История/2 Общая история

К.и.н. Иванов В.В., Россия

Амурский Гуманитарно-Педагогический Государственный университет.

Участие солдат и матросов армии и флота России в восстаниях Северного и Южного тайных обществ в декабре

1825–январе 1826 гг.

14 декабря исполнилось 190 лет со дня восстания на Сенатской площади. Об истории этого выступления известно все или почти все. Даны разные трактовки: «дворянский заговор», «попытка дворцового переворота», «революционное восстание», «мятеж», «военный путч» т.д. Участие армии, в первую очередь, гвардейских полков, в государственных переворотах в Российской империи в XVIII в. стало своеобразной традицией. Опираясь на поддержку этой силы, на престол взошли Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II.

Основным мотивом участия воинских частей в политических заговорах XVIII в. стала обычная исполнительность нижних чинов непосредственным командирам, примкнувшим к заговору. Важное значение имело недовольство солдат и унтер-офицеров гвардии к лицу свергаемому, основной причиной которого являлась его непопулярная политика, а иногда и личным поведением. Бирон вызывал ненависть непомерной алчностью, откровенным цинизмом и пренебрежением ко всему русскому, Петр III – самодурством и откровенным предательством интересов России в Семилетней войне. Как правило, агитация и призыв к выступлению со стороны руководителей очередного заговора сводились к обещаниям повышения жалованья и улучшению условий службы. Не стало исключением восстание на Сенатской площади.

«Положение в российской армии накануне восстания декабристов».

В первой четверти XIX в. ситуация в армии и на флоте складывалась несколько иначе. Жестокая муштра, произвол командования, доводившие солдат и унтер-офицеров до отчаяния, становились причиной открытого противостояния начальников и подчиненных. Нередко крайней формой протеста становились самоубийства военнослужащих, доведенных до отчаяния. В 1816 г. отмечено 119 случаев суицида нижних чинов, в 1817 г. – 159, в 1818 г. – 177, 1819 г. – 199, в 1820 г. – 195 чел.[5, c.23] В начале 1820-х гг. положение солдат и матросов привело к тому, что в ряде подразделений имели возмущения. В 1821 г. произошло выступление группы нижних чинов Камчатского полка, в 1823 г. – солдат Севского полка под руководством унтер-офицера Никитенко, в 1825 г. – гренадер Саратовского полка.[5, c.22]

Подавляющее большинство Северного и Южного тайных обществ были офицерами русской армии и флота. В «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному высочайше утвержденной 17 декабря 1825 г. Следственною комиссиею», занесено 570 чел. Кроме того, сюда относились 9 офицеров Черниговского полка, не внесенных в «Алфавит». Таким образом, из 579 чел. военнослужащими были 456, т.е. около 80 %.[5, c.35] Приблизительно 30 % из будущих участников восстания на Сенатской площади участвовали в Отечественной войне 1812 г, заграничных походах 1813–1814 гг. и других войнах первой четверти XIX в.

В ноябре-декабре 1825 г. в России возникло своеобразное междуцарствие. После внезапной смерти императора Александра I была проведена присяга на верность великому князю Константину Павловичу – законному наследнику престола. Однако он отказался от короны в пользу своего брата Николая.

На заседании Северного общества было принято решение осуществить государственный переворот в день присяги будущему государю великому князю Николаю Павловичу. Главную ставку в предстоящем выступлении члены тайных обществ делали именно на войска. Десятки офицеров, принадлежавших к заговору или сочувствующих, служили в полках, расквартированных в Санкт-Петербурге: лейб-гвардии Московский, лейб-гвардии Финляндский, лейб-гвардии Измайловский, лейб-гвардии Гренадерский, Конно-пионерный, Кирасирский другие полки, Конная гвардия и Гвардейская артиллерия. Непосредственное участие в восстании лейб-гвардии Московский и лейб-гвардии Гренадерский полки, Гвардейский морской экипаж.

«Лейб-гвардии Московский полк».

Незадолго до приведения полка к присяге командир 6-й роты поручик Щепин-Ростовский и командир 3-й роты М. Бестужев, состоявшие в Северном тайном обществе, собрали своих подчиненых и стали убеждать их, что предстоящее мероприятие – измена. Стоит признать, что при этом ротные, мягко скажем, искажали истину. Полковое следствие, допросив московцев, установило, что Щепин-Ростовский заявил: «Ребята, все обман! Нас заставляют присягать насильно. Государь Константин Павлович не отказался от престола, а в цепях находится; его высочество шеф полка [великий князь Михаил Павлович] задержан за четыре станции и тоже в цепях, его не пускают себя».[2, с.179]

Нетрудно понять, почему солдаты поверили в это. Им говорил это не унтер-офицер, и даже не фельдфебель, а командир роты. Кроме того, при этом присутствовали штабс-капитаны Волков и Лашкевич, поручик Броке и подпоручик князь Цицианов. Они не являлись членами тайного общества, но сочувствовали заговорщикам. Они не подтверждали сказанного Щепиным-Ростовским, но и не опровергали.

В десятом часу в полк пришел штабс-капитан драгунского полка А. Бестужев, который также уговаривал солдат не присягать Николаю Павловичу.

Полковое следствие установило, что он говорил в 6-й роте, «что приехал от государя Константина Павловича секретным образом, дабы предупредить полки, что их обманывают, что Константин Павлович жалует их пятнадцатилетней службою, любит Московский полк и прибавит жалованье».[2, c.180]

После А. Бестужева с московцами разговаривал один из активных участников восстания Каховский, который заявил, что лейб-гвардии Гренадерский полк уже намерен выступить к Сенату и призвал солдат поддержать товарищей.

