Лекция на тему: Современные естественные науки и философия свободы. (6 часов)

Вопросы лекции:

1. Учения древнегреческих философов о двух основных движущих силах мироздания – свободе и необходимости.

2. Механистическая парадигма Нового времени.

3. Борьба между метафизическим и рациональным миропониманием.

4. Необходимость и причинность как предсказуемость мира.

5. Квантовая механика - наука о преодолении необходимости в микромире.

6. Стрела времени и принцип свободы в физическом мире.

1. Учения древнегреческих философов о двух основных движущих силах мироздания – свободе и необходимости.

Данная тема является своеобразным обобщением всего периода развития не только западной, но и всей мировой философии. В ней подобран ряд идей, которые призваны ответить на вопрос, который волновал человечество на протяжении всей его истории. Это вопрос свободы. Что это: только существующее в умах людей представление о наилучшем способе бытия или это объективное внутренне присущее миру свойство, заложенное в саму сущность бытия мира независимо от воли и сознания человека? На этот вопрос мы и попытаемся ответить в данной лекции. Для лучшего восприятия материала лекции давайте вспомним значения некоторых понятий.

Телеология – учение о целесообразности объектов или процессов, или бытия в целом. Для чего существует мир, человечество, тот или иной народ, нация, отдельный индивидуум? Есть ли какая-то цель их существования? А если есть, то какая? Как легко увидеть это учение стоит вплотную с одной из основных проблем философии – проблеме смысла жизни.

Метафизика (после физики) – учение о сверхчувственных (трансцендентных) основах и принципах бытия. Предмет изучения метафизики может варьироваться в пределах от Бога до умопостигаемого рационального смысла мироздания. Метафизика основывается на следующих предположениях, опровергнуть которые до сих пор не удалось:

1. Наличие объективирующегося в логосе единства бытия. То есть бытие материального мира есть объективная реальность, которая получает свою объективность благодаря объективно существующему смыслообразующему началу, находящемуся за пределами этого мира (трансцендентному), но пребывающему в единстве с миром.

2. Бытие и мышление пребывают в единстве. То есть мышление неразрывно связано с бытием. А поскольку бытие содержит в себе трансцендентное (сверхчувственное) начало, то это начало может быть постигнуто посредством мышления.

Парадигма (от греческого пример, образец) – это система теоретических, методологических и аксиологических установок, которые приняты в качестве образца решения научных задач в различных областях науки и которые приняты всеми членами научного сообщества. Примером парадигмы в российской антропологии является установка на происхождение человека из обезьяны.

Само существование вещей в нашем мире обусловлено их связями с другими вещами. Без этой постулированной, но рационально не доказанной взаимосвязи был бы невозможен наш мир и само восприятие этого мира человеком. Из этой априорной (то есть недоказанной опытом) идеи возникла идея причинности. Так, например, Гёте в «Фаусте» высказал мысль о единстве мира, которое зиждется на некоей нерушимой цепи – цепи причинности. Но всегда ли предполагаемая таким обрзом метафизическая взаимосвязь между вещами может трактоваться как причинная связь?

В течение всей истории физики, вплоть до создания квантовой механики, физики были убеждены, что на принципе причинной связи явлений друг с другом базируется все физическое познание. Это представление было высказано еще Аристотелем, который указывал, что задача объяснения движения тел требует причинного объяснения явлений. Аристотель считал, что познание – это не просто знание каких-то фактов. Знание отдельных фактов, не связанных между собой причинно-следственными связями – это эмпирическое знание, которое противопоставляется научному знанию. Аристотель первым понял, что не отыскивая причины мы не построим науки – не объясним явлений.

Аристотель объяснял возникновение философского понимания природы осознанием людей того факта, что окружающий их мир в действительности не таков, каким он кажется. Так зародилось первое научное понимание природы. И тут сразу выяснилось, что физическое, то есть то, что мы воспринимаем своими чувствами, и называем явлениями нельзя понять и осмыслить, без познания того, что лежит за пределами наших восприятий. Это невоспринимаемое, лежащее в основе видимых явлений, греками было названо архэ, то есть первоначалом мира.

Причинность, о которой говорил Аристотель в своей «Физике» называется естественной, так как рассматривается как идеальная взаимосвязь между явлениями видимого мира. Она отличается от метафизической причинности, так как метафизика рассматривает последние, конечные причины бытия мира. А естественная причина – это неокончательная причина, так как она сама требует для себя объяснения в области тех же явлений видимого мира.

Милетские философы, бывшие до Аристотеля, которых принято именовать досократиками, искали причину изменчивости мира в изменчивости архэ, так как видели в нем первопричину мира. Движение и изменение – это свойство архэ, а не того, что мы видим перед своими глазами. Философы элейской школы вовсе отрицали реальность того, что мы видим своими глазами. Их метафизика природы вовсе не касалась видимых явлений.

После созданной Аристотелем физики, объяснявшей явления, подобные представления досократиков могут считаться архаическими. До сих пор часто их представления рассматриваются как реакционные, а сознательное отрицание движения элеатами вообще рассматриваются как донаучное, противоречащее будущей физике. Но справедливо ли это на самом деле? В настоящее время, в свете познанной нами смены научных парадигм, подобные представления о древнегреческой науке являются наивными. Что такое физическая парадигма? Это принятая модель или образец, использование которого позволяет формулировать теорию, приводящую к успеху в описании явлений. В физике постоянно происходит смена парадигм, которое принято рассматривать как постепенное восхождение вверх по линии прогресса. Но если вдуматься, то можно усомниться в этом, так как исключающие друг друга парадигмы приводят к принципиально одинаковому успеху в объяснении мира. Если взять аристотелеву парадигму, то была ли она прогрессивнее парадигмы более ранних философов? Нет, так как эта парадигма была столь же категорично отвергнута, как категорично она отвергала прежнюю парадигму.

Неверно утверждать, что научное знание как таковое было изобретено Аристотелем. Та же математика, этот признанный образец науки, была уже за 200 лет до него. Та же физика досократиков не была «донаучной», так что Аристотеля нельзя считать создателем первой науки физика. Он лишь был автором возможно первой книги под названием «Физика». Физика Пифагора, Парменида, Гераклита и других досократиков противоречила лишь будущей научной парадигме Аристотеля, так как покоилась на иной чем у Аристотеля метафизике.

Метафизические парадигмы древних греков были столь многообразны, что представляются исключающими одна другую. Но мы смотрим на них глазами Нового времени, то есть из своей собственной научной парадигмы мира. А необходимо смотреть на парадигму древних греков их собственными глазами. Русский философ Лосев считал, что у нас нет основания считать наше миропонимание лучше, совершеннее, чем миропонимание древних. Мы трактуем их метафизику из своей головы и получается без царя в голове. Поэтому нам кажется, Что метафизика древних греков разделила судьбу их физики, то есть умерла навсегда. И вдруг оказывается, что эта метафизика во всем многообразии ее вариантов обнаруживается в современной физике. Античная физика действительно умерла навсегда, а вот их метафизика вовсе и не умирала. Это мы увидим в дальнейшем материале лекции.

Аристотель весьма критически относился к предшествующей ему натурфилософии, особенно к учению атомистов, которое утверждало идею пустоты и определяющую роль случайностей. Изгоняя из метафизики бесконечность, он не мог принять систему Анаксагора. Но Анаксагор угодил ему тем, что объединил мир единой упорядочивающей причиной. Идея Анаксагора о мировом Нусе (Уме) ввела в парадигму мира некий абсолютно упорядочивающий универсальный принцип. Без порядка нет пространства, нет места в мире для тел, нет самого умопостигаемого мира, следовательно нет науки о природном мире. Тем самым в научную парадигму мира был введен принцип причинности и из нее был удален Случай. Эта идея стала главной у Аристотеля. Он считал, что мир движется благодаря какой-то внешней по отношению к природному миру причиной. «Все что движется, движется чем-то другим», - говорил Аристотель.

Согласно Аристотелю существует два вида движения – естественное и вынужденное. Естественное – это движение, существующее по природе вещей в результате неоднородности пространства. Это означает, что различным телам отвечают различные, естественные для них местоположения в Космосе по отношению к центру мира. Движение тел обусловлено их природной предназначенностью занимать естественное положение. Для этого нет необходимости рассматривать взаимодействие предметов через пустоту посредством сил тяготения, а только все определяется Перводвигателем. А Перводвигатель движет так предмет желания и предмет мысли. Все сущее устремлено к нему как к высшей цели. Все вынужденные движения совершаются в результате их контактного взаимодействия между собой, то есть имеют механическую причину, то есть ту причину, которая утверждалась атомистами досократиками. Естественное движение характерно для совершенного мира, а вынужденное – для подлунного, несовершенного мира.

