Философия / Социальная философия

Д.и.н. Стожко К.П., к.ф.н. Стожко Д.К.

Уральский государственный экономический университет (г.Екатеринбург), Россия

Инновационная экономика и социальное творчество: диалектика духовности и прагматизма

Инновационная экономика не может существовать без творческой личности, ее инновационных способностей. Природа инновации до сих пор не имеет единого толкования в современной науке. Является ли инновация выработкой новых идей или всего лишь простым их обнаружением – вопрос открытый. Является ли она результатом интуиции или продуктом сознания – на этот счет также нет единого мнения. Что лежит в ее основе – прагматизм или случай – на этот счет столько же мнений, сколько и заблуждений. Некоторые исследователи полагают, что рождение новой идеи происходит вообще «попутно», «случайно», связано с «боковым» мышлением и достигается «само собой» [1].

Для объяснения таких спонтанных новаций еще древними греками было введено понятие «поризм». Известно, например, что Платон вообще связывал все новое с «припоминанием», т.е. с обращением к чему-то уже забытому. Не отсюда ли возникла идея о том, что «все новое – это хорошо забытое старое»? На Востоке это явление получило обличие легенды о трех принцах Серинпида (Цейлон), которые обладали способностью обнаруживать нечто ценное случайно, во время поисков чего-то другого. Эта способность («серендипити») сегодня довольно широко пропагандируется в психологии в качестве способа генерирования идей. Такая способность, в представлениях буддистов, например, требует от человека определенного состояния («сатори»), при котором он полностью «уходит в себя» [2].

Инновация – это результат определенного социокультурного развития человека. Нахождение (heuriko – нахожу) нового является социальным действием, поскольку оно осуществляется в социальной среде, по социальному запросу, между людьми (очно или заочно) и происходит по поводу обнаружения или производства идей, ранее отсутствовавших в обществе.

Для доказательства этого тезиса достаточно признать, что для того чтобы эвристический поиск дал результат – новые идеи – нужны определенные условия: 1) нужно иметь опыт решения подобных проблем; 2) необходима информация; 3) необходима определенная социокультурная коммуникация. Следовательно, обнаружение (нахождение) новой идеи само по себе уже есть начало процесса социального творчества. Но в структуре данного процесса такой поиск составляет лишь одну из многих фаз. Инновационный поиск соотносится с процессом социального творчества как частное с общим. При этом данное частное есть, прежде всего, определенная ситуация, которая создается людьми для осуществления процесса 1) создания нового; 2) создания более совершенного; 3) его превращения в норму.

Первая фаза процесса социального творчества – создание духовной очевидности для творчества, духовного настроя субъекта социального творчества. Формирование интенции (направленности) инновационной деятельности (на совершенствование, на улучшение, либо просто на извлечение выгоды) – это важнейший момент, детерминирующий весь процесс творчества в целом.

Вторая фаза процесса социального творчества – создание поисковой ситуации. Смысл этой ситуации заключается в подготовке изменений (novatio – изменение, обновление). Такая подготовка задается духовной культурой, под влиянием которой человек осуществляет самоопределение. Но этим ситуация не исчерпывается. Необходимо осуществление самодеятельности, которая также является проявлением субъектных способностей (субъектности) человека. Одно дело, надергать имеющиеся информационные «фрагменты» в некий новый «коктейль» и осуществить их комбинацию. И совершенно другое – обнаружить принципиально новую информацию, что требует самостоятельной деятельности, а не репродуктивности.

Третья фаза процесса социального творчества – поиск, который может быть представлен как разработка или придумывание новых идей, их анализ и накопление. Такая разработка не может относиться к чисто профессиональным видам деятельности. Она присуща самым разным людям в самых разных сферах их жизнедеятельности. Что же касается анализа уже готовых идей, то, при определенных условиях, он может быть отнесен к профессиональной деятельности (консалтинг, экспертиза, образование и т.д.). В данном случае идеи не создаются (не придумываются, не вырабатываются), а оцениваются (перебираются, подбираются, комбинируются).