Следовательно, главный акцент делался на традиционную в русском народе веру в доброго и справедливого царя, являвшегося воплощением высшей справедливости. Таким же образом Александр и Михаил Бестужевы, Щепин-Ростовский и поручик Броке убеждали солдат 2-й, 3-й фузилерных, 3-й и 5-й рот. Вместе с обещаниями сокращения срока службы и увеличения денежного довольствия нижним чинам внушалось, как стоит поступать с противниками – «кто не будет держаться прежней присяги, то тех колоть».[2, c.180]

Первыми выступили 3-я и 6-я роты, к которым постепенно присоединился почти весь полк – более 700 чел.[2, c.182] Колонну восставших возглавили братья Бестужевы и Щепин-Ростовский. Московцев попытались вернуть в казармы командир бригады генерал Шеншин, командир полка генерал Фридерикс и командир батальона полковник Хвощинский. Все трое были тяжело ранены Щепиным-Ростовским, пустившим в ход саблю. Полк первым из восставших частей вышел на Сенатскую площадь и построился в каре возле памятника Петру I. Солдаты ждали дальнейших приказаний.

«Гвардейский морской экипаж».

Агитация матросов Гвардейского экипажа офицерами-заговорщиками началась рано утром 14 декабря. Как и в Московском полку, оригинальностью она не отличалась. Лейтенант А. Арбузов вызвал фельдфебеля своей роты Боброва и приказал сообщить подчиненным, что «за 4 станции за Нарвою стоит 1-я армия и польский корпус и что если вы дадите присягу Николаю Павловичу, то они придут и передавят всех».[2, c.196]

Иначе вели себя другие офицеры. Братья Беляевы беседовали с матросами, убеждая их отказаться от присяги Николаю Павловичу, присоединиться к другим полкам, которые пойдут к Сенату и утвердят конституцию. Мичман Дивов свидетельствовал, что командир 6-й роты лейтенант Бодиско собрал несколько матросов и сообщил им, что в принятии присяги они должны руководствоваться исключительно собственной совестью и что в таком сложном деле он не может им ни приказывать, ни советовать.[2, c.196]

Среди личного состава распространялись слухи, что якобы еще ночью в Экипаж приезжал некий генерал, который строжайше предписывал не отказываться от присяги Константину Павловичу. Результаты агитации вскоре проявились. В восемь часов утра матросам 1-й роты было приказано отправляться в Зимний дворец, чтобы получить знамя для проведения присяги. Первоначально нижние чины отказались. Только после личного приказа командира Гвардейского экипажа капитана 1 ранга Качалова 1-й взвод 1-й роты приступил к исполнению распоряжения. Среди матросов были очевидны признаки брожения. Однако решительного выступления не последовало.

В 11 часов утра в Гвардейский морской экипаж прибыл генерал-адъютант С.П. Шипов для проведения процедуры присяги новому государю. Личный состав выстроился во внутреннем дворе казарм. Во время построения матросы открыто выражали неповиновение, не выполняли команд. Настроение личного состава передавалось даже офицерам, которые не состояли в Северном тайном обществе. Попытки генерала Шипова привести экипаж к присяге провалились. Уговоры повиноваться имели обратный эффект, недоверие нижних чинов только усиливались. Открытое возмущение матросов вызвала попытка Качалова и Шипова изолировать ротных командиров в канцелярии под предлогом совещания. После неоднократных требований они были выпущены.

Внезапно с Сенатской площади донеслись звуки выстрелов. Этим воспользовались заговорщики. П. Бестужев обратился к матросам: «Ребята! Что вы стоите? Слышите стрельбу? Это наших бьют!».[2, с.211] Н. Штабс-капитан Н. Бестужев, находившийся в экипаже, скомандовал: «За мной! На площадь! Выручить своих!».[2, c.211] Этого стало достаточно, чтобы 1100 матросов двинулись к Сенату. Командир экипажа капитан 1 ранга Качалов предпринял робкую попытку остановить своих подчиненных, но его никто не слушал.

«Лейб-гвардии Гренадерский полк».

Третьим подразделением, принявшим участие в восстании на Сенатской площади, стал лейб-гвардии Гренадерский полк. Ряд офицеров, служивших в этом подразделении, состоял в Северном обществе. Это были поручики А. Сутгоф, Н. Панов, подпоручик А. Кожевников. Накануне 14 декабря офицерами не предпринималось никаких действий по приготовлению полка к выступлению.

Утром 14 декабря в лейб-гвардии Гренадерском полку в полку, как и планировалось, была проведена присяга. Во время судебного разбирательства Сутгоф и Панов утверждали, что солдаты выполняли процедуру неохотно.[2, 220] Данное мнение весьма субъективно. Почему солдаты должны симпатизировать одному из великих князей? Для нижних чинов фигуры подобного рода были своего рода небожителями. Если же говорить об их личной популярности в армии, то Николая Павловича солдаты лейб-гвардии Гренадерского могли видеть исключительно на парадах или иных официальных мероприятиях. Константин Павлович длительное время проживал не в столице империи, а в Варшаве. События, последовавшие после присяги, это ясно продемонстрировали.

Первую попытку взбунтовать полк предпринял подпоручик А. Кожевников. Во время присяги он вышел на галерею офицерского флигеля и обратился к солдатам: «Ребята! Не присягайте! Обман!».[2, c.220] Личный состав никак не отреагировал на эту выходку. И это вполне понятно. Младший офицер, естественно, не имевший влияния на солдат и авторитета, призывает к неповиновению не просто на каком-то рядовом мероприятии (утренний развод, вахт-парад, строевой смотр), а в момент присяги будущему государю. По приказу командира полка полковника Стюрлера Кожевников был немедленно арестован.

