Философия / 4. Философия культуры

Доронина О.А.

Самарский государственный университет путей сообщения, Россия

К методологии понимания феномена языка

Постараемся ответить на такой вопрос: что такое язык? Язык величайшее явление культуры. Величайшее в том смысле, что он всегда что-то «большее», чем наши повседневные притязания и претензии к нему. Он за нас «думает» больше, чем мы сами можем это осознать. Поэтому вопрос «как мы говорим, когда говорим о чем-то?», как правило, не воспринимаются нашим сознанием, считая их прерогативой языка или «практического разума», как сказал бы Кант.

Но то, что достаточно для «практического разума», недостаточно для разума теоретического. Философские медитации понимания феномена языка обнаруживаются в тот момент, когда сознание почему-то начинает обращать внимание на уже ясные для него вещи, на неожиданно возникшее в нем же самом состояние – паузу, в виде какого-то мыслимого горизонта, возможного размышления о языке как феномене [1]. Теоретический разум не опровергает естественный режим работы языка, как может показаться на первый взгляд, а наоборот, пытается объяснить возможности языка как явления сознательной жизни человека – в чистом виде. Назовем это «феноменологическим сдвигом сознания» [3] от предметно-содержательных элементов языка к его сущностной природе.

Современная неклассическая философия и наука пытаются найти гомогенный метод описания феномена языка в момент в «исполнении» или в целостности. Каким образом описать одновременно как конкретное предметное содержание на языке, так и язык как явление сознательной жизни человека, как его реализованная способность?

Феномен языка – некое целостное образование, далее не разлагаемое и не нуждающееся в объяснении через что-то другое. Мы не можем представить, что мы можем это понять, но при условии, если бы уже не понимали или «уже» не знали, поскольку это «уже» и есть возможность нашего «живого» приобщения с феноменальной сущностью языка – с тем, что когда-то произошло. Точно также, не имея «уже» понятия о театре, мы никогда не могли бы понять что происходит на сцене, наблюдая театральное действие, разыгрываемое какими-то существами. Ведь из того, что мы конкретно видим и имеет предметное значение на языке – «зрительный зал», «сцена», «ложа» и т.д., нельзя непосредственно получить понятие театра.

Мы понимаем, потому что уже имеем язык. Следовательно, язык, который мы могли бы понять, нуждается в определенных философских постулатах, конструкциях, аксиомах или допущениях типа «Если …, то ». Философы вводили различие между конкретным содержанием слов на языке и фактом или событием языка – что это именно их язык. Именно в этом и есть его феноменальность. Язык есть нечто такое, о чем мы как люди на уровне интуиции знаем, можно сказать все, а как ученые почти не знаем ничего, ибо наши возможности понимания и описания языка с помощью понятия не безграничны. Есть, очевидно, какие-то вопросы, на которые мы не можем ответить и относительно которых максимальное что мы можем сделать – это осознать их характер, не больше. Рассмотрим, например, философский язык.

Язык у нас один. В языке каждое слово имеет предметное значение или референт. Однако не все слова в нем такого рода: одни имеют предметное значение и их жизненный смысл этим значением исчерпывается; другие же слова – также имеют предметное значение, однако этим их смысл не исчерпывается; более того, предметное значение может помешать нам увидеть действительный жизненный смысл слова. Для понимания такого рода слов на языке, действительный смысл которых не дан в акте понимания их предметного значения, мы нуждаемся в искусстве понимания [1].

Понимание происходит двумя путями. Акт понимания предметного значения слова на языке происходит путем указания: это есть магнитофон. Сказал слово и могу показать магнитофон, т.е. тут же представить референт слова. Однако те слова, для понимания жизненного смысла которых мы нуждаемся в чем-то другом, в «искусстве» относится к отвлеченному мышлению. А искусство их понимания есть философия.

Когда мы пользуемся подобными словами, то находимся в сфере философии. Но знакомым и привычным для нас языком приходится выражать смысл, имеющий «сверхопытное» значение, что приводит к непониманию и недоразумениям. Поэтому относительно философского языка существует предупреждение не буквального чтения – правила взаимной вежливости. Например, философ пишет: «душа» - нельзя понять слово буквально, предметно. У Декарта читаем: «знания нам врождены» - нельзя пытаться вынести смысл непосредственно из нами прочтенного слова. Смысл этих высказываний «уже» должен быть у нас в голове, но, с одной существенной оговоркой: мы просто не знали, что так или такими словами можно говорить о том, что нам «уже» известно [2]. Если же смысла у нас нет, то с этим ничего не поделаешь. Разве только, что можно самому двигаться в сторону понимания человеческой возможности такого языка. В таком движении «снизу» у нас есть шанс что-то самим понять. Другими словами, мы должны признаться самим себе, что мы это не знаем! Или не понимаем! Это и есть со-бытие языка, как «живого состояния» в жизнедеятельности сознания. Именно знать, что мы не знаем и есть историческое событие.

