К.ф.н. Ланская О.В.

Символика сна в поэзии Ю.П. Кузнецова

Сон в русской литературе восходит к одному из важнейших композиционных приемов, с помощью которого раскрывается авторский замысел, выстраивается сюжетная линия, определяются особенности характера того или иного героя произведения.

В МАС слово сон имеет следующие толкования: «1. Наступающее через определенные промежутки времени физиологическое состояние покоя и отдыха, при котором полностью или частично прекращается работа сознания. 2. То же, что спячка (в 1 знач.). 3. То, что снится; сновидение» [8, т. IV, с. 194].

Данное слово символично. В славянской мифологии сон воспринимается как «состояние человека, <…> близкое к смерти ("вечному сну")» [2, с. 444]. Символизирует сон «мир, жизнь, тайны и тайники жизни» [4, с. 208], а также предсказания. Как известно, в сказках сон – это своего рода испытание героя, связано оно «со сферой смерти и рождения, т. е. с сферой, которая была основой обряда инициации» [7, с. 63].

Как символ воспринимается данная номинация в художественной литературе. Так, в «Слове о полку Игореве» вещий сон видит киевский князь Святослав. Сон как предсказание встречается в произведениях А.С. Пушкина, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, Л.Н. Толстого и других писателей.

Слово сон воспринимается как символ и в творчестве Ю.П. Кузнецова. Значение данной номинации раскрывается в программной статье поэта «Воззрение» через ключевое слово дремота, которое по своему происхождению родственно латинскому dormiō, dormīre «спать», греческому δαρθάνω «сплю» [12, т. I, с. 537].

Говоря о «русской дремоте», Кузнецов выделяет несколько ее видов и определяет отличительные черты данного явления: «Обломовская дремота идиллична»; «Державинская дремота эпична»; «Тютчевская дремота пантеична»; «Тургеневская дремота <…> лирична»; «лермонтовская <…> космична» [5, с. 14 – 15]. «Западная дремота», противопоставленная, по Кузнецову, восточной, индивидуалистична, так как «исторгает свое эго» [5, с. 15]. «Русская дремота» наделена духовным началом, то есть «открыта и восприимчива, и не исключает Бога» [5, с. 15].

В стихотворении «Мне снился сон, когда в меня стреляли», которое стало предметом нашего исследования в данной статье, пространство сна трагично, но при этом трагично и пространство бытия, в котором жизнь человека, так же, как и во сне, подвергается опасности. С помощью глагола совпали разрушается противопоставление «там – тут», восходящее к понятиям «реальный мир» и «мир нереальный». Выстраивается триада «пространство сна – пространство мнимо-реальное – пространство реальное». При этом пространство мистическое, нереальное накладывается в стихотворении на пространство мнимо-реальное, связанное с текстовыми антонимами там и тут с семами 'бегство', 'смерть', 'замкнутый круг', 'безысходность'; воспринимается оно как многослойное, онтологическое:

Мне снился сон, когда в меня стреляли…

Я выстрелы услышал там и тут –

Во сне и наяву они совпали.

Куда бежать? И там и тут убьют! [5, с. 216].

Возникает своеобразный сон во сне, в котором человек чувствует себя обреченным, так как в нем свет противопоставлен свету, о чем свидетельствует использование лексемы светились с семами 'страх' и 'смерть' («светились пули густо в пустоте» [с. 216]).

Данное пространство в тексте основано на противопоставлениях «мгла – свет», «тень – свет», «сон – наяву», которые, в свою очередь, связаны с противопоставлением «жизнь – смерть». При этом слово мгла имеет синоним темнота, символизирующий зло и смерть. Слова же свет и светило, в свою очередь, символизируют «источник жизни, тепла и света» [11, с. 442]. Символизирует собой светило надежду и спасение, обращение к Творцу, так как в народных представлениях славян солнце – это «лицо или око Бога либо оконце, через которое Бог смотрит на землю» [11, с. 442]. То есть светило в стихотворении Кузнецова воспринимается как высшее существо, которое может помочь человеку:

О близкой смерти я гадал по звуку.

Как страшно в этом мраке погибать!

– Взойди, светило! – протянул я руку,

И пули стали руку огибать [с. 216].

В то же время появление солнца являет взору лирического героя страшную картину: летящие пули, гибель тени женщины, чьей-то живой души, пожертвовавшей собою ради его спасения. Это свидетельствует о том, что солнце в тексте воспринимается как знак истины и одновременно как безмолвный свидетель.

Подлинным же спасителем лирического героя становится тень. В тексте слово тень, с одной стороны, связано с мраком, является знаком потустороннего мира; с другой – восходит к понятиям «свет», «надежда», «добро» и «жертва», что свидетельствует о том, что оно символично:

Взошло светило. На меня открыто

Летели пули. Ветер гнул траву.

Тень женщины во сне была убита,

Свет женщины остался наяву [с. 216].