Больше никаких происшествий в полку во время присяги не произошло. Вероятно всего, гренадеры не приняли бы участия в восстании декабристов или выступили на стороне Николая Павловича. Однако ситуацию изменил случай. Через два часа после присяги в полк прибыл корнет Конно-пионерного полка Одоевский и прапорщик Гвардейского Генерального штаба Палицын, которые имели весьма неприятный разговор с единомышленниками. По свидетельству командира 1-й роты лейб-гвардии Гренадерского полка поручика Сутгофа: «После присяги прибыл корнет князь Одоевский ко мне, который сказал: «Что вы делаете? Вы изменяете своему слову. Все полки уже на площади».[2, c.220]

Поручик А. Сутгоф, в отличие от большинства соратников по Северному обществу действовал молниеносно и решительно. Он обратился к своим подчиненным: «Ребята, вы напрасно присягнули, ибо прочие полки стоят на площади и не присягают. Наденьте поскорее шинели и амуницию, зарядите ружья, следуйте за мною на Петровскую площадь и не выдавайте меня».[2,c.221] В результате, 1-я фузилерная рота лейб-гвардии Гренадерского полка почти в полном составе отправилась к Сенату. Стоит отметить, что, в отличие от командиров московцев и моряков, Сутгоф приказал солдатам одеть шинели, взять запас хлеба и боеприпасы. Таким образом, это подразделение было готово к бою и длительному пребыванию на морозе.

После провала восстания 14 декабря полковое следствие пришло к печальному выводу: «Вся почти рота, следуя сему внушению, мгновенно оделась и побежала за своим поручиком. Полковой командир полковник Стюрлер, известясь о сем происшествии, поспешил догонять оную, и, достигнув уже к Дворянской улице, стал останавливать и уговаривать людей, но поручик Сутгоф, находясь впереди толпы, кричал: «Ребята, не выдавай, не слушайте его, а подавайся вперед!».[2, c.221] Усилия полкового командира оказались безрезультатны. Лейб-гренадеры покинули расположение части и двинулись к Сенату.

После ухода 1-й роты, поручик Н. Панов решил поднять на восстание другие части полка. Это было почти невозможно. Во-первых, обстановка в городе продолжала оставаться неясной. Во-вторых, командование полка было серьезно встревожено выступлением Сутгофа и его подчиненных и предприняло контрмеры – было выставлено оцепление со строжайшим приказом никого не пропускать в расположение полка и не выпускать солдат из казарм. Следует учесть, что в день выступления Панов, до этого являвшийся батальонным адъютантом, не занимал конкретной должности. Таким образом, он даже не мог отдать приказ своим непосредственным подчиненным за отсутствием таковых.

Однако, как это часто бывает, помог случай. Полковник Стюрлер получил приказ вывести полк на соединение с войсками, выступившими за Николая Павловича. Лейб-гренадеры, получив оружие и боевые патроны, были выведены из казарм. Панов решился на отчаянный шаг. Он попытался убедить солдат не выполнять приказы командования и присоединиться к восстанию.

Как разворачивались дальнейшие события изложено в полковом следствии: «Когда же оба батальона, состоявшие из 4 рот 2-го и двух первого были построены вместе справа в колонну и оставались довольно долгое время на дворе, то поручик Панов старался каждую команду полкового командира и действие, ходя между каждым взводом, представлять людям с худой и для них опасной стороны».[2, c.243-244]

При этом Панов пустил в ход все средства убеждения, включая обман и угрозы. С одной стороны, он представлял действия Стюрлера с выставлением оцепления, как банальную трусость. С другой стороны, Панов угрожал, что сторонники Константина уже одержали победу и неизбежно накажут всех отступников, к которым он причислял и лейб-гренадер, присягнувших Николаю Павловичу. При этом он сознательно преувеличил численность сил повстанцев.

Последней каплей, сломившей колебания солдат, стал приказ командира полка зарядить ружья и звуки стрельбы, доносившиеся с Сенатской площади. Стало очевидно, что там идет бой. Но кто с кем сражается? Кто за кого, на чьей стороне правда? Как и в случае с Гвардейским морским экипажем, поручик Панов призвал лейб-гренадер идти на помощь восставшим. Короче говоря, опять сработал принцип «Наших бьют!». Около 900 солдат Лейб-гренадерского полка, под предводительством Панова, устремились в центр столицы.[4, c.110]

Как свидетельствовало о действиях поручика Панова полковое следствие: «Когда же командовано было заряжать ружье, то и тут же приказывал людям сего не исполнять, а советовал лучше сдаться без драки, когда придут противу их полки Гвардейского корпуса, и, наконец, приготовив таким образом людей, взошел в середину колонны, первый подал знак и возмущению криком: «Ура!» и повел роты в совершенном расстройстве на Петровскую [Сенатскую площадь]».[2, c.244]

В дальнейшем, действия Панова не отличались уверенностью. В отличие от роты Сутгофа, лейб-гренадерам пришлось, в буквальном смысле слова, прорываться через расположение правительственных войск. Сказалось элементарное незнание оперативной обстановки новоявленным командиром. Следует учитывать, что к этому времени Сенатская площадь была окружена правительственными войсками. Следовательно, отряду Панова пришлось бы пробиваться через расположение враждебных сил к восставшим полкам.

