Смирнов В

Смирнов В.А.

Ивановский государственный университет

СЕМАНТИКА «ЗОЛОТЫХ ВОРОТ»

В СКАЗОЧНОЙ И АРХИТЕКТУРНОЙ ТРАДИЦИИ

(ИСТОРИКО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)

Семантика «Porto aura», как известно, непосредственно связана с триумфом, победой, прохождение через них римских легионов, самого триумфатора знаменовало апогей славы, приобщение к «божественному небу». Эта традиция сохранилась вплоть до Нового времени, достаточно вспомнить создание Триумфальных ворот в Москве после Полтавской битвы, а затем – Бородинской.

В то же время историки культуры и архитектуры отмечают, что в градостроительной системе это наиболее уязвимая часть, поэтому их старались не только тщательно укрепить, но и отдать под покровительство «высших сил». Отсюда и весьма распространенная практика строительства надвратной церкви, чаще всего в честь Покрова Богородицы, небесной Девы, особо покровительствующей Руси.

Праздник Покрова Богородицы был учрежден Андреем Боголюбским в честь победы над Волжскими Булгарами в 1164 г. В других православных государствах (Болгарии, Греции, Сербии, Румынии) его попросту нет или он появился под русским влиянием уже в XIX веке. С идеей Покрова (заступничества, покровительства) Богородицы было связано и строительство храма Покрова на Нерли, и градозащитная семантика Владимира Залесского[1].

Главными, репрезентативными воротами в нем, как мы уже говорили, являются Золотые, но в большинстве случаев почему-то забывают о том, что в городе есть ворота Серебряные, Медные, Волжские, Иринины, Ивановские… Нетрудно объяснить, почему Иринины или, скажем, Волжские. Сам путь «из варяг в арабы» стал осваиваться, как отмечает И.В. Дубов, славянами уже в VIII веке, но затем он был перекрыт хазарским каганатом[2].

Его экспансия, как показали исследования М.И. Артамонова, С.А. Плетневой, Л.Н. Гумилева длилась свыше стапятидесяти лет, конечной ее целью было овладение великим «шелковым путем» и покорение Киевской Руси, ее закабаление[3].

Окончательно покончил со столь агрессивными устремлениями лишь Святослав, разрушивший хазарские крепости Итиль, Белую Вежу (на Дону), а сама иудейская верхушка Хазарского каганата вынуждена была осесть в Тамархе (Тьмутаракани), Крыму, и последним ее «деянием» было пленение черниговского князя Олега Святославича, высылка его сначала в Константинополь, а затем на осторов Родос. Вернувшись в Тьмутаракань, Олег, как сообщают летописи, «иссекоше козары», то есть отомстил за свое изгнание и возможное покушение на жизнь.

Его двоюродный брат Владимир Мономах далеко неслучайно меняет привычный вектор пути «из варяг в греки». Долгое время в нашей исторической науке господствовало мнение о том, что этот путь был перекрыт половцами, контролировавшими его в самой уязвимой части у Хортицы («у порог»).

Однако как раз половцам он был и выгоден, так как они получали отдельную плату «тамгу», таможенное с проходящих судов[4].

Причины же «залегают» куда глубже: это прежде всего торговая экспансия «фрягов», то есть то есть генуэзцев, построивших в самом Константинополе крепость Галату и диктующих свои условия международной торговли. Именно поэтому усиливается связь с Востоком, возобновляется давний торговый путь из «варяг в арабы». Отношения с Западом обостряются.

Именно генуэзцы, как известно, спровоцировали впоследствии (в 1204 г.) погром Константинополя крестоносцами, именно они возводят в Судаке (Суроже), Феодосии (Кафе), Балаклаве грандиозные крепости, а в конце XIII века прибирают «к рукам» весь Крым, причем в XV веке настойчиво добиваются у великих «князей владимирских» права на монопольную торговлю пушниной с Великой Беармией, Пермью. Далеко не случайно на Куликовом поле присутствовала и генуэзская пехота, да и сам Мамай вряд ли бы решился после сражения на Воже диктовать свои условия Дмитрию Донскому.

Начиналось же, как мы видим, все значительно раньше. В этом случае мы должны учитывать саму «этикетность» средневекового мышления, его своеобразную повторяемость, что, по словам Д.С. Лихачева, и дает ключ к пониманию многих событий, далеко не лежащих на поверхности.

Уже название «Иринины ворота», с нашей точки зрения, дает такой ключ. Так звали бабушку Владимира Мономаха, и, создавая первый центр Руси, Руси Залесской, он, несомненно, опирался и на родовую память, и на знание символики «небесного града»[5].

Перед нами своеобразный анабасис, путь из прибрежной долины, из «приморья» в горы, анабасис как восхождение к «себе высшему». (Далеко не случайно на фронтоне Дмитровского собора во Владимире мы видим изображение Александра Македонского, которого поднимают к небу грифоны).

