Филологические науки / Русский язык и литература

К. филол н. Трофимова П.В.

Рязанское высшее воздушно-десантное училище

им. генерала армии В.Ф. Маргелова

«Детское» начало в характере персонажей

«Тихого Дона» М.А. Шолохова

Воссоздание в романе самобытного мира и уклада жизни донского казачества потребовало от М.А. Шолохова глубочайшего знания мельчайших деталей и подробностей его быта, нравов и обычаев, семейно-родовых устоев, традиций, психологии взаимоотношений, нравственных и эстетических представлений. Принцип художественной и исторической правды побуждал писателя к соблюдению безупречной точности во всем, включая сферу художественной детализации.

Изучение поэтики шолоховской детали приводит к закономерному выводу о преемственности художественного опыта русской классики. Однако при всей соотнесенности с литературно-художественной традицией (романе прослеживается толстовская традиция движущегося, динамичного, изменчивого психологизированного портрета, тесно связанного с «диалектикой души», опыт чеховского «подводного течения») шолоховская поэтика детали глубоко оригинальна. Ее своеобразие определяется прежде всего ментальной спецификой казачества, его близостью к натуральному хозяйству, земледелию, природному миру.

В настоящей статье затрагивается «детское» начало как элемент характера персонажа. В отечественной литературной традиции «детскость» изначально символизировала чистоту, целомудрие, наивную открытость миру – качества, присущие лучшим героям русской классики: Наташе Ростовой, Пьеру Безухову, князю Мышкину. В романе Шолохова его персонажи нередко сравниваются с детьми. Причем уподобление взрослого персонажа ребенку наблюдается как в портретных, так и психологических описаниях.

Как это ни парадоксально, особенно последовательно мотив «детскости» соотнесен в романе с образом Григория Мелехова. Мужественный, порой безрассудно храбрый воин, он нередко по-детски чувствителен к жестокостям войны: «От потери крови мутила тошнота, и он плакал, как ребенок, грыз пресную в росе траву, чтобы не потерять сознание. Возле опрокинутого зарядного ящика встал, долго стоял, качаясь, потом пошел» (кн.1, ч. 3, гл. 20, с. 364).

В другом эпизоде Григорий ощущает себя грудным ребенком: «Григорий дрожал больше, чем лошади, чувствовал, что на ногах он так же слаб сейчас, как грудной ребенок» (кн. 1, ч. 2, гл. 17, с. 197).

Нельзя не согласиться с мнением, что подобные сравнения «образно указывают на двойственность характера Григория, который подобно ребенку, глубоко переживает события, открыт миру.., честен и при этом необуздан в страстях» [1].

Порой это детское начало замечают в Григории и окружающие его люди. Так, в разное время Копылов и Изварин с укоризной подмечают мальчишеское поведение Мелехова: «Дуришь, Григорий Пантелеевич! Как мальчишка ведешь себя! – Ты что, ко мне воспитателем приставлен? – огрызнулся Григорий» (кн. 4, ч.7, гл. 10, с. 97); «Ты, милый мой, будто новорожденный...» (кн. 2, ч.5, гл. 2, с. 197).

«Детское» начало выявляет в Григории самые лучшие черты его характера:

«Неожиданно в характере Григория проявились ранее несвойственные ему любопытство и интерес ко всему происходившему в хуторе и в хозяйстве. Все в жизни обретало для него какой-то новый, сокровенный смысл, все привлекало внимание. На вновь явившийся ему мир он смотрел чуточку удивленными глазами, и с губ его подолгу не сходила простодушная, детская улыбка, странно изменявшая суровый облик лица, выражение звероватых глаз, смягчавшая жесткие складки в углах рта» (кн. 4, ч.7, гл. 25, с. 233-234).

Мелехов и сам с удивлением подмечает в себе черты ребенка. «Григорий всегда, сталкиваясь с неприятелем, находясь в непосредственной от него близости, испытывал все то же острое чувство огромного, ненасытного любопытства к красноармейцам, к этим русским солдатам, с которыми ему для чего-то нужно было сражаться. В нем словно навсегда осталось то наивно-ребяческое чувство, родившееся в первые дни четырехлетней войны, когда он под Лешнювом с кургана наблюдал в первый раз за суетой австро-венгерских войск и обозов» (кн.3 , ч. 6, гл.9, с.85).

