Философия
Секция № 4 Философия культуры
Агаркова А.А.
Региональная
культурная идентичность и официальная культурная политика (образ «Малой Родины»
в контексте идеологических поисков «национальной культурной идеи»)
Изучение
вопросов генезиса и трансформаций представлений о своем «региональном доме»,
«малой Родине» остается актуальным для гуманитарного знания, поскольку
позволяет видеть в этом одно из проявлений неизбывного процесса культурного обустраивания Человека, о-своения
семантически структурируемого Им вокруг себя пространства. При этом, масштабы
исследуемого «своего мира» могут географически очерчиваться как границами
небольшой деревушки, так и целого края, региона. В любом случае, оказывается
важным понимание того, как в сознании региональных субъектов осуществлялось
образно-символическое «собирание» данного пространственного локуса (его
особости и цельности): узнаваемого (через знаковую праздничные системы,
специфику языковой коммуникации и проч.), психологически комфортного своего Места, с которым установлена
родовая историческая духовная связь.
Какие
бы глобализационные процессы не опутывали мир своими
жесткими, единообразными скрепами, человек всегда будет существовать в сложной
иерархической системе координат «свой-чужой», «большой-малый», в той или иной степени рефлексируя
вопрос культурно-пространственного самонахождения
Своего Мира.
Не
секрет, что человеку всегда было естественным и привычным мыслить малыми
территориальными масштабами, невольно локализовывать
и замыкать вокруг себя мир. В результате регион как малая целостность всегда
выступает носителем определенного культурного образа в сознании своих субъектов, содержащего как устойчивые
(традиционные) элементы: универсальные, многозначные в амплитуде дальнейших
культурно-исторических интерпретаций, так и подвижные, периферийные по
значению, преходящие во временном плане.
Проблема
становления и исторических метаморфоз регионального культурного образа может
рассматриваться и в контексте классической теории «диалога культур» (1): самоузнавания своей культурной индивидуальности через
механизмы естественного культурного взаимообмена: вбирания (освоения) одних и отталкивания других
(принципиально чуждых, возможно – разрушительных) элементов. Это в полной мере приложимо и к анализу процессов взаимодействия таких
культурных потоков, как официальная государственная культурная политика и
исторически сложившаяся местная автохтонная культурная система.
Стремление
к обустраиванию собственного государственного поля,
сопровождаемое утверждением новых социально-политических приоритетов на
постсоветском этапе вызвало потребность в соответствующем культурном
обеспечении. Подобный «утилитаризм» нашел свое выражение как в попытках
активного административного руководства культурой в целом, так и неоправданно ситуативного смыслового
разворота своей истории, нередко мифологизируемой, «удревняемой», важнейшим элементом которой становился поиск
моделируемой «национальной культурной идеи». В этом видится характерное
проявление «культурного национализма», обозначившегося в последние годы в
бывших советских республиках, стремящегося «соединить культуру и государство,
обеспечить культуру собственной политической крышей и при этом не более, чем
одной…» (2, 37)
История
20 века стала ярким примером неоднократных стремлений пересобрать новый
государственный образ культуры в соответствии с господствующими политическими
парадигмами. Частью этого процесса стали образные метаморфозы и малых,
региональных культурных локусов. В этом случае, незамедлительно срабатывают
механизмы «культурных революций», достаточно архетипичных
в своей основе, способных к переинтонированию в новом
социально-историческом контексте. В исторических вариациях на «революционную»
тему неизменно воспроизводится мифоидеологемы «тогда -теперь»,
«мрачное прошлое - светлое будущее», «мы - они» и проч.
В
послеоктябрьский период данный культурный архетип осуществлялся через
актуализацию идеи «низового культурогенеза»,
приоритета классовых и партийных ценностей. Тогда, большевистская идея низового
рождения Новой («подлинной», «окончательной») общенародной культуры пришла в
полное согласие с другой- идеей «Великой стройки», куда были вовлечены
пришедшие в движение огромные массы населения страны. При этом, в реализации
последней были прочерчены роль и место каждого региона, в соответствии с
которым моделировался и региональный культурный образ. Пример Донбасса в этой
связи - «всесоюзной кочегарки», региона «…с открытым, рабочим лицом», из
пестрой, мобильной среды которого оформлялась новая региональная этнокультурная
общность, - оказывался особенно показательным.
