Филологические науки/8. Русский язык и литература
Артеха Ю.Ю.
Днепропетровский
национальный университет им. О. Гончара, Украина
Интертекстуальность романа А.С.Байетт «Children’s book»
«Children’s book» Антонии С. Байетт (2009) – «Детская
книга» (Эксмо, 2012). Или скорее же – Книга О Детях. О детях различных, из
разных семей и сословий, а также о детях, которые все еще живут в каждом из
взрослых.
Назвать эту книгу поистине детской сложно, так как в ней присутствует
слишком много «взрослых» тем – от сексуальных проблем супружеской жизни до
политики. Однако немало в ней и того, что связывает мир детский со взрослым. И
в первую очередь это – сказка. Мотивы сказки присутствуют повсеместно в
повествовании – персонажи ассоциируются с определенными сказочными героями, а
реальные дома – со сказочными домиками. Даже имена главных героев носят
сказочный либо же мифологизированный характер (к примеру, девочка Дороти словно
взята из «Волшебника страны Оз», сказки, написанной Л.Ф. Баумом примерно в то
время, о котором идет речь в романе).
Необходимо заметить, что в романе рассмотрена не одна эпоха, а сразу
несколько. Здесь А.С. Байетт отходит от привычной для ее творчества эпохи
Викторианства и рассматривает последовавшие за ней эдвардианство, декаданс, а
также начало ХХвека. Как отмечают критики, «Её
роман — это история о взрослении
взрослых и возмужании детей, о золотом веке
и конце эпохи, о декадансе и фабианстве,
о ар-нуво и литературной сказке, а ещё о сексуальности, судебном
процессе над Оскаром Уайльдом,
суфражистках... В
«Книге детей» Байетт как бы подводит итог всему своему творчеству, сплетая в
единую сеть темы, которые волновали её на протяжении десятилетий» [2].
Во многом автор отходит от тем, раскрывавшихся
ранее в таких ее исторических нео-викторианских романах, как «Posession» или
«Ангелы и насекомые», вводя тему суфражисток, анархистов, фабианцев и прочих
движений, возникших в конце ХІХ
века, однако многие ее «классические» темы остаются в этом романе: проблема
женской самореализации, дарвинизм, спиритические кружки, соотношение природы
человека в сравнении с животным миром.
Повествование пестрит сказками самых различных
авторов: от Шарля Перро и Г.Х. Андерсена, до таких авторов, современников
главных героев, как братья Гримм, Э.Т.А. Гофман, Л.Кэролл, Дж. Барри. Что
касательно последнего, его произведение появляется в романе в виде постановки,
которую посещают главные герои, а затем каждый составляет собственное
впечатление об увиденном, сравнивая «Питера Пэна» с «Алисой в стране чудес» по
правдоподобности, истинности. Сказки цитируются, ставятся на импровизированных
сценах кукольного театра, переплетаются так тесно, что порой, как в случае с
Томом Уэллвудом, читателю трудно отделить героя романа от сказочного персонажа.
В «Children’s book»
сказки не только являются атрибутом детства, способом интерпретации
действительности – они также являются средством существования целой семьи, мать
которой, Олив Уэллвуд, зарабатывает тем, что пишет сказки. Кроме того, для
каждого из своих семерых детей Олив придумывает его собственную сказку, в
которой он – главный герой. Это явление в романе А.С.Байетт несет особый смысл
– эти сказки, с одной стороны, отражают реальную жизнь ребенка, с другой –
предвосхищают ее события (как в случае со старшим сыном Олив – Томом), а также
подталкивают к разгадке семейных тайн (сказка Дороти Уэллвуд). Сказка Тома
проходит метатекстом через все повествование. В завязке ее лежит история о
принце, у которого Крыса отгрызла тень и уволокла ее в подземное царство, что
отдаленно напоминает нам сказку о Щелкунчике и вместе с тем – о Питере Пэне.
Следует отметить, что сам архетип тени, вероятно, был заимствован у набиравшего
в те годы популярность психоанализа (в романе упоминаются З.Фрейд и К.Г.Юнг).
«Щелкунчик» Гофмана упомянут непосредственно в романе – именно в честь этой
сказки был назван коттедж «Орешек». «Том-под-землей» из метатекста постепенно
входит в сам сюжет, влияя на него, становясь его частью. Сказка разрастается,
захватывая в себя все больше героев, и в итоге приводит к трагедии.
Следует отметить, что прототипом Олив Уэллвуд, вероятно, является известная
викторианская писательница Эдит Несбит (1858 – 1924). Эдит, как и Олив,
зарабатывала на жизнь писанием сказок, у нее было много детей, двое из которых
не были ее родными, а были детьми ее мужа от другой женщины (в романе – сестры
писательницы), она также являлась одним из основателей фабианского общества.
Проблема женской самореализации актуальна не только для Олив Уэллвуд – все
героини А.С. Байетт задумываются над этим вопросом, и каждая по-своему.
Маленькая Дороти Уэллвуд на вопрос, кем она хочет стать, неожиданно для
взрослых, и более всего – для самой себя – отвечает, что хочет стать врачом. И
здесь автор заходит дальше, чем в предыдущих романах.