Символично в пространстве сна и яви героя и слово ветер, обозначающее «явление природы, которое в народных представлениях персонифицируется или наделяется свойствами демонического существа» [6, с. 74]. Данная лексическая единица восходит к понятию «таинственный мир», на что указывает синтаксическая единица «Ветер гнул траву». При этом синтагма гнул траву не зафиксирована в «Словаре сочетаемости слов русского языка» [10, с. 596].

Символично в тексте и слово страх («Смертельный страх моих волос коснулся» [с. 216]), которое «выражает собирательно эмоцию как бы извне, отчужденно от переживания человеком этого чувства, тем самым объективируя смысл эмоции» [3, с. 332]. Страх – это «сигнал опасности, ответ на предчувствие, незащищенность от внешних сил» [3, с. 333]. Данная лексическая единица имеет семы 'угрожать', 'строго предупреждать', 'оцепенеть' [12, т. III, с. 772], то есть выполняет функцию связи человека с окружающим миром в момент конфликта.

По-особому характеризует пространство слово планида, которое в МАС имеет значение «судьба, участь» [8, т. III, с. 232] с пометами просторечное, устаревшее, а также добавочное значение «счастье, удача» [8, т. III, с. 232]. В БАС данная лексическая единица с пометой областное синонимично слову планета и обозначает «небесное тело шарообразной формы, вращающееся вокруг солнца и светящееся отраженным солнечным светом» [9, т. IX, стб. 1308 – 1309]. В тексте же слово планида обозначает Землю, на что указывает определение голубая, а также повторяющийся глагол крутись:

Крутись, крутись, планида голубая!

Светились пули густо в пустоте,

Летели, мое тело огибая,

И гасли, исчезая в темноте [с. 216].

Слова планида, ветер, трава фиксируют пространство, с одной стороны, реальное, земное; с другой – пространство таинственное, в котором тень может быть убита, а сам человек может быть неуязвимым для пуль. Одновременно это пространство космическое.

Завершается стихотворение катреном, который по-новому высвечивает конфликт лирического героя с миром. Ключевым в данном четверостишии становится слово любовь в значении «чувство горячей сердечной склонности, влечение к лицу другого пола» [8, т. II, с. 209]. Создается образ одушевленного существа – любви, которая делает свой трагический выбор:

Любовь ушла. Не надо возвращенья.

– Тебя убьют! – кричу ей, как судьбе. –

Мне твоего не пережить прощенья.

Живи вдали! Я помню о тебе [с. 217].

По-особому в этом катрене раскрывается образ лирического героя. С одной стороны, он испытывает чувство величайшей тревоги за близкое существо (отсюда использование в тексте восклицательного предложения «Тебя убьют!»; сравнения «кричу ей, как судьбе»); с другой – окончательный разрыв (отсюда словосочетания не надо возвращенья и не пережить прощенья, свидетельствующие о противоречивой природе конфликта между героями, а также живи вдали, восходящее к значению «живи как хочешь»).

Итак, в стихотворении «Мне снился сон, когда в меня стреляли» пространство через ключевое слово сон воспринимается как мистическое, нереальное и реальное одновременно. Оно многослойное, так как в тексте происходит наложение пространства мнимо-реального на реальное.

Ключевое слово сон восходит к словосочетанию «русская дремота» с семой 'духовное начало', 'поиски смысла бытия'. Ключевые слова-символы светило, тень, ветер, женщина, любовь приобретают семы 'истина', 'справедливость', 'страдание' и восходят к противопоставлению «добро – зло», фиксирующее духовный вектор развития одного из выдающихся русских поэтов второй половины XX века, его творческую индивидуальность.

Литература:

1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. – М.: Рус. яз. – Медиа, 2006.

2. Гура А.В. Сон // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М.: Междунар. отношения, 2002. – С. 444 – 446. – с. 512.

3. Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. – 624 с.

4. Копалинский В. Словарь символов. – Калининград: «Янтарный сказ», 2002. – 267 с.

5. Кузнецов Ю. Крестный ход: Стихотворения и поэмы. – М.: СовА, 2006. – 640 с.

6. Плотникова А.А. Ветер // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М.: Междунар. отношения, 2002. – С. 74 – 75. – с. 512.

7. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. – М.: Издательство «Лабиринт», 2005. – 332 с.

8. Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Русский язык, 1985 – 1988. (МАС).

9. Словарь современного русского литературного языка. – М. – Л., 1948 – 1965. (БАС).

10. Словарь сочетаемости слов русского языка / Под ред. П.Н. Денисова В.В. Морковкина. – М.: Рус. яз., 1983. – 688 с.

11. Топорков А.Л. Солнце // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М.: Междунар. отношения, 2002. – С. 442 – 443. – с. 512.

12. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. – М.: ООО «Издательство Астрель»: «Издательство АСТ», 2004.