Такая научная картина мира просуществовала более полутора тысячи лет. Только, начиная со времен Галлилея, начинают один за другим рушиться принципы аристотелевой физической парадигмы. В основу физической картины мира вновь ложится атомическая концепция механистического миропонимания. Это новое миропонимание стало господствовать в физике вплоть до начала 20 века.

На рубеже 19 и 20 веков в европейской философии произошел радикальный перелом. В центр было поставлено не объективное вечное бытие, а бытие особое, бытие становящееся, творческим носителем которого является человек. До этого понятие «становление» было слишком низменным, чтобы его применить к Абсолюту, Богу, так как совершенство их полагалось законченным и ненуждающемся в становлении. В становлении нуждается только человеческая личность. Если в каноническом христианстве постоянно присутствовал мотив беспомощности человека перед всемогущим Богом, то в гностических ересях (гносис означает – знание) постоянно присутствовал мотив человекобожия. Полагалось, что человек обладает потенциальной способностью управлять судьбами мира наравне с Богом. Немецкий философ Экхарт в 14 веке богословски обосновал эту идею. Появилось новое, неканоническое богословие, согласно которому Бог не является Абсолютом в смысле завершенного и совершенного бытия. Божество вовлекается в динамический процесс становления, причем человек оказывается центральным моментом этого становления. Человек признается существом конечным только во внешнем видимом своем проявлении, но бесконечным, абсолютным в своей трансцендентной сущности, обладающим неизреченной творческой бездной. Так произошло крушение классической метафизики. Французский философ Бергсон пишет по этому поводу: «Здесь происходит окончательное ниспровержение платонизма вместе с его центральным принципом – предположением о существовании вечного и неизменного мира идей-эйдосов». (конец цитаты). Но здесь Бергсон путает исконный платонизм с тем, что из него сделало каноническое западное христианство. Если оно сумело идеально приспособить учение Аристотеля для своих богословских целей, то с Платоном этого сделать невозможно. Для этого богословию пришлось прибегать к натяжкам.

У Сократа и Платона нет на самом деле различия между абсолютным бытием и становлением. У Аристотеля вообще не было понятия абсолютного бытия, а только развитие, становление, но становление по железному принципу абсолютной необходимости. У Платона взгляд на бытие был как на становящееся бытие, но по принципу творческой свободы. По сути Сократ и Платон являются предтечами неклассической метафизики, которая формально заявила о себе только в 20 веке. Метафизика Сократа и Платона противостояла как всей античной метафизике, так и классической новоевропейской метафизике, освященной официальным христианством. Именно Сократ открыл возможность вселенского знания и тем самым открыл для человека путь к божественному знанию, к творческому единению с Богом. Чтобы вникнуть в идею человеческой свободы, надо вникнуть в противоположение необходимости и свободы.

С глубокой древности греческих мыслителей волновал вопрос о Необходимости, занесшей в мир страшный закон о смерти, о неизбежном уничтожении всего, что появляется в мире. В этой связи вспоминается эпизод из художественной киноленты «Двое и одна», где маленькая девочка, у которой умерла мама, говорит: «Я не понимаю как это человек может умереть, если он этого не хочет?» (конец цитаты). Бабушка и приемный отец, которым был адресован вопрос, на него отвечать даже не пытались. Древний грек Анаксимандр, пытаясь ответить на этот вопрос, рассматривал само появление человека в мире как нечестивое дерзновение, наказанием за которое является их смертность. Гераклит тоже пытался ответить на вопрос, как человеку сохранить свою личность в беспрерывной смене вещей.

Аристотель заклеймил сами эти вопросы как бесстыдство, провозгласив, что только Анаксагор правильно понимал дело: все явления в природе связаны естественной причинной связью. Эта трактовка вопросов о смерти и есть аристотелева необходимость, или Ананке. Она непреоборима, абсолютна и управляет всем – и миром, и людьми, и богами. Никакое отдельное индивидуальное «Я» не может быть сохранено, так как Ананке истребит всякое «Я». Ни о какой свободе нельзя и помыслить: все подчинено Ананке. Она - не слепой рок атомистов, она разум вечно живого Бога. И это живое существо, как высшая цель, к которой устремлено все сущее, этот мыслящий сам себя Ум скован самим собою, своим принципом разумной необходимости.

Отчего Аристотель делегировал Ананке абсолютные права? От того, что иначе мир превратился бы для нас в хаос и стал бы непознаваемым. Без вечных истин формальной логики рухнуло бы человеческое мышление. Без закона тождества мир наполнился бы оборотнями, без закона противоречия оказались бы истинными противоположности. Задача философии состоит в том, чтобы приучить людей покоряться Ананке. Например, если люди смертны, то надо признать это и не плакать. Вот умер, скажем, Сократ. Почему Платон не может смириться с этим фактом? Перед Ананке все равны, она не слышит жалоб, не внемлет ничьим убеждениям. Она повелевает истинами, и только безумец Платон может допускать, что есть такая Сила, которая может отменить такую очевидную истину, как факт смерти Сократа. Если бы случилось то, чего ждал Платон, бывшее сделалось бы небывшим, смерть Сократа перестала бы быть фактом, и это было чудо. Но признание возможности чуда означало бы, что люди перестали бы признавать верховную власть Необходимости, то есть Ананке. Тем самым они отказались бы от знания и устремились к темноте, к хаосу. Если Платон зовет людей к хаосу, то это следует признавать величайшим бесстыдством. Таков был приговор Аристотеля свободе.

В дальнейшем стоики (Эпиктет, Сенека) только усилили аргументацию Аристотеля. Эпиктета приводили в бешенство любые попытки отрицания закона тождества и закона противоречия – тех орудий, с помощью которых Ананке расправляется с непокорными. Сенека же заявил, что сам основатель мира – Демиург – повелел лишь один раз, но с тех пор уже не повелевает, а лишь повинуется власти им же самим созданной Ананке. Эти идеи античных философов долгое время существовали в западной средневековой схоластике и нашли логическое завершение в религиозном учении протестантизма – современной версии христианства. В частности в его теории предопределения в царство небесное попадают только те, кто от начала времен был внесен Богом в книгу жизни и никакие заслуги человека или его пороки не могут изменить ничего. Можно вести жизнь святую и праведную, но если ты не внесен в книгу жизни, то попадешь в ад, и наоборот, если ты внесен в книгу жизни, то какая угодно греховная жизнь не является препятствием для посмертного пребывания в Раю.

Человеческая мысль не могла внутренне примириться с железной логикой Аристотеля о верховной власти Ананке. Так, русский философ Шестов задается вопросом, а откуда Аристотелю прищло убеждение в верховной власти Ананке. Необходимость – это идея, чувственному опыту недоступная. Еслиже это убеждение пришло из абстрактных умозаключений, то откуда следует, что человеческой мысли дана власть над бытием? Конечно, страшно представить себе, что человеческая мысль не властна над бытием. Тогда разум не гарантирует нам познания бытия, тогда невозможна никакая прочно обоснованная наука. Но если прогнать страх, то абсолютная власть Необходимости становится не такой уж абсолютной. Именно такое бесстрашие продемонстрировали Сократ и Платон. Сократ бежал от прозрачного и отчетливого мира понятий, им самим созданного, и стал искать прибежища в ином, фантастическом мире. Не устрашится выпить яд по приговору демократического суда, чтобы остаться свободным. Платон запомнит слова учителя: истинно свободен лишь тот, кто в любую минуту готов умереть.

Чем же не устраивал Сократа мир Необходимости? Еще в молодости Сократ узнал от Анаксагора о том, что Разум есть устроитель и зачинатель всего. Но впоследствии он узнал, что Разум Анаксагора не позволяет найти то, что было бы наилучшим для каждого мыслителя. Он ищет всего лишь естественную связь явлений. Здесь мы видим принципиально отличный подход Сократа к познанию мира – аксиологический в отличие от гносеологического. Искать лучшее для человека это не одно и то же, чем искать естественную связь явлений.

Аристотель скажет потом, что искать лучшее, вместо истинного – это безумие, так как лучшее может быть совсем неразумным. Разумное может вовсе исключать лучшее. Сократ же ищет лучшее, то есть Благо. Он поставил Благо выше всего, выше богов. Он заявил: «Не потому Благо хорошо, что его любят Боги, а, наооборот, боги любят Благо, потому, что оно хорошо» (конец цитаты). На суде он также сказал, что тому, кто ставит Добро выше всего и стремится к нему ничто дурное угрожать не может. В поисках Добра Сократ не хочет пользоваться всеобщим принципом знания, а обращается к демону, к какой-то неразумной и необъяснимой силе. Разве это истинная философия? - спрашивает Аристотель. Это возврат к древним мифологическим предрассудкам, от которых философия должна бежать как от огня. Еще большее бесстыдство по мнению Аристотеля проявляет Платон, отказавшийся верить истинам, которые мы познает в действительности с помощью наук. Веря своим глазам и полагаясь на свое мышление, мы лишь грезим о сущем, наяву же его видеть не можем. И для иллюстрации своей мысли создал символ Пещеры. В ней люди, скованные необходимостью, обречены видеть лишь тени предметов действительного мира. Повернуть же голову и увидеть истинно сущее они не в состоянии, а если и повернут, то свет истины будет для них мучителен и они предпочтут вновь грезить и созерцать тени, полагая их истинным миром вещей и явлений.