Любой язык, в том числе и философский, в действительности возникает совсем не так, как мы сами можем двигаться к нему и понять его. В этом смысле язык и его возникновение есть величайшая тайна. Одно несомненно: приобщение к феноменальной сущности языка – это не просто подражание прошлому, когда-либо случившемуся, что связь если она существует между первоначальным актом рождения языка, между «старым» и «новым» языком, создающая видимость непрерывности, действительно случается как бы заново или поверх уже существующего языка, на основе рефлексивной процедуры. Не должно быть, но есть! Откуда, например, возникает понятие круга или квадрата?

Здесь важно обратить внимание на такое обстоятельство. Мы говорим: «понятие языка», «феномен языка». Что это значит? Философы понимают под этим сущность языка. Важно, чтобы рассуждая о языке, не оказаться вне его сущности. Если мы пытаемся найти языковые знаки, то мы уже находимся вне феномена или сущности языка. Феномен языка нельзя отождествлять с какой-то данностью, что в нас вызывает ассоциацию языка.

Знак языка вызывает ассоциацию языка, однако если знак назвать языком и начать о нем рассуждать так же как о языке, то мы окажемся вне сущности языка. И второе, столь же важное обстоятельство, но имеющее обратный знак. Мы часто искусственно сужаем пространство действия философского языка, чем игнорируем его истинную сущность. Как только мы начинаем всецело сводить жизнь философского языка только к философским терминам и понятиям, тут же теряем его связь с их же жизненным смыслом, в связи с чем, кстати, они появились и закрепились в культуре. В движении к философскому знанию мы абсолютизируем путь сверху. То есть непосредственно из самих же философских терминов (языка) хотим понять, что такое философия и о чем она. И недооцениваем наше «переживание» жизненного смысла философских понятий – путь «снизу» к философским понятиям. Ясно, что в культуре остались и закрепились философские понятия и «закулисная работа» – страдания философа, как он сам шел к этим понятиям мало кого интересует. Хотя культурная цепочка в истории складывается именно благодаря этим уникальным личностным актам, потому что человеческое в культуре, в том числе и язык держится не сам по себе, а постоянными сверхчеловеческими актами – усилиями людей.

У Канта есть интересное выражение - «экспериментальный метод», причем он имел в виду его приложения к пониманию философского языка, пользуясь аналогией с экспериментальным методом в физике. Что Кант имел в виду? Вместо того чтобы спрашивать что такое мышление, что такое причина, что такое время, нужно, считал он, обратиться к экспериментальному бытию этих представлений. Например, нужно задаться вопросами: как должен быть устроен мир, чтобы событие под названием «мысль» могло произойти?

Если Кант прав, то мы можем понять философский язык в той мере, в какой пытаемся выяснить условия, при которых он может возникнуть как состояние живого сознания. Представьте себе такую ситуацию: «Бытие» реализовано или исполнено студентом как живое состояние собственного же сознания и, встречая «Бытие» как философское понятие, обнаруживает, что смысл его ему уже давно известен, но он не знал и не понимал, что это так называется и так об этом можно так говорить. В этом случае студент может понять как синтаксис философского языка, так и его скрытый жизненный смысл. Странно звучит, но такой студент сам «начинает писать» философский текст для себя.

Так незаметно круг замкнулся и мы вернулись к тому с чего начали: если «уже» имеем понятие языка, то мы его понимаем. Получилась странная формула понимания – понимаем, если «уже» понимаем. Это парадокс. Но, если нам удастся «задержать» на ней наше внимание и адресовать ее нашему сознанию или следовать форме задавания вопроса: как вообще возможно понимание языка, то у нас есть возможность двигаться внутри в сторону феномена языка, а значит и есть шанс что-то понять самим.

Литература:

1. Кутубидзе Р.Я., Кутубидзе Я.Ш., Доронина О.А. Природа мысли и техника ее трансляции. – Наука и культура России, 2014. – с. 104-106.

2. Малахов В.А. Для кого же мы пишем? (О литературной адресованности философских текстов) // Философская и социологическая мысль. – Киев, 1988, № 1.

3. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. – М.: Издательская группа «Прогресс», 1992.