Скажем, в «Ангелах и насекомых» Метти Кромптон обретает независимость и
становится соавтором книги. В «Children’s book» эта проблема рассмотрена в большем
масштабе: каждая героиня пытается найти себя, чего-то достичь. Женские желания
и стремления наконец оказываются в центре внимания, что начиналось еще в
середине ХІХ века. Девушки размышляют о будущем – Гризельду шокирует решение
Дороти стать врачом, и она вспоминает о прочтенных ею романах о женщинах,
которые принуждали себя к покорности, но в глубине души были бунтарками. Здесь
автор сама наталкивает нас на интертекстуальную параллель, упоминая героинь
классических произведений: Джейн Эйр, Элизабет Беннет, Фанни Прайс, Мегги
Талливер, замечая, однако, что и они были другими:
«Griselda had been shocked–deeply shocked–when
Dorothy said she wanted to be a doctor. She had not thought of wanting anything
beyond release from puce bows. She had an intense secret life, which consisted
of reading novels about women reduced to silent attentiveness, full of inner
rebellion, or of the effort of resignation. Jane Eyre, Elizabeth Bennet, Fanny
Price, Maggie Tulliver. But all these had really wanted love and marriage. None
had wanted anything so–so destructive–as to be a doctor. Why had Dorothy never
said anything of this intention?»[1,
79].
Тему положения женщины в обществе одной из первых начала развивать американская писательница Луиза Мэй Олкотт в
ее романе «Little Women» (1868-1869). Это был роман для детей, с прямо
поставленным вопросом о женской независимости, деятельности и способностях. В
романе Олкотт героиня также становилась врачом. Что характерно, в такой
«детской» литературе раскрывается социально важная женская проблематика,
затронутая в упомянутых ранее «взрослых» романах Дж.Остин, Дж.Эллиот, Ш.Бронте.
На наш взгляд, такой «тандем» детского и взрослого, женского, в романе Л.М.
Олкотт мог быть подхвачен А.С. Байетт в «Children’s book».
Конечно, не стоит забывать о тех героинях, которые предпочли классическую
роль хранительницы очага и матери семейства. Так, маленькая Филлис мечтает не о
профессии, а о доме, красивых платьях и детях. Эмансипация и суфражизм как
движение еще были в самом начале пути, и их идеи поддерживались скорее
меньшинством.
Создается впечатление, что А.С. Байетт привлекают не классические,
традиционные сказки, а их интерпретации. Так, кукольник Ансельм Штерн на
празднике Летней ночи дает представление для детей. Автор выбирает сказку
«Золушка», один из самых распространенных и популярных сказочных сюжетов. Но
выбирает она не «Золушку» Перро, 1697 года, а «Золушку» ХІХ века братьев
Гримм, в которой намного больше страшных и пугающих эпизодов, таких как кровь в
башмачке, заставивших содрогнуться не только детей, но и присутствовавших
взрослых. Сама же тема кукольного театра, марионеток поднимается в романе на
уровне философской категории. Если в «Ангелах и насекомых» А.С. Байетт
размышляла о природе происхождения человека – феномена эволюционного или же
теологического – то в «Children's book» люди сравниваются с марионетками, здесь
- вопрос о различии живой и неживой
материи, природного и искусственно созданного.
Помимо сказочных персонажей, книга полна мифологии – здесь и эльфы, и феи,
и гаторны (духи шахт), и нибелунги, и сильфиды, и «маленькие человечки».
А.Байетт использует не только Британскую мифологию, а мифологию всего мира.
Однако не только духи шахт, но и сами шахты упоминаются в романе. В
сравнении с Золя, А.С.Байетт придает этому образу некоторое волшебство. Среди
шахтеров бытуют различные поверья и
мифы об обитающих в забоях духах, сама же шахта, словно чудовище из
сказки, пожирает братьев и отца Олив Уэллвуд. Этот образ не присутствует в
романе постоянно, как в «Жерминале», он словно все время находится за спиной
Олив, как призрак прошлого, о котором хочется, но невозможно забыть. Это
напоминает нам роман Д.Г.Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей», в котором образ
шахты, находящейся неподалеку, словно нависает над всей жизнью персонажей.
Следует заметить, что другой роман Д.Г.Лоуренса, «Сыновья и любовники»,
упоминается в романе А.С. Байетт.
Сказочные перевоплощения проходят сквозь всю линию повествования. К
примеру, Василий Татаринов, русский анархист, приодевшись для велосипедной
прогулки – велосипеды, как значимое изобретение XIX века, часто упоминаются в
романе – преображается в глазах детей в настоящего волшебника благодаря своему
телосложению, росту, а также отличительной черте – длинной остроконечной белой
бороде.
«He had come in the dress suit. He was a dramatic
figure, inordinately tall and thin with a long pointed white beard like a
wizard» [1, 59].