Платон обнаружил, что с такой философией, которую создал Аристотель, жить нельзя. Философия, ставящая во главу угла покорность Ананке, есть жестокая философия, которая не дает нам никаких утешений. Поэтому от нее отшатнулся мудрейший из людей Сократ, убедившийся, что она не позволяет искать лучшее, то есть Благо. Такая философия заставляет мириться с фактом смерти Сократа, с которым Платон примириться не хотел. Для Платона это означало мириться с безраздельным торжеством зла. Принципы Добра будут вечно попираться на земле в силу естественного закона необходимости. Поэтому Платону была нужна иная философия, которая позволила бы вырвать Сократа из лап смерти, сделать факт смерти Сократа небывшим, то есть, которая смогла бы открыть путь к чуду. Эта новая философия должна отобрать у Ананке самозванно присвоенные ей права, которые держаться на страхе людей и насилии. Люди от страха перед неопределенностью и неизвестностью сами взяли под свою защиту закон тождества и закон противоречия, которые вошли в мир и стали определять бытие. Но, думал Платон, возможно есть такое бытие и такая действительность, где эти законы перестают действовать, где суждение «Сократ умер» становится внутренне противоречивым и перестает быть истинным. Такое бытие, в котором Сократ найдет не безгласную и слепую истину, а истину, дающую ему Благо. Но есть ли такая действительность? Где ее искать? Может быть, невозможное человеку возможно Богу? Кто сказал, что боги подчинены Ананке? Это сказала она сама, самовольно возвысив себя над богами благодаря страху людей и насилию над ними. Но Бог не должен мыслить и действовать как Необходимость. Он может сказать человеку: вы смертны по закону необходимости, но по моей воле можете не испытать смертной судьбы. И с точки зрения христианской религии Платон оказался прав. Но нас занимает вопрос не религии, а науки. Поэтому здесь нужно отметить следующее. Наше время отмечено сменой научной парадигмы и сейчас аристотелева уверенность в силе науки подвергается серьезному сомнению. Современная наука подошла к такому рубежу, на котором мир представляется не таким ясным, как это было в начале 20 века. Это не ясность и отчетливость, а тайна. Со словом «истина» у нас всегда связываются декартовы ясность и отчетливость, но мир всегда остается тайной. Таким он виделся и Платону, столь же темным, как и его Пещера.

Наш взор всегда наталкивается только на тайны. Действительно, когда наука проясняет какой-то вопрос, открываются новые тайны. Мир так и остается для нас загадкой. А это значит, что истинно сущее скрыто от наших обычных глаз. Наш взор – это взор грезящих. Этим взором нельзя увидеть последних метафизических истин. Только над человеком, имеющим лишь телесные глаза, имеет власть Ананке. Но она теряет власть над человеком, обладающим духовным зрением. Подлинная истина беспричинна и, следовательно, является лишь как чудо. Она открывается тому, кто преодолел свою окаменелость, перестал быть одаренным сознанием камнем.

Но как это сделать? Платон отвечал: посредством философии, но особой, цель которой не есть знание как таковое, а упражнение в смерти. Такая философия дает человеку вместо естественного глаза сверхестественный, то есть такой, который видит подлинную действительность. Практическая реализация этой философии осуществилась в мистериях – особых обрядах при почитании определенных богов, в частности Диониса. В мистериях учились умиранию. Это были училища смерти. Это значит они учили реальной победе над смертью. Человек непосвященный не умеет умирать. Для него смерть есть подлинный разрыв цепи жизни, после которого он проваливается в аид безвозвратно. В мистериях умирающий приобретает навыки правильного умирания – умирания при жизни под руководством уже умиравших людей. Тот, кто сумел умереть при жизни, не испытывает разрыва жизни – он переходит в иной мир, он не увидит смерти. В этом мире обретаются чисто духовные, нематериальные боги. В мистериях происходит созерцание идеи, возвышение до нее и реальный переход в мир идей. В них сознание перемещалось из царства лишь материальных форм в царство чистых, духовных потенций.

Русский философ Шестов отметил, что Платону не удалось донести до людей то, что он нашел за пределами возможного знания. Даже его диалектика не помогла ему раскрыть эту философию. На пути диалектики он вынуждет был принудить людей поверить ему с обязательностью доказательств, сделать из открывшегося ему принудительную, для всех обязательную истину. Но он не стал этого делать, и поэтому человечество предпочло принудительное, всеобщее и необходимое знание. Поэтому западная мысль пошла не за Платоном, а за Аристотелем.

2. Механистическая парадигма Нового времени.

С телеологией Аристотеля западная Европа прожила до 17 века. Новое время характеризуется возникновением науки механики. Ее родоначальником является Ньютон. Его предшественники, такие как Галилей и Декарт представляли причинности в виде противопоставления подчиненных и финальных причин. Финальные причины, то есть первопричины мироздания изгонялись из научной картины мира, поскольку были недоступны опыту и потому не могли быть доказаны. Бессмысленно, например, доказывать, что гелиоцентрическая система мироздания (с Солнцем в центре) Коперника со ссылкой на Бога, так как Бог одинаково легко мог заставить и Землю вращаться вокруг Солнца, и наоборот. Правда, бесконечный ряд подчиненных причин тоже был плохим утешением, так как ни обно из явлений не получало полного объяснения. Эту угрозу мирозданию понимал еще Аристотель. Но он устранял эту угрозу с помощью целевой причинности. Его Перводвигатель, мировой Ум, сам является целью и смыслом всего сущего, то есть финальной причиной. Декарт и Галилей устранили причинную бесконечность путем введения в науку аксиоматического метода. Их идея заключалась в том, что причинный ряд может быть оборван, то есть стать конечным, если выбрать некоторое умозрительное положение, которое принимается в качестве первоначального. Это предположение называется аксиомой, не требующей никаких доказательств. Важно было лишь, чтобы эти положения представлялись несомненными для разума. Так например, геометрия Евклида базируется на аксиоме о том, что параллельные прямые не пересекаются. Таким образом, и на физику был перенесен аксиоматический метод.

Этот метод был с восторгом принят научной общественностью, так как позволял обходиться в объяснении природы без ссылок на волю Бога. Эйфория была столь велика, что никто и не заметил, что аксиомы, так же как и ссылки на волю Бога нельзя доказать опытом. Так, например, аксиома Декарта о существовании тонкой материи заполняющей собой все мировое пространство и являющейся источником всего движения, - не вызывали никаких сомнений, хотя сейчас доказано, что она антинаучна. В опытное происхождение аксиом поверили потому, что всем хотелось в это верить. Так что реально ученым нечего было противопоставить Церкви, поскольку одна вера заменяла другую. Так родилась форма атеизма – деизм, который формально признавая Бога-творца первопричиной мира, постулирует и то, что он после акта творения не вмешивается в дела мира. Тем самым отвергается пришествие Христа в мир и его чудеса. Из объяснения мира была исключена телеология, так как по выражению Спинозы «природа не действует по цели». Фрэнсис Бэкон еще до Канта провел границу между физикой и метафизикой: физика – это наука, исследующая действующую причину и материю, а метафизика – это наука о форме и конечной причине мира.

Декарт в своей системе реализовал это разделение и применил в механике. Согласно Декарту все сущее разделяется на две субстанции – протяженность или мир природы и сознание или мир трансцендентного Бога и мыслящего Я. В мире Декарта жить страшновато, так как тело человека живет в этом мире, а душа в ином. А тело – это всего лишь запрограммированный механизм, в который извне вложена чувственность. По существу мир материи – это мертвый мир. Но западный мир принял деистическую модель материального мира Декарта и она просуществовала весь 18 век, так как она в отличие от Ньютоновской модели была ясной и отчетливой для разума.