В трудные минуты первого боя окружающие его люди представляются Мелехову детьми:

«Он бросил поводья и, сам не зная для чего, подошел к зарубленному им австрийскому солдату. Тот лежал там же, у игривой тесьмы решетчатой ограды, вытянув грязную коричневую ладонь, как за подаянием. Григорий глянул ему в лицо. Оно показалось ему маленьким, чуть ли не детским, несмотря на вислые усы и измученный - страданием ли, прежним ли безрадостным житьем, - покривленный суровый рот» (кн.1, ч.3 , гл. 5, с. 277). Здесь «детское» лицо первого убитого Мелеховым врага – символ хрупкости человеческой жизни, немой укор совести Григория, а по сути – также очень важная не столько портретная, сколько психологическая деталь, характеризующая чуждость Мелехову целей непонятной для него войны.

Шолохов неоднократно подчеркивает наивность мелеховских иллюзий о возможности уйти от войны: «Об этом тоже тяжело и горько было думать. Все это было не так-то просто. Вся жизнь оказалась вовсе не такой простой, какой она представлялась ему недавно.

В глупой, ребячьей наивности он предполагал, что достаточно вернуться домой, сменить шинель на зипун, и все пойдет как по-писаному: никто ему слова не скажет, никто не упрекнет, все устроится само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле» (кн.4, ч.8 , гл.7, с. 367-368).

Детские черты, выражающие лучшие свойства человеческой натуры, присущи и другим героям «Тихого Дона». Так, с ребенком сопоставляется дед Сашка, конюх Листницких: «В молодости Сашка кучеровал, но под исход жизни, теряя силу и зрение, перешел в конюхи. Низенький, весь в зеленой седине (на руках и то рос седой волос), с носом, расплюснутым еще в детстве ударом чекмаря, вечно улыбался он голубой детской улыбкой, мигая на окружающее простодушными, в красных складках, глазами» (кн.1, ч. 2 , гл. 14, с. 182).

Детские свойства присущи и облику Аксиньи. Радуясь жизни после отступившей болезни, героиня напоминает ребенка: «Иным, чудесно обновленным и обольстительным, предстал перед нею мир. Блестящими глазами она взволнованно смотрела вокруг, по-детски перебирая складки платья» (кн.4 , ч.8 , гл.1 , с. 291).

Жизненная искушенность, опыт страстей и страданий причудливо сочетается в героине романа с детски упорной верой в силу своей любви к Григорию: «Тревога за жизнь любимого сверлила мозг, не покидала ее днями, наведывалась и ночью, и тогда то, что копилось в душе, взнузданное до времени волей, – рвало плотины: ночь, всю дотла, билась Аксинья в немом крике, в слезах кусая руки, чтобы не разбудить ребенка, утишить крик и нравственную боль убить физической. В пеленки выплакивала излишки слез, думая в детской своей наивности: "Гришкино дите, он сердцем должен почуять, как тоскую об нем"» (кн.1 , ч.3 , гл.19, с. 361).

«Детский» фактор в психологии взрослого человека – один из интересных психологических феноменов, который находит оригинальное воплощение в поэтике шолоховской детали и однозначно свидетельствует о позитивном отношении автора к своему герою.

Таким образом, анализ сферы портретной и психологической детализации в романе «Тихий Дон» свидетельствует об их глубоком и органичном взаимопроникновении. Приверженность Шолохова толстовской традиции движущегося, динамичного, психологизированного портрета, отмеченного запоминающейся навсегда доминирующей портретной деталью дополняется собственными открытиями писателя в сфере словесной портретистки. К их числу следует отнести лейтмотивные «зооморфные» и «фитоморфные» детали-характеристики, обусловленные ментальной природой казачества с его особой близостью к и природе.

Важной приметой персонажей являются «родовые» детали-знаки – черты портретного сходства членов одной семьи или родовой общности у представителей нескольких поколений. Эти и многие другие особенности шолоховской поэтики являются убедительным свидетельством его неповторимого художественного мастерства в сфере портретной и психологической детализации.

Литература:

1 Александрова, Д.И. Сравнение как способ создания художественного образа в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» / [Текст] / Д. И. Александрова. // Русский язык в школе. – 2005. – № 3. – С. 54 – 58.

2 Трофимова, П.В. Своеобразие художественной детали в русской литературе ХХ века: Монография / [Текст] / П.В. Трофимова. – Рязань, 2011.

3 Шолохов, М.А. Собрание сочинений в 9 томах. Тома 2-5 / [Текст] / М.А. Шолохов. – М., 1965-1966.