Судьба
империй: размышления о России Георгия
Федотова
Георгий Петрович
Федотов – один из самых ярких авторов Русского Зарубежья ХХ столетия. Его
наследие уже более двух десятилетий возвращается в научный и культурный фонд России.
Однако многое из созданного этим интересным исследователем и мыслителем еще
недостаточно изучено и слишком мало востребовано в современной России.
К числу подобных
проблем относится историческая судьба Российской империи, в том числе и вопросы
об истоках, характере и особенностях революционных потрясений в нашей стране в
начале ХХ века. Как справедливо отмечал один из исследователей наследия
Федотова, А.Ф.Киселев, данные проблемы
еще не нашли должного отражения в литературе, посвященной творчеству Федотова [4,
с. 9]. Зато находятся в центре внимания сочинения самого Киселева «Страна грез
Георгия Федотова (размышления о России и революции)», которое, как нам
представляется, вносит несомненный вклад в изучение и осмысление именно этих
сторон наследия Георгия Петровича.
Заслуживают
внимания, в частности, итоговые оценки А.Ф.Киселева по интересующей нас
проблематике: «В Георгии Петровиче преобладали чувства человека, глубоко
пережившего трагедию самодержавия, буквально выстрадавшего новейшую историю
России. (…) Г.П.Федотов с удивительной глубиной показал, что в принципе
русскому самодержавию история не оставила места в ХХ в., а его рассуждения о
том, что крови можно было избежать – при условии более эффективной
реформаторской деятельности власти, – относятся к рассуждениям человека,
которому крайне горько соглашаться с тем диагнозом болезни императорской
России, который он сам с выверенной точностью поставил» [4, с. 107-108].
Насколько
убедительны такие оценки исследователем
творчества Георгия Петровича Федотова? Думается, далеко не во всем. И, прежде
всего, потому, что в интересном и очень доброжелательном к наследию
Г.П.Федотова анализе А.Ф.Киселева есть уязвимый элемент: исследователь как бы
не замечает существенной эволюции мироощущения Георгия Петровича, которая
произошла в его сознании в годы Второй мировой войны.
В сущности, можно обнаружить два весьма
отличающихся друг от друга ученых и мыслителя в одном лице – Георгия Петровича
Федотова. Первый – русский ученый в Париже, сотрудник известных изданий русской
эмиграции, повествующий о русских святых студентам Богословского института.
Второй – житель Нью-Йорка, преподаватель истории Свято-Владимирской
православной семинарии, выпускающий свои программные труды по-английски. Первый
– патриот России, ищущий пути ее возрождения. Второй – атлантист, обсуждающий
варианты подчинения своей родины «новой власти победоносных демократий» (статья
«Новое Отечество», 1943 г.). До известной степени таков был путь и всей
эмиграции из Российской империи и Советского Союза, не только русской: от
отчетливого национального патриотизма к прозападному космополитическому
либерализму[5, с. 122].
Вот в каком контексте предстает интересующая
нас тематика в наследии Г.П. Федотова. Первая ее версия в наиболее
отчетливом виде сформулирована Георгием Петровичем в статье 1929 г. «Будет
ли существовать Россия?». Главное здесь для самого Федотова – это задачи
возрождения России, включающие и осознание того, что «Россия – не нация, но
целый мир. Не разрешив своего призвания, сверхнационального, материкового, она
погибнет – как Россия» [8, с. 460]. А потому, как подчеркивал мыслитель, «мы
должны показать миру (после крушения стольких империй), что задача империи,
т.е. сверхнационального государства – разрешима» [8, с. 459]. Так думал Г.П. Федотов
в конце 20-х годов, причем, в то время империя сама по себе для мыслителя есть
еще нечто предпочтительное.
Иная картина возникает в его трудах периода
американской эмиграции полтора – два десятилетия спустя. Тогда Федотов уже прямо
заявлял, что «в мире уже нет места старым Империям» [7, с. 320]. Впрочем, как
он полагал, возможна «новая, универсальная Империя» – либо более мрачный
вариант «распространения коммунистической системы по всему земному шару», либо
«более светлый» вариант Империи: «Pax Atlantica,
или лучше Pax Americana» [7, с. 312 – 313]. В
последнем случае «Россия не умрет, пока жив русский народ, пока он живет на
своей земле, говорит своим языком. Великороссия, да еще с придачей Белоруссии
(вероятно) и Сибири (еще надолго), все еще представляет огромное тело, с
огромным населением, все еще самый крупный из европейских народов» [7, с. 326].
В чем причина
столь значительных изменений в сознании мыслителя? Что привело Федотова к
увлечению идеологией «атлантизма»? Ведь это увлечение, как справедливо отмечает
российская исследовательница нашего времени, О.И.Ивонина, сопровождалось
ревизией ряда мировоззренческих постулатов его историософии [1].