А что же Ньютон? Он, как и мы, не хотел жить в обездушенном мире и потому признавал промысел Божий, то есть постоянное активное присутствие Бога в мире. Руководствуясь этим он построил теорию мироздания во всем противоположную декартовой. Для Нового времени теория мироздания Ньютона была абсурдной. Невозможно было представить, как это тела могут быть материальными точками и при этом взаимодействовать между собой через абсолютную пустоту благодаря неведомым силам всемирного тяготения. И каким образом может передаваться взаимодействие на расстоянии мгновенно. Но история показала, что в итоге прав оказался Ньютон. До сих остается загадкой, каким образом он догадался построить свою теорию. Дело выглядит так, будто он имел независимую от природных явлений информацию, но не всегда мог ее донести до аудитории в рамках предоставленного ему языка. Говорят, что Ньютон знал больше, чем умел доказать. Биограф Ньютона Кейнс дал следующую разгадку феномена Ньютона. Он утверждает, что Ньютон смотрел на мир не глазами человека Нового времени. Человек Нового времени смотрел на мир глазами нормального, телесного зрения, как смотрел на него Декарт. Ньютон же смотрел на мир не человеческим зрением, а каким-то другим. Кейнс пишет: «Начиная с 18 века Ньтона стали трактовать как первого великого ученого Новой эры, рационалиста, как того, кто научил нас мыслить рассудочно. Я не вижу его в таком освещении. Ньютон не был первым представителем эры разума, он был последним представителем халдейской магии, последним великим умом, который видел внешний и внутренний мир теми же глазами, как и те, кто начал закладывать интеллектуальные ценности десять тысяч лет назад» (конец цитаты). Если бы это было не так, то было бы непонятно, почему его столь мало интересовало, соответствуют ли его религиозно-мистические постулаты наблюдаемым фактам. Если вспомнить Платона, то он также говорил о духовном зрении. Оно рождается от языческих культов мистерий. Поэтому для ньютона, равно как и для любого человека, который смотрит на мир сверхестественным глазом, факты нашего земного опыта ровно ничего не значат. Они для него тени, иллюзия. Та Необходимость (Ананке), которой для нас подчинены все явления, для него не существует. Для него нат нашей естественной причинности, но есть сверхестественная, свободная причинность, причинность сверхматериальных потенций.

Механика Ньютона не могла быть порождена механистической парадигмой. Она порождена чем-то другим, что Кейнс называет халдейской магией. Если культ мистерий породил греческое чудо в 5 веке до н.э. (философию Платона), то не мог ли он породить другое чудо – классическую механику в 17 веке? Это допускать странно, но более непосредственных и простых объяснений мы все равно не имеем.

Весьма характерна для понимания сути мира полемика Лейбница с Ньютоном. Лейбниц подверг учение Ньютона жесткой критике за то, что он весьма странно описывает действия Бога. Ньютон считает, писал Лейбниц, что по мнению Ньютона Бог должен время от времени заводить свои часы, иначе они перестали бы действовать. Но в этом случае Бог получеется не всемогущь и похож на плохого часовщика. По Лейбницу постоянно существует одна и та же сила, энергия, и она лишь переходит от одной части материи к другой, следуя законам природы и прекрасному предустановленному порядку. Судить о мире иначе означало бы иметь довольно низкое представление о мудрости и всемогуществе Бога. На такое обвинение Ньютон отвечал следующим образом. Бог не просто оставил мир на попечение незыблемых механических законов сохранения. Тогда бы он был действительно подобен часам. Но мир – не часы. Он не может остаться без постоянного попечения своего творца. Бог не просто сотворил все вещи и связал их руг с другом причинными связями, но и постоянно сохраняет и поддерживает движущие силы. Представление о том, что мир является большой машиной, работающей без содействия Бога, есть идея материализма и фатальности и направлена на то, чтобы сделать из Бога Надмировой разум и изгнать из мира божественное провидение и руководство. Так мыслил Ньютон. Созданная Ньютоном картина мира была искусно использована для упразднения в умах людей идеи Бога. Но Ньютона в этом винить нельзя. В его мировоззрении научная картина мира играла всего лишь вспомогательную роль. Впрочем, как и экономиста Адама Смита. Упраздняла Бога не наука, а атеистическая идеология Нового времени и капитализма сделала из Ньютона творца детерминистической картины мира, основанного на жесткой необходимости. О нем сочили легенду, как о разочаровавшемся оккультисте, ставшего только приверженцем положительной науки, основоположником эры разума. Это тот, кто победно устранил Бога из мироздания. Изданная позже переписка Ньютона полностью опровергает эту легенду о нем, как о человеке, порвавшим с религией. К концу жизни он, напрамер, полностью отдался толкованию пророчеств Даниила и Апокалипсиса.

Самое замечательное в споре между Лейбницем и Ньютоном то, что Ньютон – творец физики Нового времени отстаивает религиозную картину мира, тогда как Лейбниц, не открывший ни одного фундаментального закона природы, защищает о ньютона научное миропонимание. И понимание науки так, как ее понимал Лейбниц победило, о чем мы с вами можем убедиться, так как и по сей день в науке господствует это миропонимание. Ньютон же готов принять вмешательство Бога в естественный порядок вещей. Но его миропонимание и научная теория, им разработанная, находились в антагонистическом противоречии. При этом о личном миропонимании Ньютона существуют противоречивые сведения, а его классическая механика известна всем и достаточно адекватно объясняет явления природы без ссылок на вмешательства потусторонних сил. В его теории господствует принцип Необходимости. Поэтому в истории науки он остался как великий рационалист, устранивший Бога из мироздания. А его религиозное миропонимание – это его частное дело, которое к положительной науке не имеет прямого отношения.

3. Борьба между метафизическим и рациональным миропониманием, как борьба за свободу в природном мире.

Идея свободы в природе, едва возникнув в античном мире, сразу потерпела поражение. Платону не удалось объяснить миру свою философию умирания. Оказалось, что платоновская истина не является очевидной и доказать ее ничем нельзя. В существовании иной действительности, в которой побеждается смерть и отменяется закон причинности убедиться можно, но только пройдя через смерть в мистериях. Но и этот опыт может быть положительной наукой признан галлюцинацией и ничего не докажет.

Однако Аристотель и его последователи так же не могли умозрительно доказать, что все видимое является действительностью. Но легче было поверить Аристотелю, чем Платону. Единственным аргументом в пользу доказательства достоверности видимого бытия является в постулат о достоверности сознания, сформулированный Декартом в его знаменитой формуле: «Я мыслю – следовательно существую». Но и это доказательство на самом деле доказательством не является, так как принимается как аксиома, на веру. На таком зыбком основании был рожден и стоит рационализм и вся позитивная наука, отрицающие свободное развитие в природном мире. При этом вместе с Богом из природы была изгнана целеполагающая причина ее существования. Но в конце 18 века возникла реакция на идею рациональности, которая сводила человека до уровня рефлекторного автомата. В чисто механистическом подходе к человеку увидел угрозу нравственности Иммануил Кант. Кант предпринял попытку спасти человеческую свободу. Для этого он отделил науку от нравственности. В рассудочном применении разума (т.е. в науке) нет места понятию цели, а в моральном мире – она есть первейшая из категорий. Человек, как нравственное существо есть цель сам по себе. Кант привлекает авторитет Платона, который впервые открыл идею разума, и находил идеи преимущественно во все практическом, то есть в том, что основывается на свободе. Но в самом учении Канта не содержалось никаких доказательств объективного существования нравственности. Напротив, из его учения неизбежно следует, что то, что не может быть доказано наукой, является субъективным представлением о сущем и имеет право на существование только лишь как результат общепризнанных представлений о реальности. Однако его тезис о человеке как цели, не будучи доказанным остается всего лишь мнением человека, хотя и великого, но ни к чему не обязывающим научную общественность. Фактически он окончательно изгоняет телеологию не только из науки, но и из философии. Метафизика как направление в философии было изгнано из философии именно Кантом. Поэтому на вопрос: «совместима ли телеология и наука» в течение трехсот лет после Декарта физика на этот вопрос отвечала: нет. Природа не действует по цели. Но если прав Кант и если верхом разумности человека является способность увидеть в человеке цель сущего, то телеология является высшим проявлением рационального мышления. Тогда возникает другой вопрос: а может ли наука, понимаемая так, как она понималась в течение трехсот лет, выступать как образец рациональности?

В середине 20 века начался кризис естественнонаучной рациональности, обусловленный последними результатами квантовой механики. Ведущей точкой зрения на квантовую теорию до 1950-х годов является копенгагенская интерпретация. Она связана с именами таких великих физиков, как Н. Бор и В. Гейзенберг. В ней выдвинут принцип локальной причинности и подвергнута сомнению объективность существования микромира. В соответствии с этой точкой зрения не существует реальности, пока нет восприятия этой реальности. В зависимости от условий проведения эксперимента различные дополняющие аспекты будут становиться явными. Именно факт наблюдения нарушает неразрывную целостность мироздания и рождает парадоксы. И происходит это потому, что нет четкой разделительной линии между нами и реальностью, которая бы существовала вне нас. Реальность формируется ментальными актами и зависит от того, что и как мы выбираем для наблюдения.

