Педагогические науки/6. Социальная педагогика.

Д.п.н. Куприянов Б. В.

Костромской государственный университет, Россия

Образ восточной деспотии как фактора социализации

Информационное общество ярче обозначило этнокультурные особенности, нюансы общественного и педагогического сознания различных эпох, народов, общностей. Смотрясь в эти социокультурные зеркала, интерпретируя отражения, педагогическое сообщество может точнее определять собственное отношение к этим или иным обстоятельствам социального бытия, самоопределяться в различных социально-педагогических ситуациях, формировать ответственную личностно-профессиональную позицию. Вследствие того, что современные исследователи все определенней признают метафоричность нашего теоретического знания и профессионального сознания, можно более решительно согласиться на привлечение в сферу научного рассмотрения гуманитарных явлений различного толка, в том числе литературных произведений, позволяющих осмысливать целые обоймы социально-педагогических явлений. В качестве своего рода социокультурного зеркала, которое может быть взято для лучшего понимания социально-педагогических проблем сегодняшнего дня, мы рискнули использовать легенды о Хадже Насреддине, которые стали основой для ряда произведений Леонида Соловьева. В своей работе, опираясь на концептуальные положения о социализации и воспитании А.В. Мудрика[1], попытаемся осветить восточную деспотию как специфический фактор социализации.

Основываясь на тексте можно нарисовать такую схему социального устройства традиционного Восточного государства: двор деспота, ремесленный люд и крестьяне, обслуга власть предержащих, местные богатеи (ростовщики, владельцы крупной недвижимости), маргиналы (дервиши). Для начала в прицел нашего изучения поместим описания двора деспота и обслуги (стражники, слуги, сборщики податей и проч.), попытаемся охарактеризовать образ восточной деспотии и сформулируем несколько специфических черт.

Деспотизм здесь не просто правление одного человека, а тотальный произвол одного человека, полностью свободного от любых ограничений над бесправными людьми. В тексте книги достаточно часто упоминаются монархи, которых по полному праву можно назвать восточными деспотами (эмир бухарский, калиф багдадский, султан турецкий, шах иранский, хан ко-кандский, эмир афганский). Если верить Аристотелю, то особенностями деспотии является её «восточность», устойчивость - стабильность и легальность, то есть безнадежная непреодолимость, вследствие согласия людей, не знающих иной формы правления. Мыслители просвещения подчеркивали беззаконие деспотии[2]. Яркую характеристику деспоту дает Л.Соловьев «эмиры устроены совсем иначе, чем остальные люди: у них совсем нет сердца, и бесполезно их умолять»[3, C.121].

Бюрократия является непременным условием восточной деспотии, чиновники, обслуживающие власть составляют многоуровневую иерархическую пирамиду, они фактически распоряжаются в малых и больших делах, зачастую затягивая решения, таким образом, подчеркивая собственную значимость. Получается, что каждый, кто служит деспоту, фактически является микро-деспотом на своем месте. В качестве бюрократов выступал целый сонм визирей, писцов, сборщиков податей.

Присвоение государственных средств и коррупция (статусная рента). Как показано в тексте каждый или почти каждый служащий деспоту благодаря своему положению (правом распоряжаться теми или иными вопросами) пытался извлечь выгоду: «…дорогу преградили стражники. Их было великое множество - обутых и босых, одетых и полуголых, еще не успевших разбогатеть на эмирской службе…»[3, С.15]. Каждый чиновник восточного деспота нещадно грабит любого, кто к нему обращается, присваивая государственные деньги, идя на обман, пренебрегая интересами той власти, которая создала его положение: «Воры! - сказал эмир убежденно.- Все воры! Все до единого! … они обкрадывают нас денно и нощно!». Неправедность суда в условиях восточной деспотии Л.Соловьев показывает многократно: «Великий визирь быстро закончил еще несколько дел, причем из каждого дела неукоснительно извлекал пользу для эмирской казны»[3, С.71].

Низкопоклонство перед деспотом и презрение народа. Автор не жалеет красок для изображения рабского льстивого преклонения обитателей двора перед деспотом или его фаворитом: «По стародавнему обычаю все визири, вельможи, мудрецы и поэты ежемесячно соревновались перед лицом эмира в наилучшем восхвалении его. Победителю выдавалась награда»[3, С.153]. В тексте с завидной регулярностью повторяются цветистые словосочетания, которыми обращались к деспоту окружающие: «О справедливый, затмевающий своей справедливостью самую справедливость, о милосердный и мудрый, о великодушный эмир, о, украшение земли и слава неба, наш пресветлый эмир! … На этот раз льстецы превзошли самих себя и славословили столь громко, что даже разбудили эмира, который, недовольно поморщившись, приказал им замолчать». В повести много примеров презрительного отношения к народу со стороны властьпредержащих: «когда и кто слышал, чтобы звезды,.. располагались бы в ущерб знатным и благородным людям, благоприятствуя в то же время каким-то презренным ремесленникам, которые - я уверен - бесстыдно прожирают сейчас свои заработки, вместо того чтобы отдать их нам!» [3].