Поручик лейб-гвардейского Гренадерского полка барон Зальца свидетельствовал: «1825 года 14-го декабря в 12-м часу утра я находился в Кавалергардском зале Зимнего дворца, где в тот день был назначен высочайший выход. В 1-м часу вдруг большая часть из собравшихся к выходу в зале бросилась к окнам напротив большого двора, куда подошел и я. Тогда я увидел, что л.-гв. Гренадерского полка нижние чины, одетые в разные формы, в большом числе бегали по середине двора в величайшем беспорядке и грелись от холода. Первая моя мысль была присоединиться к своему полку, почему, сбежав по ближайшей лестнице, я стал расспрашивать нижних чинов о причине их сходбища, на что я получил ответ: «мы ничего не знаем, нас привел сюда поручик Панов», – указывая на него в толпе…Я спросил: «Панов, скажи мне, что все это значит?». Тут он, как будто пробудившись ото сна, поднял обнаженную шпагу, которую держал все время в руке, и отвечал с криком: «Оставь меня!» Видя, что я от него не отстаю и требую решительного объяснения, он закричал с гневом: «Если ты от меня не от станешь, то я прикажу прикладами тебя убить!» Вслед за сим, как бы с новою мыслию, он закричал окружающей толпе, подняв шпагу: «Ребята, за мною!».[2, c.241-242]

Дальнейшее продвижение лейб-гренадер проходило через расположение правительственных войск, которые, не пытаясь их остановить, пропускали к Сенату. По пути следования, колонна Панова, в буквальном смысле слова, столкнулась с Николаем Павловичем в сопровождении эскорта кавалергардов. Трудно прогнозировать, как развивались бы дальнейшие события, если бы поручик отдал приказ арестовать или убить государя. Однако это не произошло. Убедившись в настроениях солдат, будущий монарх, указав на сенатскую площадь, произнес: «Когда так, то вот вам и дорога».[2, c.249]

Полковник Стюрлер нагнал своих подчиненных и уговаривал их вернуться в расположение, пытался завладеть полковым знаменем. Можно было понять состояние этого человека. По свидетельству барона Зальца: «Между Главным Адмиралтейством и Исаакиевским собором я вторично увидел полковника Стюрлера в голове толпы; приблизясь к нему, я увидел, что пытался всячески уговорить людей возвратиться в казармы, на что они отзывались, что их ведет Панов.; так мы следовали до монумента Петру I, здесь меня встретил в партикулярной одежде Каховский, с пистолетом в руке; он обратился сейчас к полковнику Стюрлеру, спрося его по-французски: «а вы полковник, на чьей стороне», – «Я присягал императору Николаю, и остаюсь ему верным», – отвечал полковник Стюрлер. В это время Каховский выстрелил, а князь Оболенский закричал: «Ребята, рубите, колите его», – вместе с тем нанес своеручно Стюрлеру обнаженною саблею два удара по голове. Полковник с усилием сделал несколько шагов, зашатался и упал».[2, c.251-252]

Приход основного состава лейб-гвардии Гренадерского полка существенно укрепил силы восставших. Теперь на Сенатской площади находилось 3 тыс. нижних чинов при 30 офицерах.[1, c.52] Солдаты и матросы ждали от своих команд к действию.

«На Сенатской площади».

Возмущение в лейб-гвардии Московском полку и его прибытие на Сенатскую площадь ошеломило императора Николая Павловича и его окружение. Известия о готовящемся заговоре поступили в Зимний дворец еще накануне присяги. Однако утром 14 декабря будущий монарх получал из полков обнадеживающие сообщения о прохождении присяги.

Николай Павлович не решился немедленно применить силу. Во-первых, это было невозможно. В распоряжении государя был только батальон лейб-гвардии Преображенского полка. Необходимо было время, чтобы сосредоточить в районе Сената верные части и добиться численного перевеса. Во-вторых, подобное решение было непопулярно. Подавить силой выступление одного полка прямо в столице, в самом начале царствования казалось слишком жестким. Наиболее правильным решением были переговоры.

Первым уговаривать восставших вернуться в казармы прибыл военный генерал-губернатор Санкт-Петербурга генерал от инфантерии М.А. Милорадович. Его появление и обращение к солдатам могло переломить ситуацию. Милорадович был прославленным генералом, участником многих военных походов. Своей храбростью и талантом полководцы он был известен не только в армии, но и во всей России. Любимец Суворова, кавалер многих российских и европейских орденов он был своеобразной «неприкосновенной» личностью. В армии его знали не как паркетного, а как боевого генерала. У Милорадовича были все моральные основания, если не переубедить взбунтовавшийся полк, то, хотя бы, пристыдить. По справедливому определению советского историка Гордина, генерал не мог увести московцев, но мог смутить их.[2, c.202]

В сложившейся ситуации это было вполне реально. Московцы, одетые в мундиры, стояли несколько часов на морозе. Цели выступления им были неясны. Другие восставшие полки не подходили. В этих обстоятельствах, обращение Милорадовича к солдатам действовало деморализующе. Попытки декабристов заставить генерала покинуть площадь не увенчались успехом. Точку поставил выстрел Каховского, оборвавший жизнь Милорадовича. Вслед за этим последовал ружейный залп московцев в воздух. Трудно точно определить, что хотели выразить солдаты. На протяжении всего 14 декабря восставшие вели себя не вполне понятно. Первоначально кричали здравицы в честь Константина Павловича, позже вели беспорядочную стрельбу, которая была небезопасна.

В течение двух часов восставшие полки пытались убедить вернуться в казармы командующий Гвардейским корпусом генерал Воинов, генералы Бистром и Сухозанет. Результаты были неутешительные. Московцы, а затем и матросы с гренадерами не расходились. Уговоры не подействовали.