Для полноценного
ответа на эти вопросы нужно было бы знать некоторые обстоятельства биографии
Георгия Петровича. Но, во всяком случае, очень характерны мемуарные
свидетельства о Федотове периода его американской эмиграции, данные Юрием
Павловичем Иваском: « У него было классическое для большинства русской
интеллигенции недоверие к империи (…) Вспоминаю, – Г.П. как-то смущало, что его
отец был крупный чиновник, правитель дел при губернаторе, а любимый дед –
отставной полицмейстер» [2, с. 123]. Есть и другие отклики в кругах русской
эмиграции на размышления Георгия Петровича Федотова о «судьбе империй». В числе
резких критиков «позднего» творчества Федотова надо отметить Ивана
Александровича Ильина. «Мы уже давно привыкли к тому, – отмечал
И.А. Ильин, – что писания этого «профессора» (т.е., Федотова. – С.У..) безответственны, двусмысленны и
соблазнительны. Он ненавидит «дореволюционную Россию» слепой ненавистью и
всегда готов очернить ее вопиющей неправдой» [3, с. 173].
Действительно ли
Георгий Петрович Федотов ненавидел старую Россию «слепой ненавистью»? Как нам
представляется, это далеко не так. Хотя имеется существенное обстоятельство,
которое усложняло восприятие Георгием
Петровичем имперского опыта России – это его социалистические предпочтения. Но
ведь они были у Федотова с юности и до конца его дней.
Если вернуться к
парижской эпохе эмиграции Федотова, то стоило бы особо отметить статью
«Революция идет» (1929 г.), в которой федотовская версия крушения Российской
империи была представлена с наибольшей полнотой. Она имеет три главных
положения. Первое – «судьба России до самого конца висела на острие (…)».
Второе – «Абсолютизм нигде и никогда себя не ограничивал», а в России не было
силы, способной ограничить его извне». Третье – «Но для России были даны еще
два последних шанса. Первый шанс – революция 1905 года. Второй – контрреволюция
Столыпина» [6, с. 167, 169]. Однако, как утверждал Г.П.Федотов в статье
«Революция идет», здесь роковую роль сыграл император Николай II,
который и «спустил революцию». А ведь он «имел редкое счастье видеть у подножия
своего трона двух исключительных, по русской мерке, государственных деятелей:
Витте и Столыпина. Он ненавидел одного и предавал обоих» [6, с. 170, 172].
Подобного
акцента на личности государя Николая II мы не найдем уже в работах
Федотова времени его американской эмиграции. В них лейтмотивом проходит мысль
об обреченности империй, а фатальными, пусть невольными, губителями Российской
империи выставляются уже оба последних
императора – не только Николай II, но и
его отец Александр III: « Два последних императора, ученики и жертвы
реакционного славянофильства, игнорируя имперский стиль России, рубили ее под
самый корень.» [7, с. 322]. Заметим, что эта, более поздняя – «нью-йоркская» –
версия выглядит куда более схематичной,
а вместе с тем, и менее убедительной, нежели более ранняя, «парижская».
Но в любом
случае фактом остается полное нечувствие Георгия Петровича Федотова как
историка и мыслителя к трагедии государя Николая II и его семьи, которая,
несомненно, была и трагедией всей России. Причины такого нечувствия – вопрос
особый. Как бы то ни было, размышления Г.П.Федотова оказываются неполными,
недостаточными в своих существенных основаниях, а в значительной степени – и
нравственно неубедительными.
Вот почему, как нам представляется,
рассматривая позицию Г.П. Федотова по различным проблемам истории России, следует учитывать эволюцию его
представлений за четверть века эмиграции, в частности, существенные отличия
«нью-йоркского» ее этапа от «парижского». Только принимая во внимание все
упомянутые нами особенности, мы можем адекватно воспринимать и учитывать
размышления мыслителя-эмигранта о судьбах России и всего мира.
Литература:
1. Ивонина О.И. Между народом и империей: Г.П. Федотов о культурных трансформациях российского общества // Историк в меняющемся пространстве российской культуры. Челябинск, 2006.
2. Иваск Ю. Эсхатология и культура // Федотов Г.П. Святой Филипп Митрополит Московский. М., 1991.
3. Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948 – 1954 годов. В 2 т. Т. 1. М., 1992.
4. Киселев А.Ф. Страна грез Георгия Федотова (размышления о России и революции). М., 2004.
5.
Усманов С.М. Украина как проблема для России: взгляд Георгия Федотова // Вестник
Ивановского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки 2010. № 4.
С. 21.
6.
Федотов Г.П. Революция идет // Федотов Г.П. Судьба и
грехи России: В 2 т. Т. 1. СПб., 1991.
7. Федотов Г.П. Судьба империй // Федотов Г.П. Судьба и грехи России (избранные статьи по философии русской истории и культуры): В 2 т. Т. 2. СПб., 1992.
8. Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.