Карагандинский
государственный университет им. Е.А. Букетова, Республика Казахстан
РУССКИЙ АБСУРДИЗМ КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
К феномену русского абсурда
под влиянием экзистенциалистской мысли еще в 40 – 50-е годы обратился Владимир
Набоков. В своем курсе лекций по русской литературе вслед за Сартром и Камю он
утверждал, что абсурд возвращает литературе категорию трагического, а потому
первым русским абсурдистом является Н.В. Гоголь, так как он, по мнению
Набокова, сумел совместить в себе и абсурдное, и трагическое: «Абсурд был
любимой музой Гоголя, но когда я употребляю термин «абсурд», я не имею в виду
ни причудливое, ни комическое. У абсурдного столько же оттенков и степеней,
сколько у трагического, – более того, у Гоголя оно граничит с трагическим» [1,119].
Продолжая мысль Набокова, к числу писателей, творчество которых подготовило
почву для появления русского литературного абсурдизма можно, безусловно, отнести
Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова.
Но как литературное течение
русский абсурдизм возник не в XIX-ом, а в
начале XX века. И связано его возникновение с появлением в
русском искусстве литературно-театральной группы ОБЭРИУ (Объединение реального
искусства), существовавшей в Ленинграде с конца 20-х до начала 30-х годов.
Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском
Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нем обэриуты впервые
заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». Тогда
же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения,
в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды
обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические
предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства. Обэриуты
попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского
модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они
культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по
крайней мере, на два десятилетия.
Аббревиатура ОБЭРИУ была составлена
из следующих элементов: ОБ – объединение, ЭР – реальное, И – искусство. У – не
является обозначением какого-либо слова. Его можно рассматривать как частицу
слова «искусство». Но скорее всего «У» вносит в аббревиатуру игровой и даже
пародийный характер. Смысл игры – в нарушении принятой логики сокращений.
Ключевым в этом сокращении является слово реальное,
открывающее дверь в поэтику обэриутов. В применении к искусству слово
«реальное» означало у обэриутов то, что искусство реально, как сама жизнь.
Искусство ничего не отражает. Оно живет само по себе.
Главными представителями этого
объединения были Константин Вагинов, Николай Заболоцкий, Александр Введенский и
Даниил Хармс. В Обэриу входили поэты самых разных направлений. По замыслу
организаторов, ОБЭРИУ должно было состоять из пяти групп: литературной,
изобразительной, театральной, кино и музыкальной и сконцентрировать вокруг себя
основные силы ленинградского левого искусства.
Назвав себя в манифесте «новым
отрядом левого революционного искусства», «творцами не только нового
поэтического языка, но и создателями нового ощущения жизни и ее предметов»,
обэриуты заявили, что в основу творчества кладут «метод конкретного
материалистического ощущения вещи и явления и конкретный предмет, очищенный от литературной
и обиходной шелухи» [2,146].
Поэтика обэриутов основывалась
на понимании ими слова «реальность». В манифесте Обэриу говорилось: «В своем
творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не
разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной
шелухи, делается достоянием искусства.
В поэзии – столкновение
словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики. Вы как будто
начинаете возражать, что это не тот предмет, который вы видите в жизни?
Подойдите поближе и потрогайте его пальцами. Посмотрите на предмет голыми
глазами и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты.
Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «не-реальны» и «не-логичны»?
А кто сказал, что житейская логика обязательна для искусства? Мы поражаемся
красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что вопреки анатомической
логике, художник вывернул лопатку своей героини и отвел ее в сторону. У
искусства своя логика и она не разрушает предмет, но помогает его познать. Мы
расширяем смысл предмета, слова и действия» [2,146].
В таком понимании искусства
обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые также утверждали, что
искусство существует вне быта и пользы. Обэриуты развивали дальше отдельные
стороны футуризма, связанные с творчеством В. Хлебникова и А. Крученых,
обращаясь в то же время к традициям русских сатириков XVIII – XIX вв., а также
к традициям Козьмы Пруткова.