После неоднократных обращений императора для переубеждения восставших отправились митрополит Санкт-Петербургский Серафим и митрополит Киевский Евгений. Однако оба владыки были остановлены офицерами-заговорщиками. Реакция рядовых участников восстания была весьма негативной. По авторитетному свидетельству дьякона Прохора Иванова, солдаты кричали: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул…Ты – изменник, ты – дезертир, николаевский калугер. Не верим вам, пойдите прочь! Это дело не ваше: мы знаем, что делаем…».[4, c.114] Убийство, полковника Стюрлера, произошедшее на глазах митрополитов, стало последней каплей побудившей их немедленно покинуть Сенатскую площадь.

Неоднократно в трудах советских историков поднимался вопрос о покушении на жизнь великого князя Михаила Павловича, который также пытался уговорить мятежные полки повиноваться, и его спасении тремя восставшими матросами. В «Очерке истории Гвардейского экипажа» описывался этот факт поведения моряков, якобы имевший место в реальности: «Солдаты показали, что родной брат лейтенанта Кюхельбекера целился в великого князя, но матросы Дорофеев, Федоров и Куроптев вышибли из его руки пистолет, а прочие выгнали Кюхельбекера прикладами. Несколько голосов предупредили великого князя об опасности».[6, с.62]

Насколько верна эта версия. М. Кюхельбекер, действительно демонстративно целился в великого князя, но его пистолет несколько раз давал осечку. Было ли оружие исправно и было ли вообще заряжено. Спасали ли матросы великого князя. Автору публикации данная история представляется недостоверной. Ее придумали уже после восстания, чтобы как-то «обелить» Гвардейский морской экипаж. Правительству и командованию очень хотелось вычеркнуть из истории столь славного подразделения факт участи в восстании декабристов.

Ну а какие чувства переживали солдаты и матросы, вышедшие к Сенату? К сожалению, они не оставили после себя ни дневников, ни мемуаров. Остается только предполагать. Хуже всех приходилось московцам. Как уже указывалось, они были одеты в мундиры, дольше остальных находились на морозе и были измотаны холодом. Середина декабря, высокая влажность, ветер с Финского залива делали свое дело. Наконец, солдаты были голодны. На завтрак нижние чины русской армии получали только чай с хлебом. Вот и все.

Однако самым главным деморализующим фактором была пассивность, которая вызывала уже не вопросы, а скорее, растущую неприязнь к организаторам восстания. Их бездействие в течение всего 14 декабря вызывает, по меньшей мере, недоумение, т.к. это могло привести к обратной реакции матросов и солдат. Полковник Трубецкой, избранный диктатором, не явился к Сенату. Другие офицеры вели бесконечные дискуссии по поводу дальнейших действий. Московцы, лейб-гренадеры и моряки видели сочувствие народа, собравшегося на площади. Во второй половине дня к ним приходили представители из других полков и обещали поддержку. Однако повстанцы видели, как росли силы противника, как правительственные войска блокировали площадь.

В два часа дня, убедившись в беспочвенности дальнейших переговоров, Николай Павлович решился применить силу. По его распоряжению 4-й и 5-й эскадроны Конной гвардии, Кавалергардский и Конно-пионерный полки предприняли несколько попыток рассеять мятежные полки. В кавалерийских частях служили члены Северного тайного общества. Однако никто из них не предпринял попыток призвать солдат к неповиновению. Рядовые конники не могли симпатизировать восставшим, т.к. ничего не знали о целях выступления.

Кавалеристы произвели несколько атак с разных направлений. Восставшие первоначально подумали, что конногвардейцы хотят к ним присоединиться. Однако, когда на их возгласы «Ура, Константин!», последовало «Ура, Николай!», солдаты и матросы открыли огонь по коннице. Стрельба велась неприцельно. По свидетельству Сутгофа, гренадеры первый залп дали вообще холостыми патронами. Кроме того, М. Бестужев приказал немедленно прекратить огонь. По свидетельству полковника Вельо, командовавшего конногвардейцами: «В момент нашего натиска нас осыпали градом из этого каре. Большая часть выстрелов ударилась о наши кирасы, не причинив нам вреда».[2, c.228]

Дальнейшие атаки конницы проходили более организованно. Однако ни одна не увенчалась успехом. Надо отдать должное восставшим, они старались максимально снизить урон противника. Залпы были направлены либо в воздух, либо по лошадям. Сенатская площадь – не Бородинское поле, конница не могла маневрировать, укрываться за естественными препятствиями. Если учесть, что расстояние до конников было ничтожным, лейб-гренадеры, московцы и матросы могли их легко расстрелять. К тому же, среди восставших было немало опытных бойцов. В реальности, потери кавалеристов были минимальны.

По свидетельству Сутгофа: «Первые атаки производились на лейб-гренадер и московцев, которые с большим успехом отражали конногвардейцев холостыми зарядами; последняя атака была на Гвардейский экипаж, тут им не поздоровилось, матросы их встретили боевыми зарядами, ранили полковника Вельо и многих конногвардейцев».[2, c.230-231] Провал конных атак признал и император Николай Павлович: «Кавалергардский полк равномерно ходил в атаку, но без большого успеха».[2, c.231]

В третьем часу дня к Сенатской площади стали прибывать артиллерийские подразделения. Николай Павлович торопился, т.к. опасался, что волнение может охватить собравшихся жителей Санкт-Петербурга. Многие из них демонстративно проявляли сочувствие восставшим. Первый артиллерийский залп был дан выше каре московцев, по толпе. Восставшие ответили ружейным огнем. Однако выстоять против уничтожающих картечных залпов, они не могли. Пушки стояли всего в 100 м. от повстанцев и промахов не давали. Артиллерийский огонь косил повстанцев. Солдаты и матросы дрогнули и побежали. Их преследовала кавалерия.