К сожалению, до сих пор исследователи не проводят различий между понятиями творчество и инновация. А связано это, прежде всего, с прагматическим подходом к самому творчеству, с рационализмом и гедонизмом, которые усматривают смысл творчества в первую очередь в пользе (полезности) [3]. В начале ХХ в. З.Фрейд даже попытался связать творчество с либидо и доказать, что процесс творчества есть результат неудовлетворенных человеческих желаний. Но стремление удовлетворить такие желания в лучшем случае ориентирует человека на инновационную деятельность, результат которой (новация) не обязательно есть более совершенная идея или большее благо. Результатом выплеска подавленных желаний вполне может быть и агрессия, разрушение. Поэтому особое значение в процессе социального творчества играет критицизм, критическое отношение, как к прошлому опыту, так и продукту самого творчества. На это обратил внимание еще Н.Винер [4]. Но одного критицизма не достаточно для прогресса, для совершенствования.

Альтернативную точку зрения высказал Э.Фромм в своей работе «Иметь или быть?». Признавая необходимость активности ума, интеллекта, интуиции, знаний и умений, он писал, что человек часто думает не о смысле своей жизни и даже не о счастье, а лишь о своем «товарном виде» [5]. В погоне за успехом он занимается инновационной деятельностью, которая оказывается при таком «внешнем» «самоопределении» направленной против него.

В 90-е гг. ХХ в. Д.Баррон, Т.Санталайнен, Р.Стернберг, А.Лук, Н.Лукас и ряд других исследователей предложили отказаться от упрощенного толкования инновационной деятельности и сформулировали интегративный подход к исследованию социального творчества. Возникла идея аутопайезиса – самопричинности творческой деятельности. Но и эти авторы не разводили понятия творчество и инновация.

Прагматизация проблематики социального творчества вылилась в разработку так называемого «инвестиционного подхода», в соответствии с которым утверждалось, что личность должна обладать шестью специфическими, но взаимосвязанными, источниками творчества: интеллектом, знаниями, стилями мышления, личностными характеристиками, мотивацией и подходящим окружением (средой) [6]. Такой подход стал основанием для интерпретации культуры, науки, образования как сугубо рациональной деятельности, как сферы услуг. Сегодня это понимание стало уже основой экономической и социальной политики государства.

В целом же, перечень личностных характеристик (свойств) для осуществления сугубо инновационной деятельности существенно уже, чем для осуществления подлинно социального творчества. Ясно, что для инновационной деятельности необходимы знания, умения, навыки, логика, мышление, речь. Но для социального творчества помимо этого необходима еще и духовная культура во всей ее полноте. Необходимы такие свойства, как воля к совершенству, чувство справедливости, социальная ответственность, духовная любовь. А они «задаются» гуманитарным образованием и воспитанием.

Когда речь идет о полноте духовной культуры, то встает вопрос о том, есть ли у субъектов инновационной практики совесть, ответственность, человеколюбие, этичность, эстетика и многое из того, что на стадии инновационной деятельности, казалось бы, не играет существенной роли. Но как точно выразился в свое время еще Т.Рузвельт, «воспитать человека интеллектуально, но не воспитать его нравственно – значит создать угрозу для общества» [7]. При этом необходимо помнить, что имеются и определенные характерологические препятствия для творчества: конформизм, меркантильность, опрометчивость, эгоистичность и т.д. Выделив психологические архетипы людей, К.Юнг в свое время справедливо обратил особое внимание на роль этих признаков в развитии характера самого человека.

Творчество не озабочено способами передачи информации или капитализацией своих достижений. Инновационная деятельность этим озабочена изначально. Творчество крайне слабо зависит от прагматизма, тогда как инновационная деятельность находится в жесткой зависимости от него. Творчество в гораздо большей степени связано с эстетическим наслаждением от самого процесса творчества, тогда как инновационная деятельность далека от такого наслаждения. Творчество есть «радость сердца и души» (Л.Н.Толстой), тогда как инновационная деятельность есть ее «пытка и муки». Не случайно, люди творческие часто вступают в конфликт с бюрократией, которая просто не понимает и не ценит творческую личность. Образная фраза о «муках творчества» лишь подтверждает мысль о том, что люди до сих пор крайне редко разводят эти понятия.