Репрессии и слежка выступали основными способами подчинения населения в восточных деспотиях. Под репрессиями в данном случае понимается принуждение деспотической власти по отношению к народу (казни, аресты, ссылки, продажа в рабство), а слежка выражается в содержании значительного числа шпионов (в терминах автора), которые не только докладывают репрессивным органам, но и сами провоцируют ремесленный люд на некорректные оценки и высказывания. В глаза бросается одна деталь – некоторые симпатии писателя к пресечению воровства в городе благодаря жестоким репрессиям начальника городской стражи кокандского хана (отдадим должное 1940 году, когда был окончен текст книги).

Основным занятием двора деспота являлись интриги – это происки царедворцев во вред конкурентам, козни («придворный мудрец, сам, конечно, погубивший многих и многих своим коварством»). Сущность интриги состоит в скрытой организации обстоятельств, которые бы запутали конкурента, привели его в замешательство, затем к потерям, вплоть до утраты своего положения при деспоте: «Великий визирь Бахтияр, больше всех опасавшийся нового мудреца, был занят мыслями о привлечении придворных на свою сторону, чтобы сокрушить с их помощью соперника; придворные же, заранее угадывая по многим признакам исход борьбы, рассчитывали, как бы повыгоднее отречься в решительную минуту от Бахтияра, предать его и тем самым войти в доверие и милость к новому мудрецу…»[3, С.143]. Интриги не предполагают для интригана разборчивости в средствах (прямой и заведомый обман, лесть, угрозы, провокация, стравливание и т.д.). В тексте повести есть один занимательный пассаж, Л.Соловьев после достаточно пространного описания красоты эмирского сада пишет: «Но визири, сановники, мудрецы и поэты равнодушно проходили мимо, не пленяясь волшебной красотой, ничего не видя и не слыша, ибо все мысли их были заняты заботами о собственном возвышении, о предохранении себя от ударов со стороны врагов и о нанесении в свою очередь таких же ударов, и в их жестких, высохших сердцах не оставалось уже места ни для чего другого, и если бы вдруг все цветы во всем мире завяли и все птицы на свете перестали петь - они бы не заметили этого, поглощенные своими честолюбивыми и алчными помыслами» [3].

Еще одним элементом восточной деспотии является пропаганда, это не только массовое устрашение во время казни, но и поддержка культа чуда, являющегося фактическим массовым обманом подвластного народа: «Старший мулла рассказывал: ... И каждый год в этот день святой Богаэддин дает нам, смиренным служителям бога, силу творить чудеса. Все эти слепые, хромые, бесноватые в параличные ждут исцеления, и мы надеемся с помощью святого Богаэддина сегодня избавить их от страданий. … » [3].

Для целостного понимания восточной деспотии можно обратиться к ряду отечественных исследований, так в схеме Л.С.Васильева «государство (в лице его главы) воспринимается как носитель социально-политической и экономической власти одновременно. Поэтому государство представляется средоточием власти, тотальной и всесильной по отношению к человеку как самоутверждающемуся субъекту в бытии»[4, С. 12].

Совершено закономерно, что результатом названных особенностей власти стало в общественном сознании субъективное преувеличение роли государства, абсолютизация деспотической формы правления как единственно возможной, правовой нигилизм, по отношению ко всем гражданским действиям, привычка к несправедливости, принятие в качестве нормы ничтожности человека и призрачности благополучия перед властью деспота.

Литература:

1. Мудрик, А. В. Социализация человека [Текст] : учебное пособие / А. В. Мудрик. - 3-е изд., испр. и доп. – М.: Изд-во Московского психолого-социального ин-та ; Воронеж : Изд-во НПО "МОДЭК", 2011. - 623 с.

2. Словарь по политологии [Текст] / отв. ред. В.Н. Коновалов. - Ростов-на-Дону: РГУ, 2001. - 285 с.

3. Соловьев, Л.В. Повесть о Ходже Насреддине [Текст] / Л. Соловьев. – М.: Эксмо, 2009. - 621с.

4. Феномен восточного деспотизма: Структура упр. и власти [Текст] [Отв. ред. Н.А. Иванов]. - М.: Наука: Вост. лит., 1993. - 390с.