Д.ф.н. Шихардин Н.В.

Курганский государственный университет

Истоки и последствия градостроительной иллюзии

         Теория урбанизации занимает особое место в философском и социологическом наследии Анри Лефевра (1901-1991гг.). Актуальность, которую она сохраняет, связана с исследованием гносеологических и социальных корней градостроительной иллюзии, превращающих ее в идеологию градостроительства.

         Термин «иллюзия», в использовании его Лефевром, не имеет уничижительного, оценочного содержания, им обозначается восприятие, в результате которого подлинное замещается вымыслом, приблизительной копией, схематичной моделью. К объекту либо добавляются некоторые фантомные элементы, либо из него исключаются элементы реальные (7; 167). «Никто не избегает иллюзий, – пишет Лефевр, – … и это не просто интеллектуальные или индивидуальные ошибки. Их пути проходят выше голов, хотя они и приземляются на уровне этих голов» (2; 201).

         Градостроительная иллюзия связана с иллюзией философской и государственной. Философ уверен, что он способен заключить мир в систему: «начиная с того момента, когда идея бесконечной способности к самосовершенствованию систематизации входит в конфликт с идеей совершенства, имманентной системе как таковой, философская иллюзия занимает свое место» (2; 202). Что касается государственной иллюзии, то она состоит в уверенности в том, что государство знает, как управлять, оно почти бог, его апостол – чиновник. Сама идея государства предполагает эту иллюзию, с ее развенчанием власть государства ослабевает.

         Градостроительство, с одной стороны, претендует быть системой, философией города, а с другой, оно подчинено власти технократов, чиновников, и ни добрая воля, ни идеологически добрые намерения не оправдывают носителей и творцов этой иллюзии.

         Где возникает данная иллюзия? По Лефевру – в процессе движения от визуального образа к понятию: «Видение и зрение – две классические фигуры интеллигибельности в западной культуре сыграли с нами злую шутку: в социальном пространстве они допускают симуляцию разнообразия, иллюзию ясности и понятности – прозрачность» (8; 57).

         Лефевр обращает внимание на двойную логику визуализации. Во-первых, это логика метонимии – замены одного образа, понятия, другим на основе их смежности. У Лефевра это перенос обозримого на общее видение пространства. В эссе «Другие Парижи» он пишет, что у каждого свой Париж, заданный не любимыми местами и связанными с ними воспоминаниями, а кратчайшим расстоянием от дома до школы, конторы, фабрики. Нет больше нашего Парижа, совпадавшего с моим. Эта ограниченная часть пространства входит в повседневную жизнь, придавая ей устойчивость, создавая, пусть иллюзорную, надежность: «неоднозначность городской жизни свелась к простой схеме» (5; 142).

         Во-вторых, это логика метафоризации – перенесения на один предмет, явление, признаков другого предмета на основе сходства или контраста. Любое неоптическое впечатление превращается в символическую форму визуального, однако, «пространство, сведенное к образу, теряет теплоту, леденеет» (1; 186).

         Лефевр демонстрирует, как Эйфелева башня – объект, который был первоначально технологическим манифестом, превратился в произведение искусства, обретя эстетические качества: элегантность, изящество, женственность. Благодаря иконической роли этого символа видимый Париж приписывает эти качества себе: символ подменяет реальность. В зависимости от того, что принимается за икону – Собор Парижской богоматери, Триумфальная арка, Эйфелева башня  Париж предстает как религиозный или военный город, город красоты и вечной женственности (5). Возникает закономерный вопрос: где находится банальный, обычный Париж, лежащий за пределами наших привычных ментальных образов?

         Лефевр ссылается на Ф. Ницше, образование понятий, по мнению которого, начинается с образов, затем идут слова, соотнесенные с образами, наконец, соединение многих образов в нечто невидимое и неслышимое приводит к понятиям. Опространствление хаоса начинается с метафор, которые дают возможность справиться с «многообразием чувствований». Однако, метафоры не имеют никакого отношения к сущности вещей, они относятся к восприятиям, а не к вещам. Понятия – результат систематизации, окостенения метафор. Фальсифицирующая роль чувств и разума лежит в основе всякого «узнавания» (3).

         Почвой для иллюзий служит дистанция между восприятием и пространственным воображением. «… Ключевая проблема онтологии пространственности, – пишет Д.Н.Замятин, – в ментальном и когнитивном разрыве между восприятием и воображением. Воспринимаемое пространство не может быть воображено непосредственно, необходимо какое-либо когнитивное опосредование» (4; 73).