В споре с Нильсом Бором относительно его концепции квантовой теории, Эйнштейн придумал мысленный эксперимент, который позже стал известен как эксперимент Эйнштейна- Подольского- Розена. Результаты этого эксперимента в последствии использовал Джон Белл в своей теореме, доказывающей, что принятая в науке со времен Декарта и Лейбница концепция реальности несовместима с квантовой теорией.

Сущность ЭПР- эксперимента состоит в том, что два электрона вращаются в противоположных направлениях так, что их общий спин равен нулю. Их удаляют друг от друга на макроскопическое расстояние, а затем их предполагаемые спины измеряются двумя независимыми наблюдателями. Квантовая теория утверждает, что в системе их двух электронов с нулевым спином, спины относительно любой оси всегда будут противоположны. Хотя до действительного измерения можно говорить о тенденции спина, но как только измерение проведено, потенциальная возможность становится реальным фактом. Наблюдатель может выбрать любую ось измерения и это моментально определит спин другой частицы, которая может находиться за тысячи километров от другой. Но согласно теории относительности, никакой сигнал не может распространяться быстрее скорости света и, следовательно, данная ситуация принципиально невозможна. Теорема Белла, таким образом, поставила физиков перед дилеммой: либо мир не является объективно реальным, либо в нем действуют сверхсветовые скорости. Первый вариант неизбежно ведет к идеализму, а второй - ставит под сомнение всю теорию относительности и связанные с ней теории.

В результате таких открытий кризис естественно научной рациональности был воспринят как кризис самой методологии науки. Впервые была поставленна под сомнение ценность самой науки, как всеобщего и необходимого знания. Научное знание обесценивалось, потому что был обесценен его принцип – рациональность. Например философ Фейерабенд прямо объявил научность (сциентизм) мракобесием, то есть адресовал науке те же обвинения, которые она в свое время адресовала Церкви. Он назвал науку наиболее агрессивным и наиболее догматическим религиозным институтом. И если вдуматься, он был не так уж и не прав. Фейерабенд дискредитирует науки путем дискредитации рациональности, являющейся наиболее надежным и верным оплотом науки.

Пришедшее понимание о том, что рациональность неявляется абсолютной привело к вопросу: а может быть рациональность следует понимать более широко, чем понимание, которые нам предлагает наука. Немецкий философ Хюбнер задается вопросом, а почему, собственно, наука стягивает одеяло рациональности на себя?. Может быть рациональность существует и в других вненаучных формах, например, в мифах? Специфический опыт, который мы находим в мифах, принятоназывать опытом сверхприроды. Опыт сверхприроды шире, чем опыт природы, с которым имеет дело наука. В узком научном опыте природы, который основывается на законах, созданных нашим рассудком без подтверждения опытом, нет подлинных ориентиров, которые не зависят от обнаружения принципиально новых явлений природы, не вписывающиеся в существующую научную картину мира. Эти оринтиры не должны зависеть от исторически переменчивых научных догмах, основанных на вере в их истинность. Мир сверхприроды – это мир мифологического сознания. В этом мире действуют сверхприродные силы. При таком понимании рациональности Ньютоновскую метафизику следует понимать как высший тип рациональности. В такой метафизике царит особая сверхприродная причинность и свои особые законы сохранения. Если эту метафизику спроецировать на рациональное сознание, ограниченное только миром природы, то такая метафизика рождает привычную нам физику. Но эта физика не обладает подлинной причинностью.

Для Ньютона в природном мире нет ни действующих, ни целевых причин, нет ничего предустановленного. Порядок и беспорядок существуют только в нашем представлении, для Бога их нет, потому что мир ведется к благодати не природными, а сверхприродными путями. На этом пути Бог не действует, на основе принципа достаточного основания, что предписывал Богу Лейбниц. Мир сотворен одной волей и держится только этой волей. Такова последовательная, логичная и рациональная метафизика природы Ньютона. Только она допускает свободу в природном мире.

В учении Канта естественные причины рассматриваются как связь одного состояния в чувственно воспринимаемом мире с другим, предшествующем состоянием. То есть любое состояние чувственно воспринимаемого мира является необходимым следствием предыдущего и разорвать эту связь невозможно. Под свободой в космологическом смысле понимается способность самопроизвольно, по собственной воле начинать некоторое состояние. В этом случае причинность не подчинена по закону природы другой причине, которая определяет ее во времени. Но такая свобода является ноуменом, то есть предметом интеллектуального созерцания, нокоторой умопостигаемой сущности, которую не найти в природном мире.

И Аристотель, и Кант, и Лейбниц боролись за свободу, но только в моральном мире. Только Платон хотел этой свободы для природного мира, но не найдя ее в окружающей действительности, он бежал от нее. Все, чем он мог обосновать идею свободы, относилось к области мифа, а не науки. Но можно ли в истории науки разглядеть кого-нибудь, кто серьезно бы размышлял о свободе в природном мире? Да, на рубеже 4 и 3 веков до н.э. такой человек существовал. Это Эпикур.

Эпикура возмущало рабство человека от тотальной природной причинности. Он говорил, что для сохранения свободы лучше веровать в богов, нежели быть рабами рока физиков. Боги хоть дают надежду на благоволение, а рок физиков приносит с собой неизбежную необходимость. Замечательно, что защитником свободы был человек по существу с атеистическим сознанием. Он защищал свободу с позиции реализма. С позиции номинализма легко рассуждать о свободе, относя ее к воображаемым мирам, как Платон. Еще легче рассуждать о ней, сделав ее непознаваемой, отделив ее от природного мира, как это сделал Кант. Так же хорошо говорить о свободе в природе, если включить природу в более широкое пространство сверхприроды, как это сделал Лейбниц. И, наконец, совсем легко отстоять свободу прямой ссылкой на Бога, как это сделал Ньютон. Все эти аргументы всегда будут только религиозно-метафизической гипотезой, малоубедительной для разума, так как не имеют очевидности умозаключения. Официальная христианская теология также не сумела найти убедительные для разума аргументы для решения вопроса о свободе воли, так как не смогла примирить свободу выбора с божественным всеведением и предзнанием.

Эпикур увидел первопричину всего сущего в самой природе. Эта первопричина – это сила тяжести. Он описал явления, возникающие под воздействием силы тяжести, которые нашли экспериментальное подтверждение спустя тысячелетия. Формулировки Эпикура таковы, что если перевести их на язык современной физики, мы получим современную космологию, основанную на гравитационном поле, управляющим эволюцией Вселенной. Но откуда Эпикур узнал это? Чтобы говорить о геодезическом движении атомов в гравитационном поле, надо знать Эйнштейновский закон равенства инертной и гравитационной масс, хотя бы в первоначальной галилеевской его формулировке, как независимость ускорения падения тел от их массы. А Эпикур знал эти законы. Явление, называемое в физике девиацией или отклонением, характеризующим искривление пространства в гравитационном поле, рассматривается Эпикуром как метафизическое, необнаруживаемое глазом явление: «Тела непременно должны отклоняться, но незаметно совсем». Где и когда происходит это отклонение узнать невозможно. Эта девиация – необъяснимый, свободный, беспричинный источник бытия всего сущего, ибо без него ничего никогда породить не смогла бы природа. Являясь причиной всего, она сама для себя подобно божественной воле не имеет причины. Она – в природе самих вещей, вечно рождающихся миров и сама природа свидетельствует о заключающейся в ней свободе, подобно тому, как у Эйнштейна сама теория свидетельствует о присутствии в ней Бога.

Ни сам Эпикур, никто другой после него не дали объяснения его девиации. Ответ дал 20 век созданием квантовой механики. Некоторые философы увидят в эпикуровском отклонении восстановление в природном мире свободы. Эта свобода выразилась в квантовом соотношении неопределенностей, установленном современной физикой.

4. Необходимость и причинность как условие познаваемости и предсказуемости мира.

Почему же до сих пор физика и другие науки привержены принципам необходимости и причинности?

Прежде всего, верой в человеческий разум постичь суть всех явлений, то есть верой в познаваемость мира и возможность его полной предсказуемости. Такой подход давал уверенность предсказания будущего чисто научными методами. Познаваемость мира основывается на следующих утверждениях:

1. Все не сформулированные законы природы рано или поздно будут сформулированы;

2. Начальные услоыия могут задаваться со сколь угодно большой точностью.