Гризельда (имя которой само по себе отсылает нас к сказке Шарля Перро) в
новом платье кажется Дороти фарфоровой куклой, в которую безнадежно влюблен
оловянный солдатик – что напоминает читателю одну известную сказку Андерсена.
В романе также можно наблюдать некое «двоемирье», присущее романтизму. Оно
неизменно присутствует в жизни детей, тесно сплетая сказку и реальность. Однако
это «двоемирье» существует не только на уровне фантазий и сказочных метафор –
двойную жизнь ведут многие персонажи «Children’s book»,
и даже дети. Так, мальчик Чарльз из состоятельной семьи, учащийся в Итоне, под
влиянием своего преподавателя Зюскинда становится Карлом – социалистом и
анархистом, посещающим собрания, помогающим издавать пропагандистские журналы.
Тайная жизнь Чарльза-Карла остается скрытой даже от его ближайших друзей и его
семьи.
Схожая двойственность в повествовании наблюдается и в художественной
трактовке историзма. Вымышленные герои сосуществуют с реальными историческими
личностями – скульпторами, писателями, политическими деятелями. Исторические
факты – громкие дела того времени или значимые события – выходят на один план с
историей жизни главных героев. Так, на Великой Всемирной выставке в Париже
Хамфри встречает жалкого и оборванного Оскара Уайльда, а Роден интересуется
рисунками Филипа.
В «Children’s book», как и в предыдущих романах
А.С.Байетт, как мы видим из сказанного выше, важна интертекстуальность.
Зачастую, автор сама указывает читателю на существующую между произведениями
связь. Так, в самом начале романа, когда мальчики приводят в дом голодного и
грязного Филипа, Тому приходит в голову сцена прибытия Дэвида Копперфильда в
дом его тетушки, Бетси Тротвуд.
«Tom was put in mind of David Copperfield’s
arrival at Betsey Trot‑wood’s house. A boy. Coming to a real home, out of
dirt and danger. He was about to echo Mr. Dick–give him a bath–and managed not
to» [1, 25].
Важна и, так сказать, «авто-интертекстуальная» связь, ведущая читателя и к
другим романам самой А.С.Байетт. К примеру, в сцене перед карнавалом, когда
дети наряжаются в различные костюмы, присутствует образ бабочек, с которыми
Филип ассоциирует девочек, наряженных в яркие фартуки.
«The girls wore bright aprons, like coloured
butterflies, Dorothy butcher‑blue, Phyllis deep rose, Hedda scarlet.
Florian had a cowslip‑yellow smock» [1, 36].
Это напоминает нам эпизод
романа А.С.Байетт «Ангелы и насекомые», в котором героиня предстает в оранжерее
перед ученым-энтомологом окруженной разноцветными мотыльками, и словно сама
превращается в бабочку. Однако, если в романе «Angels and insects»
доминируют образы различных насекомых – мотыльков, муравьев – то в «Children’s book» намного чаще встречаются образы змей
и лягушек. Это образы, связанные с фольклором разных стран (в отличии от
бабочек).
Автор также немало размышляет о природе и сущности детей, о динамике ее
изменения в филогенезе. Автор говорит о детях викторианских как об особом
феномене, появление которого было обусловлено ростом семьи, в которой зачастую
было шестеро и более детей, что приводило к появлению в семье целой иерархии,
структуры, внутри которой каждый ребенок имел собственное место. Большое
количество детей, рожденных в XIX веке, было также напрямую связано с высокой
детской смертностью – но и умершие младенцы зачастую даже после смерти
оставались частью семьи.
«The children mingled with the adults, and spoke
and were spoken to. Children in these families, at the end of the nineteenth
century, were different from children before or after. They were neither dolls
nor miniature adults. They were not hidden away in nurseries, but present at
family meals, where their developing characters were taken seriously and
rationally discussed, over supper or during long country walks. And yet, at the
same time, the children in this world had their own separate, largely
independent lives, as children. They roamed the woods and fields, built hiding‑places
and climbed trees, hunted, fished, rode ponies and bicycles, with no other
company than that of other children. And there were many other children. There
were large families, in which relations shifted subtly as new people were born–or
indeed, died–and in which a child also had a group identity, as “one of the
older ones” or “one of the younger ones.” The younger ones were often enslaved
or ignored by the older ones, and were perennially indignant. The older ones
resented being told to take the younger ones along, when they were planning
dangerous escapades» [1, 44].
В романе также поднимается немало социальных проблем: бедность, голод,
неравенство, а также описанные ранее Диккенсом работные дома, в которых боялся
оказаться любой человек. Именно в таких условиях в те годы сформировались идеи
социализма, о которых также сказано в «Children’s book»
немало.
Если постмодернистский роман конца ХХ века можно назвать ностальгирующим по
эпохе викторианства, то конец XIX,
описанный в романе, тяготеет к ностальгии по более ранним периодам истории и,
более того, обращается к литературе прошлого (так же, как это происходит с
неовикторианским романом). Герои А.С.Байетт цитируют Мильтона, Китса, Джона
Донна, ставят Шекспира.
Литература
1. Byatt A.S. Children’s book. A knopf book. London, 2009. – 815p.