Филологические науки/2.Риторика и стилистика

К.филол.н. Максютенко Е. В.

Днепропетровский национальный университет им. О. Гончара

Историки культуры о XVIII ст.

как «золотой эпохе авторства»

В середине XVIII в. Сэмюэл Джонсон, законодатель вкусов в эстетике августианства, известный драматург, прозаик, влиятельный литературный критик, ироничный, остроумный собеседник, и столь несхожий по темпераменту Эдвард Юнг, стоящий у истоков поэтической традиции «мировой скорби», вторя друг другу, назвали текущее столетие «эпохой сочинителей» (“The Age of Authors”). Спустя несколько десятилетий обозреватели лондонской газеты “Monthly Review” (1774) вспомнят о реплике Джонсона и еще раз подтвердят, что современные времена, несомненно, являются «золотым веком сочинителей» (“Golden Age of Authors”), когда автор предстает своеобразным «культурным героем» периода, и оправданием этому служит стремительное увеличение числа писателей, обретение ими особых профессиональных привилегий, рост грамотности, окончательное закрепление понятия литературной собственности. Яркое определение XVIII в. как «золотой эпохи авторства», по убеждению специалистов (Э. Беннетт, Дж. Ван Хорн Мелтон, М. Вудменси, К. Хессе, Л. Алябьева), указывает на то, что фигура автора становится предметом мощной социокультурной рефлексии. И оформление сложной составной идеи авторства в аспектах профессиональной деятельности, индивидуальной судьбы художника и созидательной творческой реализации – знак духовных перемен, которые были вызваны динамичным процессом расширения массового литературного рынка, увеличения потока печатной продукции, обусловливающего демократизацию читательской публики. К ведущим свойствам интеллектуального климата столетия «книжной лихорадки» (Р. Шартье) прежде всего причисляют ощутимую профессионализацию журнальной критики и ее многочисленных форм (альманахов, литературных газет, нравоучительных еженедельников), радикальные перемены в сфере производства книги, распространение читален, книжных клубов, coffee-houses, расширивших спектр возможностей образованной аудитории, преобразивших и модернизировавших практику чтения, оказываясь важным «инструментом цивилизации».

XVIII ст. завершает процесс профессионализации писателей в Западной Европе, берущий истоки в Ренессансе, и наконец-то джентльмен-любитель (“gentleman amateur”), оценивающий собственное творчество как свободное времяпрепровождение, светский досуг в небольшом кругу избранных знатоков искусства и меценатов, превращается в сочинителя, живущего литературным трудом, что также определяет и новую функцию читателя в его отношениях с художником. Историками культуры (Р. Шартье, Дж. Ван Хорн Мелтон) XVIII в. будет увиден не только из перспективы реализации феномена индивидуального авторства, но в то же время и в аспекте активизации заинтересованного читателя, составляющего различные страты в обществе, которые создадут пеструю, мозаичную аудиторию, благодаря чему в современных научных трудах утвердится расхожее наименование столетия как века «читательской революции» (“reading revolution”). Показательно, что в XVIII ст. в английский язык входит «поток» однокоренных слов, оформляющих «лексикон» автора: “authorship” (1710) – «авторство как род занятий, карьера, профессия», “authorial” (1796) – «авторский», ”authorless” (1713) – «безымянный, анонимный автор», “authorism” (1761) – «авторская печать, неповторимость; авторство как личностное явление», пренебрежительное “authorling” (1771) – «незначительный сочинитель, претендующий на статус автора» и др. [1, р. 7]. Изменившийся статус автора в английской культуре XVIII в. и возрастание читательских запросов, появление публики, выказывавшей контрастные художественные пристрастия, культивирующей либо изысканные, либо «наивные» эстетические ценности, по мнению специалистов (Р. Хаустон, Р. Готроп, Дж. Ван Хорн Мелтон), во многом обусловлены феноменом протестантизма, который утвердил ритуалы личностного, углубленного общения человека с библейским текстом и в то же время способствовал «десакрализации» и «демистификации» книги и печатного слова, и поэтому «взрыв» книгопечатания (Дж. Ван Хорн Мелтон) в середине XVIII ст. не только завершает начатое Реформацией стремительное распространение грамотности, увеличение потока книжной продукции, но и воздействует на процесс коммерционализации литературного рынка в Англии [3]. Параллельно с XVII ст. в Англии оформляется образ-«легенда» Граб-стрит, который для круга профессиональных писателей (Поупа, Свифта, Гея) стал метафорой литературного цеха поденщиков, низких, продажных писак, воплощением того типа печатной индустрии, где стандарты высокого художественного вкуса были вытеснены посредственным сочинительством. Постепенно понятие Граб-стрит начали использовать не только для наименования особого района Лондона, ассоциирующегося с криминальными происшествиями, городскими трущобами, но и как символ неприглядной, оборотной стороны подвергающегося неуклонной урбанизации и коммерционализации английского общества.

