К.филол.наук Ракитянская Е.В.

Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова, Россия

Дискурсивные характеристики гендерного стереотипа “Widow” в произведениях В. Шекспира.

Целью данной статьи является лингвистическая реконструкция гендерного стереотипа “Widow” западноевропейского общества в эпоху Возрождения. Под гендерным стереотипом в лингвистике понимают «культурно и социально обусловленные мнения и пресуппозиции о качествах, атрибутах и нормах поведения обоих полов и их отражение в языке» [1, с. 98]. Материалом исследования являются драматических произведения В. Шекспира, так как на точность отражения Шекспиром реальной повседневной жизни своего вре­мени указывают многочисленные отечественные и зарубежные исследователи [2-8].

Гендерная роль вдовы продолжает репертуар женских гендерных ролей  общества XVI-XVII вв. и в целом представляет собой гендерную роль жены с некоторыми дополнительными характеристиками, которые привносит в роль жены смерть супруга. Как и в гендерном стереотипе “Wife”, ведущим экзистенциальным концептом гендерного стереотипа “Widow” является концепт “Virtue”, который лексикализуется в дискурсе вдов с помощью слов virtue и honor:

Widow: I am her mother, sir, whose age and honor / Both suffer under this complaint we bring, / And both shall cease, without your remedy (AW);

Lady Grey: My love till death, my humble thanks, my prayers – /    That love which virtue begs and virtue grants (THS);

Lady Faulconbridge: Hast thou conspired with thy brother too, / That for thine own gain shouldst defend mine honor? (KJ);

Katherine: After my death I wish no other herald, / No other speaker of my living actions / To keep mine honor from corruption, / But such an honest chronicler as Griffith (HE);

Анализ дискурса людей эпохи Шекспира показывает, что в их представлении концепт добродетели должен сопровождать женщину на протяжении всей жизни. В идеале она должна остаться верной умершему мужу и, похоронив его, избрать для себя безрадостную жизнь в монастыре:

Thaisa: But since King Pericles, / My wedded lord, I ne'er shall see again, / A vestal livery will I take me to, / And never more have joy (P).

Именно так, по мнению Гамлета, должна была поступить его мать после смерти короля. В своих высказываниях он негодует по поводу того, что мать, выйдя замуж второй раз, перестала быть добродетельной, и ее действия недостойны вдовы короля:

Hamlet: Mother, for love of grace, / Lay not that flattering unction to your soul, / That not your trespass but my madness speaks; / It will but skin and film the ulcerous place, / Whiles rank corruption, mining all within, / Infects unseen. Confess yourself to heaven, / Repent what's past, avoid what is to come, / And do not spread the compost on the weeds / To make them ranker. Forgive me this my virtue, / For in the fatness of these pursy times / Virtue itself of vice must pardon beg, / Yea, curb and woo for leave to do him good. <…> O, throw away the worser part of it, / And live the purer with the other half. / Good night, but go not to my uncle's bed – / Assume a virtue, if you have it not (H).

В обращении Гамлета к матери, так же как и в анализированном в предыдущем разделе монологе Катарины, выражен гендерный идеал (эталон). Если в монологе Катарины это эталон жены, то здесь – эталон вдовы. Сын выступает как поборник добродетели матери, он взывает к морали за счет метафорического сравнения ее греха (trespass) с язвой, которая снаружи смазана елеем и незаметна, а внутри разъедает всю плоть. В форме директива он советует матери покаяться Богу, раскаяться в прошлом и избегать будущего. Опять же с помощью метафоры он настаивает на том, чтобы семена уже совершенного ею греха не дали ростков, подразумевая под этим то, что ей необходимо срочно расстаться с новым мужем и остаться чистой по отношению к своей второй половине, то есть хранить память и верность умершему супругу. В этом обращении порицается хрипящий от одышки жирный век, в котором добродетель должна просить прощение у порока за добро. Данный монолог представляет гендерный идеал эпохи, в котором добродетель считалась высшей ценностью девушки, жены, вдовы.

Вдова, как и жена, в представлении людей XVI-XVII вв. должна быть добродетельна, так как она сохраняет имя, титул и состояние своего умершего мужа, а также занимается воспитанием его детей. Факт смерти мужа разом делает из жены вдову, привнося тем самым в гендерную роль жены отдельные дискурсивные характеристики, стереотипные для вдовы представленной эпохи.

Первой обязанностью вдовы считалось достойное погребение своего супруга, она должна была отдать телу мужа все положенные почести. Именно за этим – вернуть тела покойных мужей и дать возможность ритуально похоронить – обращаются к герцогу три вдовы:

1 Queen: O, pity, Duke, / Thou purger of the earth, draw thy fear'd sword / That does good turns to th' world; give us the bones / Of our dead kings, that we may chapel them (TNK).