Н. Бестужев вспоминал: «С первого выстрела семь человек около меня упали; я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения – столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии…Другой и третий повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места. Я стоял точно в том же положении, смотрел печально в глаза смерти и ждал рокового удара; в эту минуту существование было так горько, что гибель казалась мне благополучием».[2, c.281]

В обстановке паники и всеобщего бегства от обстрела, Николай и Александр Бестужевы пытались организовать сопротивление. Они собрали несколько десятков матросов на Галерной улице, чтобы задержать кавалерию, если она будет преследовать бегущих. Однако орудия, перевезенные в центр Сенатской площади, залпом рассеяли моряков. Н. Бестужев с горечью признавал «картечи догоняли лучше, нежели лошади, и составленный нами взвод распался».[2, c.282] Лейтенант Кюхельбекер пытался построить матросов и повести их в штыковую атаку, но получил отказ. Михаил Бестужев начал строить солдат Московского полка на льду Невы, чтобы впоследствии захватить Петропавловскую крепость. Однако ядра, выпущенные из пушек, установленных у парапета, разбили лед. Некоторые солдаты провалились под лед, другие бежали.

Вероятнее всего, руководители восстания чувствовали свою вину за массовую гибель подчиненных. Несмотря на расстрел восставших полков картечью, на Сенатской площади оставался поручик П. Сутгоф. Солдаты просили его скрыться. Храбрый командир ответил своим подчиненным: «Этого я никак не могу сделать. Тем более что в моем кармане лежит ваше жалованье».[3, c.81]

В соответствии с документом чиновника министерства юстиции по статистическому отделению С.Н. Корсакова, 14 декабря на Сенатской площади было убито: «…нижних чинов лейб-гвардии Московского полка – 93, Гренадерского – 69, [морского] экипажа гвардии – 103».[4, c.117] Однако в это число не вошли тяжело раненые солдаты и матросы, которых не подобрали на месте столкновения, а поступили более чудовищно.

Тайный советник Попов свидетельствовал: «Народу было убито так много, что Нева, набережные и улицы были усеяны трупами. Сразу, как прекратилась стрельба, новый государь приказал обер-полицмейстеру Шульгину к утру убрать все трупы и пятна крови. Шульгин приказ выполнил, но поступил бесчеловечно…На Неве были сделаны новые полыньи, больше чем требовалось для затопления одного тела, и к утру бросили в них не только трупы убитых, но и – о ужас! – многих раненых, которые были не в состоянии спастись от этой кровавой охоты».[3, c.81] Страшно даже представить, что пережили эти люди, простоявшие весь на морозе и ледяном ветру, а теперь, получив увечья, лежавшие на снегу, льду Невы.

«Восстание Черниговского полка».

Восстание в Санкт-Петербурге стало сигналом к выступлению Южного тайного общества и присоединившегося к нему «Общества соединенных славян». Однако руководство заговора понесло серьезные потери. Незадолго до событий в столице был арестован полковник П. Пестель. Во главе общества находились молодые офицеры С. Муравьев-Апостол и М. Бестужев-Рюмин, постоянно находившиеся в г. Василькове. Они были извещены о поражении своих товарищей в Санкт-Петербурге, но все же решились на вооруженное выступление. В Василькове дислоцировались части Черниговского полка, который впоследствии стал основной силой восстания. Армейское командование, полиция были информированы об их деятельности. В 20-х числах декабря вышел приказ об аресте С. Муравьева-Апостола и его брата Матвея.

25 декабря командир Черниговского полка полковник Гебель, узнав о приезде братьев Муравьевых-Апостолов в село Трилисы, отправился с солдатами, чтобы арестовать их. Сделать это было легко, т.к. в селе была расквартирована 5-рота полка. Однако накануне С. Муравьев-Апостол отправил солдата с письмом к офицерам Кузьмину, Щепилле и Соловьеву, состоявших в «Обществе соединенных славян», с просьбой – приехать к нему. Призыв был услышан. Офицеры Черниговского полка и примкнувший к ним поручик-гусар Сухинов, правильно оценив ситуацию, прибыв в Трилисы, силой освободили Муравьевых-Апостолов из-под ареста. Гебель оказал сопротивление и был ранен штыком. Солдаты, несмотря на приказы полковника, не вмешались в схватку.

С. Муравьев-Апостол принял решение начать восстание. Первоначально члены «Общества соединенных славян» предложили двигаться на Киев. Они рассчитывали на выступление Курского пехотного полка, артиллерийских частей. С. Муравьев-Апостол опротестовал этот план. Он решил первоначально взбунтовать Черниговский полк, но согласился отправить в Киев офицера Мозалевского к единомышленникам «Общества» с просьбой о содействии. Как впоследствии выяснилось, курьер был арестован полицией.

Учитывая, что части Черниговского полка были рассредоточены по близлежащим селам, С. Муравьев-Апостол решил совершить пеший марш по местам дислокации и объединить все силы. 29 декабря была поднята 5-я рота, стоявшая, как уже упоминалось, в Трилисах. Вечером того же дня она прибыла в деревню Ковалевку, где соединилась с 2-й гренадерской ротой. Гренадеры без ропота поддержали выступление, особо не вникая в его причины и цели.