         Градостроители: гуманисты, промоутеры, государственные клерки и технократы, те, кто предлагают абстрактные утопии, или продают образ и уровень жизни, престиж, счастье – не могут избежать иллюзий, но, что касается последних, то они создают идеологию градостроительства.

         Идеологические концепции вырастают не только на иллюзиях, но и на теоретических заблуждениях, связанных опосредованно с данными иллюзиями. Лефевр обращает внимание на два их них. Во-первых, распространенное в философии представление о пространстве как пустом ящике, восходящее к Демокриту и закрепленное физикой Ньютона, формирует представление о незаполненном, ничьем пространстве. Пространство для Лефевра – не вещь среди других вещей, не продукт среди других продуктов, оно заключает их в себе, содержит в определенном отношении: порядке и беспорядке. Деятельность всегда развертывается в пространстве и времени, но время осмысливается, а пространство обозначается через посредство идеологии, которая придает смысл времени и задает ориентиры пространству.

         Во-вторых, это последствия господства среди технических специалистов, озабоченных достижением результатов наиболее экономичным во всех отношениях способом, аналитической мысли. Аналитический метод одновременно удивительно эффективен и ужасающе негативен. Прежде чем создать реальность, он проходит через ее расчленение, «только потом, проведя анализ, настолько глубокий насколько возможно, он приступает к решению более высоких задач» (6; 3). Важнейший дефект гипертрофированно-аналитического подхода – его способность тормозить творческое воображение.

         Говоря об идеологическом содержании градостроительной иллюзии, Лефевр подчеркивает, что она создает некую достоверность, правдоподобие, блокируя восприятие некоторых аспектов реальности. «Градостроительство как иллюзия скрывает путь, помещая на дороге препятствие из своих моделей. Это один из конфликтов, присущих современной научной мысли, – пишет Лефевр, – между путем и моделью. Чтобы освободить путь, нужно разрушить модель» (2; 215).

         Лефевр убежден в том, что градостроительная иллюзия, став собственностью государства, превратилась в антитеорию и антипрактику, поскольку само государство – инструмент тенденциозной рациональности, которая пытается создать иллюзию нейтральности, неполитичности пространства (2; 217).

         Градостроительная идеология призвана скрыть того, кто владеет пространством, кто наделяет его смыслами. Символ и значение всегда связаны, но сами градостроители знают только одну из сторон этого единства, они живут иллюзиями и одновременно экстраполируют их на тех, кто пользуется результатами их профессиональной деятельности.

         Градостроительство, конечно, стремится выявить потребности, ответить на них, но оно всегда сталкивается со стратегией и тактикой выгоды, вытекающей из логики пространства как продукта. «Градостроительство, утверждает Лефевр, – является идеологией, которая называет себя то искусством, то наукой, то технологией согласно случаю и конъюнктуре, но оно взято в тиски частными и политическими интересами» (2; 210). Городское пространство имеет стоимость, это источник прибыли, отсюда спекуляции недвижимостью, подкуп, коррупция, сюда устремляется капитал, и клерки хотят иметь свой доход от сделок.

         Градостроительство как идеология и как учреждение призвано скрыть истинную цену и ценность пространства. Оно предполагает вмешательство власти, превышающее вмешательство знания, а это один из важнейших признаков идеологии. Что касается теории урбанизма, то ее становление, по мнению Лефевра, «требует одновременно устранения иллюзии субъективности (предрассудки, представления, мифы, идеология) и иллюзии объективности (причинность, частичный детерминизм)» (14; 229). Только избавление от иллюзий через понимание их природы открывает путь науке.

 

1.     Lefebvre А. Рroduction de l'espace. –  Paris: Ed. Anthropos, 1974.

2.     Lefebvre H. Revolution urbaine. – Paris: Gallimard, 1970.

3.     Данто А. Ницше как философ. – М.: Идея-Пресс, 2001.

4.     Замятин Д.Н. Новые онтологии пространства: пространственность, сопространственность и геоспациализм // Человек, 2001, № 6.

5.     Лефевр А. Другие Парижи // Логос, №3 (60). 2008.

6.     Лефевр А. Идеи для концепции нового урбанизма // Социологическое обозрение. Т. 2, №3, 2002.

7.     Социальная философия: Словарь. – М.: Академический проект, 2003.

8.     Цит. по: Филиппов А.Ф. Социология пространства. – СПб.: Владимир Даль, 2008.