Если допустить правильность этих утверждений, то можно говорить о причинной структуре мира в ее идеальном варианте, который называется детерминизмом. Механика Ньютона давала возможность для абсолютной предсказуемости явлений, так как ее уравнения имели единственное решение и полностью определялись начальными условиями. Так, например, Лаверрье предсказал наличие на краю солнечной системы наличие неизвестной планеты и вычислил ее орбиту. Эта планета Нептун. Но не смотря на это изгнать метафизику из физики не удалось, так как в механике ньютона рассматривались не реальные тела, а точки. Далее возник механический детерминизм Лапласа, согласно которому, если на данный момент времени известны все начальные положения и скорости материальных точек, способных, вследствие всемирности тяготения влиять на все другие материальные точки, осуществимо предсказание будущего мира. Но так как такое знание представляется чистой абстракцией, нереализуемой на практике, то Лаплас ввел недоказуемое представление о некотором сверхъестественном существе, которое может нам сообщить об этих знаниях. Так Лаплас, изгнав Бога из научной картины мира, пришел к гипотезе дьявола. Но так или иначе практически в рамках существующей научной картины мира предсказуемость не вызывала сомнений. Но в 20 веке с предсказуемостью произошла неприятная история, которая портит всю стройность этой картины.

Общая теория относительности много дала для познания прошлого Вселенной. Возможности предсказуемости оказались невелики. Она допускает такие области пространства-времени, в которых плотность материи и кривизна пространства возрастают до бесконечности. Эти области называются сингулярностями. Их существование в аппарате общей теории относительности не устраняется никакими преобразованиями и ухищрениями. Существование сингулярностей было подтверждено наличием черных дыр, которые возникают в результате неограниченного сжатия больших масс материи. Сама Вселенная образовалась из состояния сингулярности, которое называется Большим Взрывом. Чем страшна черная дыра для философии детерминизма? Согласно теореме об отсутствии волос у черной дыры, внешний наблюдатель не только не может предсказать внутреннее состояние черной дыры, но даже ничего не может знать о ней. Кроме того образование Вселенной из черно дыры не может быть объяснено без существования внешней по отношению ко Вселенной причине. Событие Большого взрыва не совместимо с физической причинностью. Понятно, что если Вселенная в состоянии сингулярности содержала в себе все сущее, то внешней причиной может быть только то, что называется Богом. Так в физику возвращается изгнанная из нее метафизика.

Таким образом, современная физика обнаружила существование областей во Вселенной, в которых нарушается принцип возможности причинного действия (принцип казуальности). Никакие события в этих областях не могут быть предсказаны. Это опровергает истинность принципа причинности, так как причинная связь явлений не имеет абсолютного характера. Поэтому в основе мира лежит иная причинность - та, которая оставляет место для аказуальности, значит, свободе.

Но как понимать природную аказуальность? Может ли что-нибудь возникнуть без внешней причины? Всегда считалось, что движущая причина всегда внешняя по отношению к движению. Но вот Галилей открыл инерцию и выяснилось, что тело, двигающееся по инерции, не нуждается во внешнем источнике движения. Источник движения тела в нем самом. Эпикур первым додумался до этого а в 20 веке Бунге назвал это явление принципом самодвижения материи. Эпикур считал, что без самодвижения невозможно само существование мира. Все возникает из свободы и движется благодаря ей. Свобода – это способность из самого себя давать чему-либо начало. Она не поддается объяснению, так как объяснить ее, значит объяснить начало для того, что является началом всех начал. Эпикур пришел к этому после того как в детстве задал учителю вопрос: а что было до Хаоса? И затем, обратившись к философии, нашел, что в начале была свобода. Она дает начало и богам, и мирам, и людям.

В завершение этого вопроса ответим на вопрос: есть ли у природы законы? Русский философ Есенин-Вольпин пишет, что принципы наших суждений в том числе доказательства теорем, не могут быть окончательно обоснованы логикой. Это объясняется тем, что во всяком доказательстве существует элемент веры, что нарушает принцип достаточного основания для принятия суждений. Таким образом, даже в нашей научной деятельности мы не можем быть уверены в том, что соблюдаем принцип достаточного основания. Эйнштейн в одном частном письме написал, что вполне мог бы допустить, что природа существует не по каким-либо законам, что нет вообще законов природы. Единственно чего он не мог допусть – это неопределенности, что Творец при создании мира бросал в раздумье кости. Таким образом, сомнение в том, что науки действуют в полном соответствии с принципом достаточного основания оставляет сомнение в том, что законы природы, в том виде, в котором мы их знаем, оставляет и сомнение в том, что эти законы вообще могут существовать.

5. Квантовая механика – наука о преодолении необходимости в микромире.

Квантовая механика создавалась людьми, которые были уверены, что возможна абсолютная предсказуемость. Один из основоположников квантовой механики Гейзенберг строил ее исключительно с целью практической предсказуемости наблюдаемых частот спектров и частот излучения атомов. Его не интересовало, что происходит между начальным и конечным состояниями. Ему нужен был наблюдаемый результат – частоты и спектры. Но в ходе развития теории обнаружилось, что если нужно предсказать две характеристики какой-то частицы, то одновременно предсказать эти две характеристики невозможно. Хотя предсказуемость в отношении одной характеристики была полной. Например, точное предсказание координаты исключает знание о компоненте импульса частицы. Это явление стало описываться знаменитым соотношением неопределенностей Гейзенберга. При заданном импульсе частицы нельзя точно вычислить ее координату, но можно получить ее из непосредственного измерения. Но измерение вызовет неконтролируемое возмущение микрообъекта и изменит его состояние (волновую функцию), которому будет соответствовать новое значение импульса. В результате квантовая механика не обеспечивает точное наблюдательное предсказание будущего. Она дает только вероятностное распределение значений для наблюдаемых физических величин. Такое положение дел в физике означало такое же нарушение всеобщей причинной связи в микромире, какое было обнаружено средствами общей теории относительности в макромире, о чем говорилось в предыдущем вопросе лекции. Но было в нем отличие от макроскопической реальности – это вероятностный характер явления. Вероятностные законы существовали и до квантовой механики и никто не видел в этом ничего, что посягало бы на причинность. Просто считалось, что вероятностные законы придуманы для практических нужд и являются результатом нашего незнания. Считалось, что если будет получено знание о множестве явлений и получены начальные условия, то будут объяснены и вероятностные законы. Но квантовая механика однозначно определила, что понимание вероятностных законов не является результатом нашего незнания, а является принципиальным свойством частиц. То есть в мир природы наука вернула свободу, хотя большинство ученых до сих пор идут по пути, указанному Кантом – все в природе происходит закономерно, нужно только отыскать эту закономерность.

Мир квантовой механики – это мир парадоксов. Электрон ведет себя то как частица, то как волна. И эти свойства зависят от прибора, установленного наблюдателем. Поэтому у Бора электрон не обладает ни качествами волны и ни качествами частицы. Он вообще не имеет никаких свойств, пока человек не пронаблюдает факта взаимодействия электрона с прибором. Само наблюдаемое явление творится наблюдателем, потому что сам факт наблюдения изменяет состояние квантовой системы. Поэтому квантовые явления не существуют сами по себе. Это было доказано в результате специально проведенных экспериментов. Микромир показывает нам через измерительные приборы, что он объективно, сам по себе не существует, нереален и призрачен.

Но ведь все объекты действительного мира состоят из микрочастиц, которые при отсутствии наблюдателя реально не существуют. В этой связи можно дать следующую трактовку существования всех объектов макромира: все объекты макромира существуют постольку, поскольку мы их наблюдаем. Иными словами эта потенциальная возможность существования объектов в действительности реализуется только тогда, когда объект становится наблюдаем человеком. Все объекты, недоступные наблюдению, в реальности объективно не существуют. Таким образом, открывая новые объекты, человек является творцом всего сущего. В свете такого представления о мире, рожденном естественной науки представляется, что философия солипсизма Джона Беркли представляется не такой уж глупой. Напомню, что солипсиз представляет мир, как результат сознания.

Микромир подчиняется иной метафизике, чем та, которая принимала онтологию пространственности – протяженности как субстанции. В мире квантов пространство оказалось лишенным непрерывности и упорядоченности. Это представление о свойствах пространства восходит еще к древним грекам, в частности к Зенону и его знаменитым апориям, где с сокрушающей логикой доказывалось отсутствие движения. Теперь на основе представлений о прерывистости пространства можно дать, например, объяснение апории «Ахилес и черепаха», в которой доказывалось, что по логике вещей никакой бегун не сможет догнать черепаху, так как пока бегун преодолеет половину расстояния, черепаха пройдет какое-то расстояние, в процессе преодоления следующей половины расстояния, черепаха опять проползет какое-то расстояние. Так он будет бесконечно долго приближаться к черепахе, но никогда ее не догонит. Эта апория основывается на свойстве непрерывности пространства. И загадка легко разрешается, если пространство дискретно.

