Филологические науки / 1. Методика  преподавания языка и литературы

Магистр Крылова Е.В.

Северо-Казахстанский государственный университет им. М.Козыбаева, Казахстан

Наращение концепта «Сибирь» в русской литературе ХХ века

В русской литературе ХХ века содержание концепта «Сибирь» обогатилось новыми смыслами. Его наращение обусловлено новыми историческими реалиями: сменой политических формаций, расширением сферы экономического освоения отдаленных регионов, усилением интереса к жизни малых народов. В повестях В. Арсеньева «По Уссурийскому краю» (1924 г.) и «Дерсу Узала» (1926 г.) описывается таёжная картина мира глазами ученого-европейца и гольда-язычника. Писатель обогатил этнографическую и бытийную составляющие концепта «Сибирь», первая вобрала анимистическое миросозерцание и особую таёжную этику коренных сибирских этносов, вторая - бытие таёжного мира. Сибирь описана писателем панорамно как уникальное географическое пространство планетарного характера, включающее неповторимые, первозданные и реликтовые ландшафтные формы и локусы. Этнический герой погибает в чуждом ему пространстве железной дороги. Она является не только символом технического прогресса, но и способствует разорению богатств края и гибельному вытеснению коренных этносов из своей таёжной колыбели. «В первозданной тайге разрушался мир под могучей поступью цивилизации не только далекой европейской с её железными дорогами и пароходами, но и близкой восточноазиатской с её высокомерно жестоким отношением к природе и каждому отдельному человеку с её гашишем и опиумом» - отмечал В.М. Гуминский. [1,13]. Понимал это и сам Арсеньев.

Поэт и прозаик Л.Н. Мартынов предметом своего историко-художественного исследования избрал прошлое Сибири. Он первым в 40-е годы ХХ веке осмыслил роль сибирских городов в истории России в повестях «Крепость на Оми» (1939 г.) и «Повесть о Тобольском воеводстве» (1945 г.). Он уловил не только дух эпохи XVII, но и проникнул в характер передового человека того времени. Писатель обращается к ярким именам в истории Сибири. Его поражал размах их деяний во славу этого края. Сибирь Мартынова – это град Тобольск – первая её столица, сыгравшая огромную роль в становлении края; это лучшие сыны России, которые первыми пришли и возродили это дикое пространство. Его покорило культурное наследие Сибири в лице нескольких поколений рода Ремезовых, написавших «Историю Сибирскую», где главным историческим героем является казак Ермак как князь сибирский. Мартынов восхищается тем, что сибирская земля породила своего великого архитектора, историка и писателя - Семена Ульяновича Ремезова. Вместе с тем это и «край лихоимства», оно связано с именем князя Гагарина. Автор использует и синтаксические средства актуализации наиболее значимых компонентов: многократный повтор глагола «дорожили» эмоционально усиливает значимость и ценность Сибири для Русской державы: «Дорожили ею казаки, участники ермаковского похода, ибо завоевали у Кучума эту прекрасную землю, дорожили ею пахари, выбежавшие сюда из-за Камня, ибо эта земля спасла их от голодной смерти, дорожили охотники и промышленники, утвердившие на краю этой земли Мангазею – город соболя, тесовые русские ворота в златокипящем Лукоморье…». Писатель обогатил историко-культурную доминанту концепта «Сибирь».

Анализируя произведения сибирских писателей С.П. Залыгина, В. Распутина и В.П. Астафьева, мы пришли к выводу, что их творчество не заслуженно было отнесено к деревенской прозе. Сегодня очевидно, что проза этих маститых художников слова наполнена глубинным бытийным смыслом. В романе С.П. Залыгина «Комиссия» (1975 г.) внимание автора акцентировано на самобытности сибирского миропорядка, в основе которого лежит природный закон, закрепившийся в традициях и преданиях сибирского крестьянства. Языковыми средствами объективации концепта являются этимологические комментарии к топонимам, данным в тексте, например: семантика названия деревни Лебяжки восходит к древнерусской культурной традиции. В мифологической картине мира Царевна Лебедь осуществляет связь небесного и земного. Красочные эпитеты, отражающие традиционное представление русских о красоте, используются в ходе создания портретов вятских девушек: «Косы – белы, глаза – голубы, сама – чуть румяна». Руки у ней были золотые, поскольку «вышивальщица была великая». В качестве средств выражения субъективной модальности используются восклицательные обобщенно-личные предложения, передающие красоту этого края: «И так всегда: думаешь, будто далеко живешь от чуда-чудного, а оно рядом незаметно находится!».

Легенда о двух святых старцах является идейно-композиционным центром романа. В ней поставлена проблема постижения смысла человеческой жизни. Раскол между двумя старцами, ведущими свои паствы на новые земли в Сибирь, произошел на почве понимания вечного. Самсоний Кривой воплощает идею служения живой жизни, а старец Лаврентий отрицает её во имя идеи.

Для основателя Лебяжки, символ веры есть человек-труженик, возделывающий и украшающий землю, поэтому он приводит людей на почву плодоносную и богатую. Первым переселенцам новая земля предстала прекрасной картиной: «бугор травяной зелёный, озеро глубокое, бор синий, а далее – пашенная, цельная земля без края. И не икона эта картина, а всё же равно как лик Христов». Перед их взором расстилалось безграничное и богоубогодное сибирское раздолье. Вкладом писателя в формирование концепта является сопоставление уклада жизни сибиряков в разные исторические эпохи, проблемы взаимоотношения сибирского крестьянина с землёй и природой в контексте народной философии.