Конечно, и в творчестве, и в инновационной деятельности особую роль играют чувства и переживания: страсть к поиску, дар импровизации, вдохновение, интуиция, воображение и т.д. Но всегда следует помнить, что в сфере подлинного творчества как целостного явления эти чувства подчинены абсолютным ценностям духовной культуры: любви, вере, надежде, человеколюбию. Тогда как в инновационной деятельности, как «неразвитой» составной «частичке» или даже предикате творчества, эти чувства в большей мере обусловлены ценностями более низкого – функционального уровня, часто – конъюнктурного характера, а то и вообще «псевдоценностями» отдельных субкультур.

Путаница в понятиях «творчество» и «инновация» – отнюдь не формальная проблема. Об этом можно судить хотя бы по аргументам А.Лука, который, отождествляя эти понятия, заявляет, что творческая личность должна обладать следующими особенностями: высоким интеллектом; готовностью к рискам; импульсивностью, порывистостью, независимостью мнения и оценок; склонностью к игре; чувством юмора; оригинальностью; жизнелюбием, широтой интересов, впечатлительностью; упорством, настойчивостью и целенаправленностью; сомнением в общепризнанных истинах, бунтарством и неприятием традиций [8].

Очевидно, что в рассуждениях А. Лука нет критерия отнесения той или иной деятельности к креативной и инновационной. А отсюда – смешение понятий и субъективизм. В действительности для разграничения рассматриваемых понятий есть неопровержимый критерий – это высокая духовная культура, обращенная к абсолютным ценностям бытия. Отсюда – и высокое искусство, и высокий слог в литературе, и высокая мода, и все остальное – высокое. Непонимание этого «высокого» ведет к отождествлению «верха» и «низа» культуры, к смешению понятий и выхолащиванию самой духовности как основы творчества. Игнорирование духовной культуры способствует сведению процесса творчества к простой инновационной деятельности, то есть выхолащивает саму человеческую деятельность.

Подмена творчества такой «упрощенной» инженерией ведет к персонификации вещей и овещнению лиц, к товарной фетишизации и культу рационализма. Общественное богатство предстает не как человеческие способности, воплощенные в мире произведений (творений), а как сумма артефактов, комплекс рациональностей (капитал, деньги, активы и т.п.). Творцы превращаются в инженеров. Подобно тому, как в музыке композиторы становятся таперами, без духовной культуры все гении превращаются в обезличенных «производителей». В условиях диктатуры рацио творцы постепенно срастаются с ролями-масками, утрачивая подлинно духовную сущность творчества. В таком «превратном» мире возникает искаженное осознание сущности творчества, сводящее его к вещному фетишизму. Возникает редукционное представление о том, что творчество есть всего лишь создание вещей, артефактов, технологий, методик и т.п. Предается забвению то обстоятельство, что в действительности творчество есть духовный акт, есть совершенствование человеком самого себя, есть «духовное делание» (возвышение) своей человеческой природы.

В некоторых интерпретациях творчества оно рассматривается простым способом производства и накопления вещного богатства, оцениваемого и приравниваемого к деньгам (всеобщему его эквиваленту), т.е. богатства в его «сумасшедшей форме» (К.Маркс). Творчество здесь не считается духовным богатством, о чем, кстати, еще в начале ХVIII века писал великий русский мыслитель, автор книги «О скудости и богатстве народном» И.Т.Посошков. Об этом же предупреждал в своей ранней работе «Теория нравственных чувств», предшествовавшей знаменитой книге «О природе и причинах богатства народов» ее автор А.Смит. Рассуждая о человеческих добродетелях, он также утверждал, что подлинное человеческое богатство – это богатство не вещное, а духовное. Но как далеко современный человек «ушел» от этого понимания смысла собственной жизни и подлинной сущности ее богатства, ее действительного смысла!

Диалектика инновации и творчества, духовности и прагматизма наиболее ярко и очевидно отражается именно в соотношении вещного и духовного богатств, в том значении, которое человек придает этим формам богатства. И эта диалектика не так проста, как может показаться на первый взгляд. Она многомерна. Она создает в сфере социальных связей порой парадоксальные, удивительные феномены, которые не поддаются однозначному «интеллектуальному» объяснению. «Есть у нашего народа черта, которая ставит в тупик многих экономистов и социологов – дух нестяжательства, выражаемый в отсутствии у значительной части трудящихся стремления к материальному богатству, накопительству, энергичному стяжанию материальных ценностей. Дух нестяжательства не означает, конечно, отказ от материальных благ и желания работать бесплатно, а отражает иной приоритет жизненных ценностей, сложившихся в народной культуре, при которой материальные блага не занимают первого места в жизни» [9].

