Филологические науки / 1. Методика преподавания языка и литературы

К.ф.н. Агибаева С.С., к.ф.н. Таласпаева Ж.С., магистрант Набиев Н.А.

Северо-Казахстанский государственный университет им. М.Козыбаева, Казахстан

Образ поэта-шамана в стихотворении Бахыта Каирбекова «Бахсы»

Различные формы шаманизма присущи культуре многих народов, образ шамана – носителя древнейшего знания обнаруживается как в фольклоре, так и в современной литературе Казахстана. Первые свидетельства формирования шаманизма относятся к эпохе конца неолита – начала бронзового века. По мнению Е.Д.Турсунова, шаманистское мироощущение «…остается ведущим в системе моделирования мира кочевыми тюрками… вплоть до XVIII – начала XIX столетия» [1, 31]. Об уникальном значении шаманизма для тюркской культуры писал М.Элиаде: «На всей огромной территории Средней и Северной Азии магико-религиозная жизнь общества сосредоточивается вокруг шамана. Это, конечно, не значит, что он является единственным, кто имеет доступ к сакральному… Тем не менее шаман остаётся центральной фигурой, поскольку во всей этой сфере где экстатическое переживание является в высшей степени религиозным, шаман и только шаман является безусловным мастером экстаза. Потому первым и, возможно, наименее рискованным определением этого сложного явления будет формула: шаманизм — это техника экстаза» [цит. по: 2, 55]. Под техникой экстаза исследователь подразумевает, конечно, обряд камлания.

Основная задача шамана – посредничество между миром человека и миром первозданных природных сил. Со временем, однако, бинарная структура превратилась в тернарную. Трёхуровневая модель мира шаманистов состоит из верхнего уровня (небо), нижнего (обиталище грешников и злых духов) и среднего – мира человека. «Средний мир…предстаёт неким связующим звеном…, ибо души людей находятся и в верхнем мире, помогая живым людям (это аруахи – духи предков, помогающие своим потомкам, живущим в среднем мире), и в то же самое время в нижнем мире, куда спускаются души умерших злых людей, черных шаманов, людей, погибших насильственной смертью и не погребенных и т.д.» [1, 32].

В стихотворении Б.Каирбекова «Бахсы» герой-шаман осуществляет обряд камлания, готовясь обнаружить и изгнать нечистых духов во всех трёх мирах:

Брови выщиплю,

Выкачу бельма,

Веки выверну –

Резью в очах,

Духи злые,

Вас я вижу

под землёй,

на земле

и на небесах! [3, 42].

Лирический герой Б.Каирбекова отказывается от бубна и сабли, выбирая в спутники кобыз и тем самым приобщаясь к традиции, запечатленной в поэзии М.Жумабаева:

Бубен звонкий не нужен мне,

Сабля кривая мне не нужна.

Я настрою кобыз… [3, 41].

Следующие два стиха перекликаются с описанием пения волшебного кобыза в поэме М.Жумабаева «Коркут». Ср.:

Чтоб на тонкой и нежной струне

Пела песню больная душа… [Каирбеков: 3, 41].

Пел кобыз, как больная живая душа…

…Задыхается в жалобах нежный кобыз,

Слух и душу он пением дивным изгрыз [Жумабаев: 4, 255-256].

Как Коркут М.Жумабаева («бирюк»), бахсы Б.Каирбекова – изгой, отверженный, «кривляка, дурак, сумасшедший» [3, 43]. Не в силах смириться с тщетой человеческой жизни, Коркут ищет избавления от смертной доли, от духовного рабства и ничтожества. Герой М.Жумабаева, одержимый грозными видениями, обходит землю – срединный мир – вдоль и поперек:

И Коркут обошел на земле все места,

И кровавые слезы стекали с лица.

И куда ни ступала Коркута нога,

Там зияла могила, зловеще пуста! [4, 253-254]

Разорвать порочный круг сумела песня кобыза: акт поэтического творчества, осмысленного через призму шаманского искусства. Пение кобыза восстанавливает утраченную сакральную связь между природными стихиями и человеком:

Поднимался, как пламя костра, к небесам,

То, как заяц, метался по темным лесам,

То рыдал, обуянный безумной тоской,

Недоступной по страсти земным голосам [4, 255].

Глубокому трагизму образа Коркута у М.Жумабаева соответствует отчетливая амбивалентность образа бахсы Б.Каирбекова. «Веселье, печаль и плач» сопровождают безумную пляску поэта-шамана, отягощенного, подобно Коркуту, своим Даром:

Это я –

Всё дурное, чужое от вас

Забираю,

Переулком иду и от ноши почти

Не сгибаюсь…

…Ох, тяжелая ноша!

Злые духи судьбы –

гнев и зависть,

обиды, наветы,

паденья… [3, 44]

Словно средневековый алхимик, бахсы-Бахыт обращает «день слепоты, глухоты, немоты» в поющие краски:

Разложу на оттенки

чужие обиды и страсти…

Я на вашем страданьи

Палитру свою замешаю –

И картины свои напишу,

И не выцветут слезы, как краски.

Вон – светло как и чисто

Под кистью поют! [3, 45].

Герой стихотворения Б.Каирбекова «Бахсы» раскрывается в контексте традиции тюркского шаманизма. Однако, как и в поэме М.Жумабаева «Коркут», фольклорный образ переосмысливается и осовременивается. Смысловое поле стихотворения Б.Каирбекова расширяется за счет интертекстуальных связей, тема шаманизма перерастает в общелитературную и философскую тему Поэта и Поэзии.

Литература:

1. Турсунов Е.Д. Истоки тюркского фольклора. Қорқыт.- Алматы, 2001. – 167 с.

2. Райхл К. Тюркский эпос. Традиции, формы, поэтическая структура. – М., 2008. – 383 с.

3. Каирбеков Бахыт. Глагол жить: Стихи. – Алма-Ата, 1982. – 72 с.

4. Жумабаев Магжан. Пророк: Стихи и поэмы.- Алматы, 2002.- 400 с.