В микромире неопределенность выступает единственно возможной основой бытия, поскольку уравнение движения (уравнение Шредингера) не дает пространственно-временного описания квантовой системы в промежутке между наблюдениями. Квантовая механика описывает лишь скачки, переходы квантовой системы из одного состояния в другое, но не ее бытие. Отсюда понятно, что физическая причинность исчезает в ней как таковая. Упорядочение действительности микромира не может быть проведено по кантианской модели предмета или вещи в себе. Гейзенберг сказал, что атомы не вещи. А объяснить, что это такое не возможно, потому что у нас нет такого языка, на котором мы смогли бы объяснить бытие атомов, ибо язык объясняет бытие явлений повседневной действительности. Атомы к этой действительности не относятся. Они не существуют в действительности, а только проявляют возможность существования. Существование возможностей, которое может проявиться в действительном мире, можно трактовать как свободу в осуществлении еще не осуществленной возможности. Поэтому квантовую механику можно определить как науку о становлении мира.

6. Стрела времени и принцип свободы в физическом мире.

Все эти рассуждения о свободе в природе интересны и принципиально возможно, что в природе существуют явления, которые не подчиняются принципу причинности. Но нас, прежде всего, интересует собственная судьба - судьба человека, осознающего собственное Я. Может ли распространяться принцип свободы в природе на бытие человека и на взаимоотношения в обществе? Здесь мы возвращаемся к дилемме Эпикура: предопределено ли для нас будущее или мы в какой-то степени способны влиять на него? Если способны, то мы играем почетную роль наблюдателя и участвуем в сотворении Вселенной. Человек – это Демиург. Эйнштейн не принимал этого, утверждая, что Демиург не человек, а Бог. Возникает два понимания Бога: Для Бора, Гейзенберга, Уилера наблюдатель заслоняет Бога. Наблюдатель принимает решения, которые определяют не только его судьбу, но и решающие судьбу Вселенной. Бог здесь всего лишь сторонний наблюдатель. По Эйнштейну Бог не может быть сторонним наблюдателем. Он все определяет сам и предустановил все законы, создал абсолютный мировой порядок. Мы не можем понять его решений, так как не имеем совершенной теории. Бог Эйнштейна не только безличностный Бог, который не только все предопределяет, но и который сам предопределен. Он сам себя загнал в рамки необходимости и не может покинуть эти рамки. Но может ли нас удовлетворить такой Бог, связанный цепями Необходимости?

В свое время, когда западная философия уже давно шла за Аристотелем, русская философия пошла за Платоном. И русская философия дает нам третью точку зрения. Русские философы, проповедуя понимание христианского Бога, сказали, что истинный Бог не тот, кто слушается предопределения судьбы, и не тот, кто скован собственной природой. Бог – сам по себе есть Свобода. Этот Бог не хочет быть Абсолютом, детерминирующим бытие. Он не подчиняется принципу достаточного основания. Он все творит одной своей волей. Из физиков о таком Боге говорил только Ньютон.

Для понимания физической причинности рассмотрим еще одну физическую сущность – это время. Понятие времени является одним из основных атрибутов причинности. Где есть время, там есть причинность. Она исчезает только тогда, когда нет времени. Понятие «время» имеет смысл лишь тогда, когда есть вещество, распространяющееся с подсветовой скоростью. Для всего, что движется со скоростью света, времени не существует, в том числе и для квантов света. Время появилось тогда, когда в процессе большого взрыва возникли первые элементарные частицы. Этот момент есть точка отсчета времени, для которой никакого «до того» не существовало. Следовательно, не существовало и физической причинности. Вселенная не могла возникнуть причинным образом. Бесполезно задаваться вопросом, почему возникла Вселенная. Этот вопрос выходит за рамки физики. Сам процесс колоссального раздувания Вселенной в 10³⁰ раз за интервал времени 10^-34 секунды не может быть физическим процессом. Время, имея начало, возможно будет иметь конец. Астрономические данные последних лет показывают, что Вселенная в настоящую эпоху не только расширяется, но расширяется ускоренно, становясь все более разреженной. Многие физики полагают, что это может привести к распаду всего вещества и останутся только кванты, для которых времени нет. Время пришло вместе с материальной Вселенной и исчезнет вместе с ее концом.

Время входит в уравнения полей всех теорий, в которых соблюдается принцип физической причинности. Такое время предстает перед нами как нечто, вносимое наблюдателем и не следующее из природы самих объектов. Это геометрическое время или время предсказуемости явлений. В этом времени прошлое и будущее симметричны. Такая симметрия хорошо иллюстрируется у Льюиса Кэррола в «Алисе в стране чудес». В его Зазеркалье помнят не только прошлое, но и будущее.

Формально уравнения не учитывают знак времени и поэтому одинаково успешно описывают движение не только в будущее, но и в прошлое. В них время обратимо. Оно формально открывает возможность возврата в прошлое состояние. Это время представляется фиктивным, так как двигаться в прошлое невозможно. Эйнштейн по этому поводу сказал, что время – это иллюзия. Владимир Соловьев назвал его субъективным призраком. Это привело многих ученых к идее устранения времени. Идея состояла в том, что так называемая стрела времени, направленная от прошлого к будущему существует не объективно, а только в сознании и памяти человека. Вопрос об объективном существовании стрелы времени оставался открытым. Этот вопрос является не только вопросом физики, но и философии бытия и становления. Если стрелы времени объективно не существует, то все в этом мире предопределено, мир прекратил свою эволюцию к новым формам бытия. Обратимое время это время неизменного бытия, в котором не возможна никакая свобода. Если стрела времени существует, то мир является миром становления, эволюции к новым неведомым формам бытия.

Стрела времени означает необратимость времени, и нужно лишь доказать необратимость процессов. Такая необратимость казалось нашла подтверждение в физическом явлении, называемом энтропией – обесценении энергии при ее равномерном распределении в материи. Максвелл и Планк именно так трактовали энтропию – как явление не зависящее от наблюдателя и лежащее в основе самой природы материи. Однако Больцман и Борн считали, что это всего лишь результат нашего незнания фундаментальных законов. И этот взгляд на энтропию привился в науке. Одной из причин такой трактовки энтропии является необъяснимость тепловой смерти Вселенной.

Для объяснения нашей психологической стрелы времени надо было искать какое-то иное время, необратимое само по себе. Такое время нашлось в неклассической метафизике и связано с именем Бергсона. По его мнению необратимое время не является внешним по отношению к процессам в материальном мире, а связано со свойствами вещей с их сущностью, лежит в их природе. Такие процессы невозможно вычленить из природной ситуации и тем самым придать им тем самым геометрический, обратимый характер. Такое время не априорный, лежащий за пределами опыта, форма познания, а уникальный факт нашего сознания, постигаемый не мышлением, а нашим внутренним опытом. Бергсон и Пуанкаре заметили, что раз время определяется движением, то время становится фактом сознания. Само осознание движения в пространстве возможно лишь вследствие нашей способности совершать движения, фиксируемые в нашем психическом опыте. Время самодостаточно и называется длительностью. В этом времени не выделены отдельные моменты, поэтому оно целостно и, следовательно, неизмеряемо. Для Бергсона сознание неотделимо от материи, а длительность не отделима от внешнего мира. Это время-длительность назвали естественным временем. Естественное время – это время творческой эволюции, тогда как геометрическое время – время механической эволюции. Время Бергсона - время не геометрического, а духовного пространства. Так Бергсон возрождает древнее представление Августина о времени, которое он объяснял природой нашей души, в которой живет время и ею постигается. Бергсоново время – это время не упорядоченных систем, а случайных процессов. Следовательно – это время беспричинности, время свободы, время Эпикура. Бергсон принимает свободу, как первичный неопределяемый факт нашего сознания. Естественное время – это и время Гераклита, в котором все меняется и в то же время все сохраняется. Процесс изменения и целостен и в то же время никогда не завершен.

Таким образом, мы имеем непознаваемую нами, но данную нам как факт психологическую стрелу времени. Необходимо теперь дать этой стреле физическое обоснование, то есть связать ее с некоторыми необратимыми физическими процессами. Классическая физика всегда демонстрировала порядок и устойчивость. Эйнштейн построил модель стационарной Вселенной, которая является вечной и поэтому будущее этой Вселенной полностью определяется ее прошлым. Но в 1922 году Фридман нашел новые космологические решения уравнений Эйнштейна, возможность которых Эйнштейн не допускал. Согласно новым решениям уравнений Вселенная возникала из точки и далее расширялась. Решения допускали и обратную эволюцию, то есть сжатие Вселенной и ее коллапс. Вскоре астрономические наблюдения подтвердили расширение Вселенной. Позднее было доказано, что стационарное состояние Вселенной в принципе невозможно. Таким образом, теоретически и практически была доказана нестационарность, то есть неустойчивость Вселенной. А неустойчивость приводит к необратимости, которая порождает космологическую стрелу времени. Эта космологическая стрела времени говорит о том, что Вселенная живет в естественном времени. Наша психологическая стрела времени рождается из космологической стрелы времени. Современная космология возрождает представления древних греков о Космосе, как живом организме. С тем отличием, что греки рассматривали Космос в геометрическом, то есть в обратимом времени, где все процессы повторяются циклически. Современное представление о Космосе с учетом стрелы времени описывает его как живой непрерывно эволюционирующий организм. При этом путь эволюции никогда не повторяется.