Региональный
образ как малая целостность складывался в значительной мере естественно,
органично; постепенно осуществлялось семантическое структурирование культурного
пространства: выделение «сильных» (сакральных) и «слабых» мест, согласно
терминологии М.Элиаде, зонирование, характеризуемое
местным культурным колоритом. Региональный культурный образ формируется как
единство природно-ландшафтного и этносоциального,
проектирующего культурную судьбу края (так, в ситуации Донбасса, богатство
подземных недр обусловило канонизацию шахтерской темы). Советский Донбасс был
показателен и в плане того, что именно регион, а не его городские составляющие,
выступал главным предъявителем территориально-культурной идентификации,
поскольку последние в своем генезисе в большинстве имели «простое», соцгородское происхождение.
Региональный
автообраз культуры как сложное многослойное явление и
воплощение малой целостности оформлял свой мифорелигиозный
план (представление о собственной «древности», материализуемое комплексом
местных языческих и христианских святынь), историко-героический, трудовой, персонажный и др. В пространственном измерении,
региональный автообраз культуры оформлялся на основе
символического прочтения образующейся конфигурации внутрирегиональных
природно-культурных зон.
Утверждение
в «посттоталитарный» период демократических
политических систем, перенасыщенных альтернативными, противоречивыми
элементами, усложняет «собирание» нового официального образа культуры, с
которым могло бы себя идентифицировать большинство населения. В этом –
существенное отличие от предшествующего этапа. В результате культурная
целостность оказывается декларативной, искусственной.
В
новых условиях приходят в движение и региональные культурные составляющие,
нуждающиеся в переоформлении, меняя прежнее соотношение «центр-периферия». На
нынешнем этапе демократические процессы вызывают лишь активную децентрализацию
некогда единого, идеологически монолитного культурного поля. Стремление к
форсированному «выравниванию» национального культурного ландшафта инициирует
обратные, «защитные» процессы: активную артикуляцию принципиально своих,
местных культурных форм.
Региональный
образ изнутри претерпевает существенные изменения, пересобирает
свои элементы, проходящие историческую проверку на значимость и
состоятельность. На примере культурного образа Донбасса можно увидеть, как
отражая смену социокультурных парадигм,
существенно ослабевает прежняя – «рабочая» доминанта.
С
другой стороны, демократические процессы и вхождение в открытое мировое
информационное пространство стимулировали активное прорастание субкультурных проявлений: «клановых», рекреативных по своей
природе, надэтнических культурных сегментов,
индифферентных к региональным особенностям. Субкультурная
идентичность, территориально (регионально) слабо опосредованная, представляет
значительно более низший, неустойчивый уровень культурного укоренения
субъектов.
Пересоздание
регионального образа культуры предполагает сохранение уважительного отношения к
своей культурной памяти, межпоколенческую
преемственность прошлого и настоящего, новое осмысление взаимообусловленности
природного и социодуховного начал. Сохраняя
устойчивые, родовые признаки, региональный образ открыт для вхождения внешних
культурных элементов, сообщаемых реальностью «информационного века».
В
числе жизненно важных задач региональной культурной политики – «…выявление и
осмысление признаков и черт собственной специфики в виде образов идентичности
(т.е. субъективных представлений общества о себе самом, особенностях своей
судьбы и «исторической миссии», маркирующих его культурных чертах и т.п.) и
намеренное их воспроизводство (самомаркирование) в
технологиях и продуктах различных видов деятельности [3, 15].
Осмысление
региональных культурных различий не несет угрозу процессу создания нового
общенационального культурного поля, но, напротив, через реализацию универсального
принципа «из множества – единство» делает его многоэлементным, способным ко внутрикультурным диалогам, и, потому, более устойчивым и
органичным.
Мультикультурная национальная модель, лежащая в
основе целого ряда стран, характеризуемая принципом «признания различий» и
правом «быть другим» [4, 69] представляется наиболее оптимальной для
отечественного развития, где роль государства и официальной культурной политики
должна состоять в упорядочивании исторически сложившихся региональных
культурных множеств.
Литература
1.
Библер В.Г. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в
21 век. - М., 1991.
2.
Ионин Л.Г. Социология культуры: Путь в новое
тысячелетие.- М.: Логос, 2000.
3.
Флиэр А. О новой
культурной политике России // Общественные науки и современность. - 1994.-№ 5.
4.
Щедрина О.В. Возможна ли мультикультурная
модель интеграции мигрантов в России? // Социс. –
2004. - №11.