В отличие от современности, когда наблюдается отказ от экзальтированной демонстрации эмоционального состояния человека, стереотипная вдова XVI-XVII вв. была обязана публично выражать свое горе по умершему мужу: плакать, стонать, заламывать руки и т.п. Подобное поведение считалось необходимым ритуалом, обычным для любой похоронной процессии, таким образом жена доказывала обществу, что любила и почитала своего супруга. В следующем примере вдова просит людей, несущих гроб с телом мужа, время от времени останавливаться и отдыхать, тогда как она в это время  сможет поплакать и попричитать о нем: 

Anne: Come now towards Chertsey with your holy load, / Taken from Paul's to be interred there; / And still as you are weary of this weight, / Rest you, whiles I lament King Henry's coarse (RT).

Вдова обязана сообщать окружающим, что она будет рыдать, кричать, жаловаться на свою судьбу, предаваться отчаянию, истязать себя и подвергать себя пыткам:

Queen Elizabeth: Ah! who shall hinder me to wail and weep, / To chide my fortune, and torment myself? / I'll join with black despair against my soul, / And to myself become an enemy (RT);

Вдова сообщает окружающим, что она не  нуждается в помощи, ей не нужно утешение, она жертвенно готова затопить весь мир слезами ради своего мужа. Количество пролитых ею слез слишком преувеличено и  имеет метафорическое выражение (в ее глазах  сливаются все ручьи, которыми управляет царица вод – Луна):

Queen Elizabeth: Give me no help in lamentation, / I am not barren to bring forth complaints. / All springs reduce their currents to mine eyes, / That I being govern'd by the watery moon, / May send forth plenteous tears to drown the world! / Ah for my husband, for my dear Lord Edward! (RT).

В произведениях Шекспира встречается достаточное количество примеров описания гендерного стереотипа “Widow” через упоминание вдовьего горя и слез, являющегося стереотипным выражением концептуального содержания данной гендерной роли:

Benedick: An old, an old instance, Beatrice, that liv'd in the time of good neighbors. If a man do not erect in this age his own tomb ere he dies, he shall live no longer in monument than the bell rings and the widow weeps (MAN);

King Henry: And many an old man's sigh and many a widow's, / And many an orphan's water-standing eye (THS);

Duchess: Ah, so much interest have I in thy sorrow / As I had title in thy noble husband! / I have bewept a worthy husband's death, / And liv'd with looking on his images (RT);

Girl: Our fatherless distress was left unmoan'd, / Your widow-dolor likewise be unwept! (RT);

Constance: Arm, arm, you heavens, against these perjur'd kings! /A widow cries; be husband to me, heavens! (KJ).

Метафора об огромном количестве слез (ручьях, потоках, реках, морях) дополняется метафорой полива ростков памяти о покойном муже:

Lady Percy: So came I a widow, / And never shall have length of life enough / To rain upon remembrance with mine eyes, /  That it may grow and sprout as high as heaven, / For recordation to my noble husband (SHF).

Все перечисленные примеры представляют собой публичный возвышенный дискурс вдовы, характерной особенностью которого является высокая степень восхваления умершего мужа. Вдова дискурсивно выражает свое горе с помощью сильных высказываний самоуничижения. Доказательством того, что подобное поведение и дискурс вдовы являлись стереотипными в сознании людей XVI-XVII вв., служит то, что это обсуждается между живым мужем и женой. Жена прямо говорит ему, что в случае его смерти она готова умереть вслед за ним. Можно сделать вывод о наличии когнитивного сценария поведения и дискурса стереотипной вдовы – публично выражать глубокую скорбь по покойному мужу, граничащую с самоистязанием и самобичеванием:

King: How now, madam? / Still lamenting and mourning for Suffolk's death? / I fear me, love, if that I had been dead, / Thou wouldst not have mourn'd so much for me.

Queen: No, my love, I should not mourn, but die for thee (SHS).

Отдав все почести покойному супругу, вдова обретает новый социальный статус – за ней остаются титул, земли и состояние ее мужа. Лишение вдовы ее законных прав считается одним из наиболее серьезных нарушений морали, даже грехом, таким, например, как ограбление, насильное лишение девственности, похищение наследства у сироты и т.д.:

Salisbury: It is great sin to swear unto a sin, / But greater sin to keep a sinful oath. / Who can be bound by any solemn vow / To do a murd'rous deed, to rob a man, / To force a spotless virgin's chastity, / To reave the orphan of his patrimony, / To wring the widow from her custom'd right, / And have no other reason for this wrong / But that he was bound by a solemn oath? (SHS).

