типические черты самой истории.

Наличие документа создает композиционную многослойность структуры, усложняет идейный план. Кроме авторской идеи, выраженной в первую очередь в интерпретации событий, читательского восприятия с его субъективной оценкой, зависящей от времени, уровня культуры и многого другого, проявляется и как бы отстраненная объективная идея, заложенная в документе и отсылающая к реальной действительности, что делает произведение более действенным.

Принципиально различно использование документа в разных типах повествования: художественном и художественно-документальном. Когда речь идет о художественном приеме «под документ», о произведениях, в которых наряду с реальными личностями действуют вымышленные герои в вымышленных обстоятельствах, то в них не столь важно, подлинный ли документ перед нами («Блокада» А. Чаковского), идентичный подлинному, при изменении времени и места действия («Момент истины» («В августе сорок четвертого…») В. Богомолова) или реконструированный по образцу подлинного документ-имитация («Его батальон» В. Быкова). Иное дело, если произведение создается с прямой заявкой на воспроизведение полной исторической правды, ориентировано на передачу жизненной достоверности во всей ее конкретике, если речь в нем идет о подлинных событиях, реальных личностях. В таких произведениях документ становится не только элементом художественного целого, но и подтверждением истины, здесь недопустим ни документ-имитация, ни искажение документа подлинного. Для произведения, тяготеющего к документалистике по принципу показа действительности, сомнение в подлинности означает смерть. Ведь основная цель документального сочинения – воссоздание исторической правды.

Итак, активное, многообразное, многоаспектное обращение к документу подтверждает мысль: в документе литература ищет обоснование художественной гипотезы, новые возможности выражения философской концепции мира и человека.

Литература:

1. Богомолов Владимир Осипович. Момент истины (В августе сорок четвертого): роман / Богомолов Владимир Осипович. - М.: Худож.лит., 1991. - 430с. - (Библиотека «Советский детектив». В 30т., Т.4).

2. Воннегут К. Малый Не Промах // Иностранная литература. – 1986. – №9. – С. 3–95.

3. Палиевский П.В. Документ в современной литературе // Пути реализма. Литература и теория. – М., 1974. – 178 с.

4. Советский энциклопедический словарь. – М., 1979. – 1600 с.

5. Тынянов Ю. Как мы пишем / Ю. Тынянов // Как мы пишем. – (http://readr.ru/yuriy-tinyanov-kak-mi-pishem.html).