В повествовании В. Астафьева «Царь-рыба» представлена сибирская картина мира 80-х годов XX века. Она вбирает природное пространство этого края, включая все его ландшафтные формы: тайгу, реки, горы, тундру и море. В качестве языковых средств объективации концепта выступает народная лексика, в том числе диалектизмы: «речка дикошарила, шаврили по тундре, уходить на посолонь, при свете позарей пробежаться по ловушкам». Синтаксические средства актуализации главной семы, в частности обилие однородных сказуемых с общей семой «разрушения»: «Нет, мы лишь ранили ее, повредили, истоптали, исцарапали, ожгли огнем».

Вначале рассказа писатель рисует типичную для поселка Чушь картину – ловлю браконьером рыбы-«борова». Затем происходит бытийное углубление рядовой браконьерской ситуации: редкостный по величине осетр превращается в роковую «царь-рыбу». Описание рыбины поражает не только своими размерами, но и формой тела. Она была похожа на «на доисторического ящера». В её описании зримо ощущается притчевое начало о могучей кит-рыбе. В славянской мифологии «Кит-рыба - прародительница всех рыб, всем рыбам мать. Он держит на себе Землю. Когда же повернётся, тогда Мать-Земля всколыхнётся. Считали, что если Кит-рыба уплывёт, то конец белому свету настанет» [2.89].

Как верно заметил А. Иванченко, когда браконьер оказался на крючке самолова в воде, «осетр становится уже царь-рыбой – аллегорией природы, а образ героя теряет индивидуальные черты и становится просто человеком» [3,76]. Покалеченные человек и рыба остановили свой поединок. Уходя в водные глубины Енисея, « яростная и тяжело раненная, но не укрощенная, она грохнула где-то уже в невидимости, плеснулась в холодной заверти, буйство охватило освободившуюся, волшебную царь-рыбу». Семантика эпитета «волшебная» акцентирует внимание на том, что, не смотря ни на что, рыба сохранит зародившуюся в ней жизнь и вернёт свою былую силу. Живые глубинные воды Енисея залечат её раны, а как это произойдёт, то останется тайной природы. Показывая сцену поединка человека с царь-рыбой, автор концентрирует внимание не просто на рыбе, а и на женском начале природы и самой жизни.

У Распутина Сибирь представлена в малых пространствах сибирских деревень, которые являются у него духовно-нравственным центром сибирской картины мира. Маленькая островная деревня Матёра вобрала в себя всю историю большой Сибири. Писатель использует прозу бытийного характера, пронизанную особым и неповторимым психологизмом; обращением к языческой мифологии. Одним их основных языковых средств объективации концепта становится обращение к этимологии – семантика древнерусского имени деревни Матеры наполнено глубинными смыслами: «матерая земля», «матера», «матёрища»; «нетронутый пласт поверхности»[4, ]. Писатель для выражения своей точки зрения использует ряд философских вопросов: «Что соберем мы от святости и учительства этой земли? Не опоздали ли собирать?» Сибирь Распутина – это Ноев ковчег разных этносов, мирно соседствующих друг с другом. Писатель осмысливает проблему взаимоотношения человека с родной землей в пространстве сибирской деревни, стремясь постичь феномен характера сибиряка и самой Сибири.

Автор использует уникальный опыт шаманского мирочувствования с опорой на культ предков и глубины родового сознания. У многих народов Сибири шаманство основано на родовом культе. Шаман - это жрец, поддерживающий связь с духами рода, создавая вокруг родового пространства невидимый щит оберега. Ещё в 30-е годы ХХ века нганасанский шаман Дюхаде поведал об особом месте шаманской страны, где закаливали ему горло и голос, где проходит инициация человека в шамана. В матёринской картине мира есть всё, что было в шаманском месте: и остров, омываемый водами реки, и величественный «царский листвень», и Хозяин острова. Есть в повести и образ коренного этноса Сибири - старухи-тунгуски. За два года до затопления она поселилась на острове, утверждая, что это земля её предков. Здесь она и осела, но огорода завела, потому что её предки никогда этим не занимались. Их промыслы иные: оленеводство, скотоводство и рыбалка.

Остров имеет четкие границы, его малое пространство охватило ключевые локусы сибирского пейзажа: в одном предложении перечислены автором узнаваемые коннотации сибирского пейзажа: «раздолье», «богатство», «красота», «дикость». Не забыты писателем и жгучие «сибирские морозы».

Это державное древо Матёры, на памяти которого трёхсотлетняя история деревни, ассоциируется у писателя с мировым древом. Никто из местных не осмеливался называть его в женском роде – «она». По местному преданию «остров крепится к речному дну царским листевенем, к общей земле, и покуда стоит он, будет стоять и Матёра». Эпитет «царский» подчеркивает его породистость и исключительность. Не случайно в его описании внимание акцентируется на тех качествах, которые обеспечивают его вечное бытие: «мощь», «твердь», «окостенелость» и «литьё».

Топос Сибири воспринимается писателем как уникальный регион России, содержащий комплекс особых природных и человеческих ресурсов. Сегодня Распутин видит будущее Сибири в миссионерском назначении: « И если слово «Сибирь», в своем корневом смысле, не означает «спасение» - оно могло бы стать синонимом спасения. И тогда русский человек не без основания мог бы считать, что он выполнил часть своего очистительного назначения на земле»,- считает писатель-сибиряк (Очерк «Сибирь без романтики»)

Литература:

1. Гуминский В.М. Вступительная стать к двухтомнику В. Арсеньева.- М.,1984 .

2. Словарь славянской мифологии.- Минск, 2001.

3. Иванченко А. Альтернатива бездуховности // Дон, 1977, №3.

4. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка.- М.,1987.