Физик Илья Пригожин пришел к аналогичному взгляду на стрелу времени другим путем. Всю жизнь стремился доказать, что мы не родители стрелы времени, а ее дети. Реальность стрелы времеи обосновывается им с помощью двух созданных научных направлений: физики неравновесных процессов и физики неустойчивых систем. В этих науках время рассматривается принципиально как не геометрическое. В этих концепциях Вселенная возникла в неустойчивом и неравновесном состояниях. Большой взрыв – это необратимы фазовый переход их состояния квантового вакуума в состояние вещества. Этот переход рождает время и время однонаправленное. Этим объясняется универсальность стрелы времени во всей Вселенной. При этом было доказано, что эволюция Вселенной проходит через особые точки на стреле времени. Эти точки называются точками бифуркации или ветвления, в которых осуществляется реализация одного из возможных путей эволюции. Это означает, что никакой Демон Лапласа не может предугадать будущее. Точки бифуркации скрывают будущее от его зоркого ока. Поэтому мы избавлены от фатума и сами можем влиять на свою судьбу. Для неравновесных процессов нет определенной энтропии, и ее нельзя рассматривать как меру хаоса. Стрела времени связана не с увеличением беспорядка, а она является источником порядка. Такое явление как жизнь невозможно без стремлению к порядку и ее возникновение обусловлено стрелой времени.

Было доказано, что сложные системы стремятся к самоорганизации, о чем говорилось ранее в данной лекции. Это означает, что система не только самоорганизовалась, но и самостоятельно эволюционирует с последующим усложнением своих динамических структур. Самое замечательное – это то, что такие системы образуют порядок самопроизвольно. При этом путь от хаоса к порядку не есть путь от случайности к необходимости. В сложных системах (больших системах Пуанкаре) исключена всякая определенность. Есть только возможности. Законы возможностей – это мосты через пропасти, разделяющие бытие и становление. Это и пути между классической и неклассической метафизикой. Мы имеем таким образом один узкий путь между двумя непривлекательными картинами мира. Либо это мир, управляемый детерминистическими законами, в котором нет места для новаций. Либо мир, о котором говорил Камю – это мир абсурда, в котором сам Бог узнает будущее, бросая кости. Между этими мирами лежит узкая тропа свободы выбора, тропа реализации возможностей. Пригожин назвал ее тропой Эпикура. Это тропа, по которой мы сами со своей свободой смогли придти в мир.

Таким образом, свобода как принцип заложена в самой природе и является внутренне присущим свойством материального мира.

Но что дает человеку наличие этого принципа в физическом мире? Пока не будет дан ответ на вопрос маленькой девочки из кинофильма «Двое и одна», всякие рассуждения о свободе в физическом мире бессмысленны. Действительно, если человек умирает против своей воли, то он умирает в силу необходимости и на фоне неизбежной грядущей смерти знание о принципе свободы в физическом мире является для него очень слабым утешением. Тем более, что сам факт смерти человека против его воли опровергает все доказательства преобладания принципа свободы в мире. Так что же дает нам знание о свободе в материальном мире? Может быть свобода дает нам некоторую надежду обрести бессмертие в этом, а не в потустороннем мире. Попытаемся ответить на этот вопрос, для чего возведем некоторую логическую конструкцию из тех небольших сведений, о которых мы узнали в данной лекции. Из копенгагенской трактовки квантовой механики мы узнали, что элементарные частицы, если они не наблюдаемы, не обладают реальностью, а только потенцией реальности, которая реализуется только в результате наблюдения. Таким образом, сознание и воля человека является той первоосновой, которая перемещает частицу из мира призрачного существования в мир реальности. Все вещи реального мира состоят из элементарных частиц, каждую из которых в отдельности человек наблюдать не может. Но он наблюдает их в совокупности. То есть вещь является результатом взаимодействия частиц и этот результат наблюдает человек. В случае отдельной частицы и в случае их совокупности в определенной вещи имеет место факт наблюдения. Поэтому есть достаточное основание предположить, что и фактом наблюдения вещи человек реализует потенцию к реальности для всех элементарных частиц, образующих данную вещь. То есть человек своим сознанием дает вещи право на существование в физической реальности. А поскльку свойства частиц в определенной мере зависят от воли наблюдателя, то наблюдатель наделяет вещь определенными свойствами. Человек с его духовным миром сам есть часть действительности. Поэтому, познавая себя и себе подобных, он своей волей может наделять себя и других определенными свойствами. В том числе и свойством физического бессмертия. Но как должен быть построен процесс познания и волевой направленности, чтобы достичь желаемой цели. Возможно, в основе лежит определенный образ жизни, посредством которого осуществляются целенаправленные воздействия на природу человека. Если такое предположение верно, то вполне понятным становятся следующие слова Исуса Христа при обращении его к своим ученикам: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем». Здесь явно просматривается мысль о физическом бессмертии человека не в потустороннем мире, а в реальном физическом материальном мире, но это бессмертие достигается определенным образом жизни, который описал Христос в своем учении. Этот образ жизни предполагает не только личное самосовершенствование, но и наблюдение и восприятие других людей такими же как и ты сам (возлюби ближнего, как самого себя). Весь вопрос состоит в том, сможет ли отдельный индивидуум реализовать такой образ жизни в современной реальности, свойства которой таковы, что находятся в антагонистическом противоречии с моделью образа жизни, обеспечивающей приобретение бессмертия? Здесь можно с уверенностью сказать «нет», так как воздействие реальности разрушает эту модель. Единственно возможный путь – это создание общества, в котором будут устранены разрушающие факторы реальности на сознание и волю человека. Для этого требуется создание такого общества, в котором будет реальная, а не мнимая свобода для каждого его члена. Причем такая свобода, которая в равной мере принадлежит каждому члену общества. Когда реальная свобода одного человека не ущемляет свободу никого другого. Такое общество создать очень трудно. Но это единственная возможность пройти человеку по тропе Эпикура, ведущей в бессмертие. И не в потустороннем мире, а в этом физическом мире, в котором привык жить человек. И не только личное бессмертие, а вечное существование Вселенной, в которой обитает человек. О чем-то таком, похоже, догадывался отец кибернетики Норбер Винер, когда в своей книге «Кибернетика и общество» писал о неизбежной гибели человечества: «Для тех, кому известен чрезвычайно ограниченный диапазон физических условий, при которых могут происходить химические реакции, необходимые для жизни в известных нам формах, вывод о том, что человеческой жизни придет полный и ужасный конец, представляется само собой разумеющемся выводом. Все же нам, возможно, удастся придать нашим ценностям такую форму, чтобы этот преходящий случай существования жизни, а также этот, еще более преходящий случай существования человека, не смотря на их мимолетный характер, можно было бы рассматривать в качестве имеющих всеобщее значение. Мы в самом прямом смысле являющимися терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете. Все же даже во время кораблекрушения человеческая порядочность и человеческие ценности не обязательно исчезают и мы должны создать их как можно больше» (конец цитаты). При чтении этих строк неизбежно возникает вопрос: почему прагматик и атеист Винер рассматривает ценности в качестве имеющих всеобщее значение для жизни Вселенной? Что он хотел сказать тем, что после гибели человечества человеческие ценности не обязательно исчезают? Сам он не дает разъяснения на этот счет. Он высказывает эти утверждения как нечто само собой разумеющееся, хотя применительно к миру материи любые рассуждения о человеческих ценностях после гибели человечества казалось бы не имеют никакого смысла. Но факт таких рассуждений со стороны такого великого ума, как Винер, - такой факт реально существует и с этим фактом необходимо считаться. В какой-то мере объяснение этому факту можно найти у самого Винера, когда он говорит: «Кажется, что как будто бы сам прогресс и наша борьба против возрастания энтропии, по существу, должны окончиться на ведущей нас к гибели стезе, с которой мы стараемся сойти. Но это пессимистическое настроение обусловлено только нашей слепотой и бездеятельностью. Простая вера в прогресс является убеждением не силы, а покорности и, следовательно, слабости» (конец цитаты). Здесь у Винера просматривается мысль о том, что человек не должен быть покорен необходимости, выражающейся в вере в прогресс. Такая вера пассивна и ведет к неизбежной гибели. Он интуитивно бунтует против этой неизбежности. Только активные действия человеческого духа могут дать людям некую смутную надежду на преодоление неизбежности. Преодоление необходимости, которая диктуется детерминистическими законами материального мира, если и возможно, то только на пути свободного человеческого духа и его активного воздействия на реальность.