Известные историки (Р. Шартье, П. Бурдье, Р. Энгельсинг, Р. Дарнтон), занимающиеся изучением этапов эволюции «читательских практик», указывают, что рождающаяся в культуре Ренессанса «литературоцентристская» модель западноевропейской духовной жизни получает итоговое оформление, обретает зрелость в XVIII ст., когда усиливается интерес к коллекционированию книг и намечается переход от традиционного «интенсивного» чтения, культивируемого образованными гуманистами, приверженцами глубинного погружения в книгу, к «экстенсивному», представленному «читателями-скептиками», стремящимися к приращению впечатлений, обретению эрудиции, более охваченными тягой к новизне и развлечению, нежели назиданию и «просвещенному» чтению. Примером эрудита и страстного библиофила можно считать С. Джонсона, обладателя одной из самых многочисленных библиотек, чья привычка не столько читать, сколько бегло просматривать книги, нетерпеливо перелистывая содержание, часто становилась предметом насмешки его друзей и биографов. Босуэлл иронизировал, что большую часть времени, проводимую в своей внушительной библиотеке, Джонсон тратил на изучение книжных переплетов. Резкое приращение рядов читательской публики приводит к тому, что теперь отдельный автор оказывается зависим, вынужден считаться с ее вариативными художественными предпочтениями и привычками, а уже к 50-м гг. XVIII в., как замечает Ф. Доногью, одним из самых злободневных вопросов писательского ремесла в Англии оказывается проблема соответствия вкусам постоянно увеличивающегося числа читателей [2, р. 1–2]. Век «экстенсивного» чтения, «перевернувший отношения человека и книги» (Р. Шартье), способствовал появлению массовой аудитории, ее демократизации, привлечению женщин-читательниц, представителей городской буржуазии, третьего сословия, «отвергающих этику и эстетику трагедии и героического повествования и жаждущих новой литературы» (Я. Сейте), что оказывается решающим фактором, повлиявшим на активизацию романных форм, захватывающих ведущие позиции ко второй половине столетия. Модернизация западноевропейского литературного мира в XVIII в., когда активно складывающийся книжный рынок предлагает иную модель позиционирования автора и читателя, более сложные формы взаимозависимости и заинтересованности друг другом, приводит к необходимости по-новому регулировать их отношения в социальной и юридической сфере.

Литература

1. Bennett A. The Author / Andrew Bennett. – N.Y. : Routledge, 2005. – 151 p.

2. Donoghue F. “I wrote not to be fed but to be famous” : Laurence Sterne /
F. Donoghue // The Fame-Machine : Book Reviewing and Eighteenth-Century Literary Careers / Frank Donoghue. – Stanford : Stanford University Press, 1996. – P. 56–85.

3. Melton Van Horn J. The Rise of the Public in Enlightenment Europe / John Van Horn Melton. – Cambridge : Cambridge University Press, 2001. – 284 р.