30 декабря 1825 г. С. Муравьев-Апостол, возглавив повстанцев, прибыл в г. Васильков, где находились остальные подразделения полка. Майор Трухин предпринял попытку удержать солдат от выступления. Историограф «Общества соединенных славян» в «Записках» вспоминал, что майор бросился к авангарду повстанцев и «начал еще издалека приводить его в повиновение угрозами и обещаниями…Когда он подошел поближе, его схватили Бестужев и Сухинов, которые смеясь над его витийством, толкнули его в середину колонны. Мгновенно исчезло миролюбие солдат. Они набросились на ненавистного для них майора, сорвали с него эполеты, разорвали на нем в клочья мундир, осыпали его ругательствами, насмешками и, наконец, побоями».[4, c.125-126]

Самосуд прекратил подоспевший Муравьев-Апостол. Он приказал посадить майора Трухина под стражу. Благодаря своевременному вмешательству поручика Сухинова, удалось предотвратить расправу солдат над семьей полковника Гебеля. Остается только догадываться какими «боевыми заслугами» снискал такой «авторитет» командир полка, если нижние чины, с детства воспитывавшиеся в духе христианского милосердия, были готовы поднять руку на его жену и детей. Сухинов строго предупредил солдат, что покарает смертью каждого, кто откажется ему повиноваться. На ответное возмущение, гусарский офицер, обнажив саблю, и в одиночку двинулся на нарушителей дисциплины. Его решительный вид успокоил горячие головы.

Весь личный состав Черниговского полка был выстроен на городской площади. Как свидетельствовало из «Записок» «Общества соединенных славян»: «Собравшиеся роты были построены в густую колонну. Подошедши к ней, Муравьев приветствовал солдат и в коротких словах изложил им цели восстания…представил, сколь благородно и возвышенно пожертвовать жизнью за свободу. Восторг был всеобщий, офицеры и солдаты изъявили готовность следовать всюду, куда поведет их любимый и уважаемый начальник».[4, c.126]

Когда черниговцы достигли Мотовиловки, они не встретили там новых воинских частей, присоединившихся к восстанию. Это было не удивительно. Члены Южного общества – командиры полков – не соглашались на выступление. Осведомленные о событиях 14 декабря в столице, они понимали, что, в их положении, восстание обречено на поражение. Не оправдались надежды Муравьева-Апостола на выступление Алексопольского полка. Член Южного общества офицер Повало-Швейковский, служивший в данном подразделении, отказался поднять солдат на бунт. Провалились расчеты на восстание и 17-го егерского полка, расквартированного в Белой Церкви. Офицер этой части А.Ф. Вадковский, состоявший в Южном обществе, приезжал в Васильков и обещал Муравьеву-Апостолу выступить на помощь черниговцам со своими подчиненными. Однако по возвращении в часть он был арестован.

В Мотовиловке среди черниговцев четко обозначились первые признаки неуверенности в успехе выступления несколько солдат и офицеров полка бежали. Это не стало причиной общего упадка дисциплины, но, в известной степени, поколебало ее. Стало известно, что из Белой Церкви ушел 17-й егерский полк. На его поддержку рассчитывали С. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин. С трудом руководителям выступления убедить солдат повиноваться. Черниговский полк продолжил движение через Ковалевку в Трилисы.

В районе Ковалевки колонна повстанцев встретилась с отрядом генерала Гейсмара, высланным для усмирения бунтовщиков. С. Муравьев-Апостол был убежден, что личный состав отряда перейдет на их сторону. Его настроения передались солдатам, убежденным, что боя не будет. Иллюзии развеялись после первых выстрелов. Отряд Гейсмара открыл артиллерийский огонь по повстанцам. Картечью был ранен в голову С. Муравьев-Апостол. После артиллерийского обстрела в атаку пошло подразделение гусар.

Черниговцев охватила паника и возмущение. Один из солдат 1-й мушкетерской роты с возгласом «Обманщик!» бросился на руководителя восстания.[4, c.129] Муравьева-Апостола спас Соловьев, буквально закрывший собой товарища. В этой ситуации не могло быть и речи о сопротивлении правительственным войскам. Среди черниговцев были убитые и раненые. Погибли 3 офицера, несколько крестьян, примкнувших к полку. 869 солдат и 5 офицеров были арестованы.[4, c.129] Ипполит Муравьев-Апостол, совсем недавно приехавший из Санкт-Петербурга и присоединившийся к повстанцам, застрелился. Позже его примеру последовал раненый Кузьмин.

В феврале 1826 г. прапорщик С. Трусов и подпоручик Е. Троцкий предприняли попытку поднять восстание в Полтавском полку. Во время смотра Трусов с обнаженной саблей пробежал перед первым батальоном и обратился к солдатам: «Ребята! Бросайтесь в штыки, найдем вольность и независимость! У нас государь не есть государь Николай Павлович, а тиран!».[4, c.130] Тем не менее, никто из нижних чинов и офицеров не отреагировал на призыв. Возмутители спокойствия были немедленно арестованы и преданы военному суду.

«Расправа»

Сразу же после расстрела восставших полков на Сенатской площади было арестовано до 500 чел., до 150 в течение ночи 14-15 декабря.[1, c.52] Подавляющее большинство солдат и матросов, принявших участие в выступлении, явились в свои подразделения, т.е. добровольно сдались. Всего репрессиям властей подверглись около 600 чел., не считая рядовых участников восстания.[1, c.52]

Нижние чины и унтер-офицеры Московского и лейб-гвардии Гренадерского полка были подвергнуты телесным наказаниям и разосланы продолжать службу в отдаленных гарнизонах. Часть из них была отправлена на Кавказ, где в первой половине XIX в. шла жестокая война с горцами. Некоторые из них погибли в боях или от болезней.