Фактически вдова вновь становится невестой, получая в приданое имущество своего мужа. Женитьба на богатой вдове считается достаточно выгодной сделкой, поскольку ее имущество после свадьбы переходит в распоряжение будущего мужа:

Hortensio: Would all the world but he had quite forsworn! / For me, that I may surely keep mine oath, / I will be married to a wealthy widow, / Ere three days pass, which hath as long lov'd me (TSH);

King Edward: Sweet widow, by my state I swear to thee / I speak no more than what my soul intends, / And that is, to enjoy thee for my love (THS).

Концептуальная метафора покупки мужа богатой вдовой на уровне букваль­ного смысла означает приобретение значимого для женщины соци­ального статуса жены. Общество поддерживает ее в этом стремле­нии. В нижеследующем примере герцог, обращаясь к вдове, декла­рирует ее право на «покупку» хорошего мужа и объявляет в этой связи о своем решении не забирать в казну ее состояние:

Duke Vincentio: It is your husband mock'd you with a husband. / Consenting to the safeguard of your honour, / thought your marriage fit; else imputation, / For that he knew you, might reproach your life /And choke your good to come; for his possessions, / Although by confiscation they are ours, / We do instate and widow you withal, / To buy you a better husband (MM).

Однако не следует пренебрегать значимостью морального концепта “Virtue”, который является необходимым критерием для вступления женщины в брак и считается составляющей ее приданого:

Lady Grey: Why then mine honesty shall be my dower, / For by that loss I will not purchase them (THS).

Если вдова не выходит замуж вновь, ее покровителем может считаться ее сын. В следующем примере графиня Руссильонская, отдавая своего сына на служение королю, говорит, что как будто хоронит второго супруга:

Countess:  In delivering my son from me, I bury a second husband (AW).

Восприятие сына как мужа представляется на сегодняшний день странным, однако объясняется тем, что ведущим экзистенциальным концептом всех женских гендерных ролей общества эпохи XVI-XVII вв. является концепт “Obedience”, характерной чертой которого является одностороннее выражение дискурсивного повиновения мужчине – сюзерену, отцу, мужу или сыну.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что гендерный стереотип “Widow” надстраивается над гендерным стереотипом “Wife”, вмещая в себя его экзистенциальные концепты “Virtue” и “Obedience”. Вдобавок к этому гендерный стереотип “Widow” характеризуется дискурсом самоуничижения и дискурсом восхваления мужа, которые также встречаются в рамках гендерного стереотипа “Wife”, но в менее изощренном виде. Вдова-невеста порождает стереотипный дискурс невесты, а вдова-мать – стереотипный дискурс матери. Таким образом, гендерный стереотип вдовы совмещает в себе свойства других женских гендерных ролей (жены, невесты, матери), что еще раз доказывает их смежность, лабильность и системность.

Итак, гендерный стереотип “Widow” надстраивается над гендер­ным стереотипом “Wife”, вмещая в себя его экзистенциальные концепты “Virtue” и “Obedience”. Дополнительными характеристиками дискурса сте­реотипной вдовы XVI-XVII вв. является дискурс самоуничижения и дискурс восхваления мужа, которые хотя и встречаются в рамках гендерного стерео­типа жены, но в менее изощренном виде.

Литература:

            1.     Кирилина, А. В. Гендер: лингвистические аспекты – М.: Институт социологии РАН, 1999. – 180 с.

            2.     Аникст, А. А. Творчество Шескпира. – М.: Художественная литература, 1963. – 615 с.

            3.     Гражданская, З. Т. От Шекспира до Шоу. Английские писатели XVI-XX вв. – М.: Просвещение, 1992. – 191 с.

            4.     Плотникова, С. Н. Человек и персонаж: Феноменологический подход к естественной и художественной коммуникации // Человек в коммуникации: концепт, жанр, дискурс. – Волгоград : Парадигма, 2006. – С. 89-104.

            5.     Бентли, Э. Жизнь драмы – М. : Айрис-пресс, 2004. – 416 с.

            6.     Bednarz J. P. Shakespeare and the Poets' War  – NY : Columbia University Press, 2000. – 334 p.

            7.     Farrell, K. Shakespeare’s Creation: The Language of Magic and Play – Amherst : University of Massachusetts Press, 1975. – 256 p.

                  8.                        Greenblatt, S. Will in the world: how Shakespeare became Shakespeare  – N.Y.: W.W. Norton, 2004. – 430 p.