Вещный мир, в котором живет человек – это часть его подлинного существования, и часть отнюдь не главная, не единственная. И «что толку тебе в том, что обретешь ты весь мир, но потеряешь при этом собственную душу?» (Екклезиаст). Известное рассуждение о том, что «человек не теряет самого себя в своем предмете лишь в том случае, если этот предмет становится для него человеческим предметом, или опредмеченным человеком» [10], составляет суть этического гуманизма. Но это рассуждение не относится к духовной культуре непосредственно, поскольку речь идет о человеческой предметности, а не о духовных основаниях бытия. А ведь известна истина, согласно которой «животворит только дух; плоть не пользует нимало» (Новый Завет). Можно и нужно, конечно, беспокоиться о повышении уровня потребления людей, но этим уровнем не исчерпывается само качество их жизни. Назвать предельностью или абсолютностью нашего бытия уровень потребления или размеры счета в банке значит сводить смысл жизни к ее видимости, измерять высшее ее значение – низшим.

«Самостоятельное размышление, претендующее на всеобщность и на выход за рамки традиции, там, где оно имело место, раньше выступало в завуалированном виде, ссылалось на авторитет. Это обстоятельство подтверждается институтом оракулов в частной и общественной жизни греков. Даже такие великие индивидуальности Древней Греции, как Солон и Фемистокл, обращались за санкцией на свои решения к Пифии. Анаксагор еле унес ноги от разгневанной толпы, когда попытался толковать скопление звезд не в мифологической, а в рациональной форме» [11]. «Результат» интеллектуальных упражнений древних греков (и далеко не только их!) всегда оказывался плачевным, если он оказывался не связанным (не обусловленным) духовно-нравственным развитием и настроем самого общества, в котором жила и творила личность. И наоборот: когда инновации оказывались естественным, органичным продолжением духовного поиска (выбора) социума, они были не только успешными и востребованными, но и служили людям (не только конкретному социуму, но и другим социумам) в длительной перспективе.

Следовательно, поскольку именно исторический опыт является критерием и объективной основой для научных оценок, мы можем сделать вывод о том, что инновационная деятельность и инновационные способности человека как ценность (благо) выступают результатом, а не предпосылкой духовного развития общества. Отсюда следует, что процесс социального творчества есть процесс актуализации духовности в социальных взаимоотношениях. Вне культуры человек не может стать подлинным субъектом инновационной экономики, действительным участником социального творчества. Вне духовной культуры он всегда будет оставаться только объектом для манипулирования, обреченным на возрастающее социальное отчуждение и, в конечном счете, на деградацию и гибель.

Литература:

1. Боно де Э. Латеральное мышление: Пер. с фр. СПб.: Питер-Паблишинг, 1997. С.320.

2. Буддизм. Четыре благородных истины. М.: ЭКМСМО-ПРЕСС; Харьков: ФОЛИО, 1999.

3. Митин А.Н. Культура управления персоналом. Екатеринбург, 2001. С.141.

4. Винер Н. Творец и будущее: Пер. с англ. М.: АСТ, 2003. С.232.

5. Санталайнен Т. Управление по результатам: Пер. с финн. М.: Прогресс, 1993. С.143.

6. Фромм Э. Иметь или быть: Пер. с нем. М.: АСТ, 2011. С.226.

7. Рузвельт Т. / Энциклопедия мудрости. М.: РОССА, 2010. С.682.

8. Лука А. Психология творчества. М.: Наука, 1979. С.190

9. Платонов О.А. Русский труд. М., 1991. С.316.

10. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.42. С.121.

11. Гончаров С.З. Основы инновационного стиля жизни: исторический, экономический и социокультурный аспект // Развитие инновационной экономики: проблемы хозяйственного самоуправления. Сб. науч. тр. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2006. С.9.