Из 1100 матросов Гвардейского экипажа, участвовавших в восстании, 4,5-5 % оказались под официальным следствием.[6, c.62] Что произошло с остальными? 17 декабря Балтийская эскадра отправилась в крейсерство. Участники выступления на Сенатской площади были выявлены и наказаны командованием в ходе плавания. Часть матросов, после возвращения из похода, была отправлена на Кавказ. Знамена Московского, лейб-гвардии Гренадерского полков и Гвардейского морского экипажа были возвращены в указанные подразделения. Однако перед этим они были заново освящены.[6, c.63]

Как пострадали организаторы восстания Черниговского полка известно. Бестужев-Рюмин и Муравьев-Апостол были повешены вместе с Пестелем, Каховским и Рылеевым. Остальные офицеры в кандалах отправились на каторжные работы в Сибирь. Солдаты Анойченко и Николаев, активно участвовавшие в заговоре, были двенадцать раз прогнаны «сквозь строй» карательного отряда Гейсмара. Фактически, это означало медленную, мучительную смерть под шпицрутенами. Другие рядовые участники выступления были трижды прогнаны «сквозь» строй.[4, c.97] Так же, как и в случае с московцами, матросами и гренадерами, черниговцев разослали по дальним гарнизонам, а личный состав полка был набран заново.

«Основные выводы»

Таким образом, следует констатировать, что расчеты Северного и Южного тайных обществ на широкую поддержку армии в предстоявшем выступлении не оправдали себя. В восстании на Сенатской площади приняли участие солдаты большая часть личного состава лейб-гвардии Московского и лейб-гвардии Гренадерского полков. Полностью к восставшим присоединился только Гвардейский морской экипаж. Определенные брожения имели место и в лейб-гвардии Измайловском, лейб-гвардии Финляндском полках, но к открытому выступлению это не привело.

Подавляющее большинство солдат и матросов, принявших участие в восстании на Сенатской площади и на Украине, не являлись убежденными сторонниками декабристов. Попытки ознакомить личный состав воинских частей с содержанием «Конституции» Н. Муравьева или «Русской правдой» Пестеля никогда не производились. Работу с подчиненными, если таковой можно назвать беседы офицеров с солдатами и матросами, практически не велось по вполне понятным основаниям.

Во-первых, это было нарушением правил конспирации. Правда, у декабристов, судя по всему, были свои понятия о секретности. О существовании тайных обществ прекрасно знал император Александр I и его окружение, включая великого князя Николая Павловича. Во-вторых, ни о каком глубоком понимании или даже сочувствии солдат и матросов идеям декабристов не могло быть и речи. Несостоявшиеся реформаторы друг с другом не могли договориться и в течение ряда лет вели бесконечные дискуссии по переустройству России. Чего же можно ожидать от нижних чинов, абсолютное большинство из которых было элементарно неграмотно.

Кроме того, солдаты и матросы не могли разделять взглядов декабристов, поскольку были людьми совершенно другого склада. Для нижних чинов члены тайных обществ были офицерами, начальниками, господами. Следовательно, любое проявление несогласия могло рассматриваться, как нарушение субординации, и влекло за собой жестокие наказания. Идеологическую обработку, если так можно трактовать беседы, солдат и матросов Московского полка и Гвардейского экипажа офицеры начали только утром 14 декабря. Что касается, гренадер, то их выступление и последующее присоединение к заговорщикам было спонтанным. Последнее обстоятельство следует отнести и к выступлению Черниговского полка.

Таким образом, главными причинами участия нижних чинов в восстании на Сенатской площади можно обозначить следующее:

1. Солдаты лейб-гвардии Московского полка выполняли приказ непосредственных начальников. Рота Сутгофа также последовала за своим командиром после отдачи им соответствующего распоряжения. Последующие события показали, что гренадеры подчинялись ему исключительно вследствие высокого авторитета поручика у подчиненных.

2. Основным мотивом, побудившим матросов Гвардейского морского экипажа присоединиться к восстанию, стал призыв спешить на помощь неизвестным «нашим», исходивший даже не от непосредственного командира или старшего офицера. Основной состав лейб-гвардии Гренадерского полка двинулся на Сенатскую площадь исключительно под влиянием поручика Панова.

Поведение солдат и матросов на Сенатской площади вызывает только сочувствие и уважение. Сочувствие, что они оказались заложниками тех, кому всецело доверились. Уважение, потому что рядовые участники выступления, оказавшись в тяжелых климатических и психологических условиях, они проявили мужество и верность. Не имея никакого представления о целях восстания, солдаты и матросы стойко терпели мороз, отразили несколько атак кавалерии. При этом их неоднократно призывали вернуться в казармы высокопоставленные государственные сановники и духовные лица, не предлагая ничего взамен и обещая полное прощение. Даже, когда на мятежное каре были направлены орудия, и началась стрельба картечью, солдаты и матросы пытались держать строй и оказать сопротивление.

История русской армии и флота знает немало фактов различных форм протестов. Причем, не только в Вооруженных Силах Российской империи, но и Советского Союза. Бунт матросов на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков»; кровавые восстания в Севастополе, Свеаборге, Кронштадте (1905 г.), Владивостоке (1906–1907 гг.); выступление на большом противолодочном корабле «Сторожевой» (1975 г.). Их объединяют два фактора – пассивность руководителей, незнание рядовыми участниками главных целей выступления. Результат – прерванные жизни, сломанные судьбы. Опыт показывает, что уроки восстания на Сенатской площади ничему не научили будущих «бунтарей».

Список литературы:

1. Бутов С.Е. «Мы были дети 1812 года».//Военно-исторический журнал. 2005. № 5. С.51-55.

2. Гордин Я.А. События и люди 14 декабря: Хроника. – М.: Советская Россия, 1985.

3. Йосифова Б. Декабристы. – М.: Прогресс, 1989.

4. Нечкина М.В. Декабристы. – М.: Наука, 1982.

5. Прокофьев Е.А. Военные взгляды декабристов. – М.: Воениздат, 1953.

6. Усачева А.В. «Злодейское…намерение к ниспровержению властей и перемены законного правительства в государстве русском».//Военно-исторический журнал. 2002. № 7. С.60-63.