Таким анабасисом для Владимира Мономаха и было освоение Волжского пути, но без особых сакральных, символических знаков это было бы попросту невозможно. Таким знаком для него было знамение Одигитрии («Путешествующей»), поведшей князя из Переславля Южного сначала в Смоленск, а затем по знаменитым волокам «Оковского леса» к Волге.

Как отмечает Т.В. Краснова «После смерти Черниговского князя Всеволода Ярославича икона («Одигитрия» –В.С.)» перешла к его сыну Владимиру Мономаху, матерью которого была греческая царевна Анна. Владимир Мономах перенес Одигитрию из Чернигова в Смоленски поставил ее в соборном храме Успения Богоматери, заложенном в 1101 году. С этого времени икона стала называться Смоленской»[6].

Внешне все выглядит довольно просто: взял и «перенес». Но, повторяю, вряд ли такое «перенесение» в эпоху Средневековья с его «этикетностью», особой семантикой «жестов» было возможно.

Возвышение Смоленска, по мнению крупнейшего нашего историка М.Н. Тихомирова, было связано как раз с перемещением вектора торгового пути из «варяг в арабы»[7].

В 1101 году Владимир Мономах действительно заложил каменную соборную церковь Богородицы – «епископью». «Почти одновременно, – пишет М.Н. Тихомиров, – тот же князь обратил внимание на Залескую землю, где окружил валом городок на Клязьме»[8].

Если учесть, что раньше «епископья» была в Переславле Южном, вотчинном (наследственном) владении Владимира Мономаха, то многое становится понятным. Роль Смоленска возрастает, так как новый торговый путь обеспечивал экономическое процветание не только старых залесских городов (Ростова, Суздаля), но и могущественного Ганзейского союза.

Как мы видим, идеологическое обоснование «переноса» иконы Смоленской Божьей Матери, а впоследствии Владимирской Андреем Боголюбским было хорошо продуманным, взвешенным. Как показали исследования М.Б. Плюхановой, последующие сюжеты о Покрове Смоленской Божьей Матери «”отрубленная голова” Меркурия Смоленского входит в тот же ряд»⁸. «Сам по себе символ «отрубленной головы», – отмечает исследовательница, – носит универсальный характер. Значение его, хотя и разное в разных архаических культурах, поддается обобщению. В самых общих чертах «отрубленная голова» – это для античных греческих культов (используя формулировку Вяч. Иванова) вместилище жизненных сил человека, прежде всего половой возрождающей силы, мужского начала, подлинной растительной мощи, семя, несущее в себе зародыш новой жизни, фаллический символ, сосредоточие пророчественной силы»[9].

Вне жертвенности, следовательно, не может быть и героического подвига, деяния. Но тот же предикат жертвенности мы видим и в обрядовой традиции, а затем в сказке.

Как отмечает В.Н. Топоров: «Только в ритуале достигается переживание целостности бытия и целостного знания о нем, понимаемое как благо и отсылающее к идее божественного как носителя этого блага. Это переживание сущего во всей его интенсивности, особой жизненной полноте дает человеку ощещение собственной укорененности в земном универсуме, сознание вовлеченности в сферу закономерного, управляемого определенным порядком, благого»[10].

«Отрицая» обряд (ритуал) сказка «снимает» (в диалектическом понимании) его наиболее продуктивное «ядро», идею жертвенности, а следовательно выхода видеальное пространство и время. В свое время В.Я. Пропп писал: «Огромное большинство направлено к посылке героя в Тридесятое царство. Герой должен доказать, что он побывал там, что он способен отправиться туда и вернуться, или погибнуть. От него, например, требуется достать предметы, диковинки, которые можно достать только там. Этим предметам присуща золотая окраска»[11].

Сама инициация, временная смерть героя сказки предполагает не только жертвенность, но и выход из состояния «элиминальности», то есть посредственности. Следовательно, сама символика сказочного «медного царства» непосредственно связана с определенной стадией развития, мышления. Недаром мы говорим «медный лоб», характеризуя тем самым крайний примитивизм, посредственность.

Приобщение же к «серебряному царству», царству тайного женского знания, а затем – и «золотому», как идеальному, свидетельствует о том, что сама женитьба героя мыслилась как осуществление права на власть.

Так, В.Я. Пропп писал: «…за задачами кроется некоторое испытание. От героя хотят узнать, был ли он в преисподней, в солнечном царстве, в ином мире. Только тот, кто побывал там, имеет право на руку царевны»[12].

Далеко неслучайно на клеймах иконы Белозерской Божьей Матери (реплики Владимирской) мы видим символическую «гибель» Андрея Боголюбского в водах Вазузы, притоке Волги. Такое обрядовое «утопление», несомненно, символизировало женитьбу героя на хозяйке реки, и, боле того, определенно давало ему право на власть над землей.

Примечательно, что после гибели в Орде Александра Невского его родовая икона Федоровской Божьей Матери сама «приплыла» из Городца в Кострому, и именно это обстоятельство давало право на великое владимирское княжение костромскому князю Василию Ярославичу, а уже после окончания Смуты и династии Романовых.