Это была действительно «реальная»
поэзия: читателю, слушателю предлагалось забыть известные им вещи и,
отрешившись от жизненных и литературных ассоциаций, почувствовать «слово
как таковое» и автономную сущность предметов. Нарочитый алогизм образов, острота и гротескность
мировосприятия, стремление вскрыть первичность предмета сближают их с живописью
П. Филонова, К. Малевича, сюрреализмом и экспрессионизмом. С футуристами
соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также
антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных
выступлений.
Особое место в искусстве
обэриутов занимал театр, которому они посвятили отдельную декларацию. Обэриуты
отрицают литературный театр, где все элементы подчинены драматическому сюжету –
пьесе как рассказу в лицах о каком-нибудь происшествии и где на сцене все
делается для того, чтобы яснее, понятнее и ближе к жизни объяснить смысл и ход
этого происшествия. Театр, говорят обэриуты, совсем не в этом. Приведя примеры
нескольких абсурдирующих сценических действий (актер, изображающий министра,
начинает ходить по сцене на четвереньках и при этом выть по волчьи; актер, изображающий русского мужика, произносит
вдруг длинную речь по латыни; на сцене появляется стул со стоящим на нем
самоваром, из-под крышки которого вместо пара вылезают голые руки), – авторы
переходят к утверждению, что ряд таких режиссерски организованных моментов
создает театральное представление, имеющее свою линию сюжета, свой сценический
смысл и свой интерес для зрителя.
Иначе говоря, в противовес
драматическому сюжету, театр Обэриу концентрирует все внимание на сюжете
сценическом. Основателями театра Обэриу стали Введенский и Хармс, театральные
опыты которых привели к созданию театра «Радикс». «Радикс», куда были
приглашены профессиональные актеры-эксцентрики, был задуман, с одной стороны,
как чистый театр, ориентированный на переживание самими актерами чистого
театрального действия, с другой – как театр синкретический, сочетающий элементы
драмы, музыки, танца, литературы и живописи [3,358].
Принципы русского театра
абсурда были воплощены в поставленной для обэриутского вечера «Три левых часа»
пьесе Хармса «Елизавета Бам». Следует отметить, что современный исследователь
творчества обэриутов М.Б. Мейлах считает «Елизавету Бам» Д. Хармса и «Елку у
Ивановых» А. Введенского высшими достижениями обэриутского и постобэриутского
театра: «На фоне несколько монотонных, при всей их значительности, даже лучших
западных пьес, с которыми мы к тому времени успели познакомиться, эти вещи
поражали философским радикализмом, поэтической суггестивностью и подлинным
величием» [3,357]. Говоря о западном театре абсурда, Мейлах подчеркивает, что
подобный театр появился в России на два десятилетия раньше, чем на Западе, и
еще столько же продолжал оставаться никому не известным.
Постановки обэриутских
спектаклей, свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их
неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства официальных
властей. Последовала серия скандалов, а 9 апреля 1930 года появилась разгромная
статья с характерным названием «Реакционное жонглерство: об одной вылазке
литературных хулиганов», которая стала по существу приговором группе обэриутов.
Эту дату можно считать датой
прекращения существования Объединения реального искусства – одной из
последних литературных групп в России первой половины XX века. Оставалось всего
два года до создания единого Союза советских писателей с единым для всех
методом социалистического реализма. Казалось, с исключением из литературного
процесса Обэриу исчезнет и русский абсурдизм как литературное течение. Но этого
не произошло.
Судьба всех участников группы
была на редкость печальной: арестованы были почти все, одни расстреляны, другие
прошли через лагеря, третьи были репрессированы, погибли в заключении. Хармс и
Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при
всем различии их литературной манеры имели одну общую черту: и алогичность
Хармса, и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только
абсурд передает бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве
и времени. Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные
преобразования, современниками которых оказались обэриуты, подтверждали
актуальность их художественно-философских установок.
Стихи, пьесы и рассказы
обэриутов, да и любые другие произведения литературы абсурда, так же, как и
вполне реалистические произведения, исследуют нашу жизнь, объективную
действительность. Но только исследования эти в абсурдистской литературе
строятся «от противного»: они показывают действительность не в аспекте «как
бывает», а с точки зрения «как не бывает» или «как не должно быть». Писатели-обэриуты
реализуют свой замысел иногда – через абсурдность описываемых ситуаций, иногда
– через абсурдность поведения персонажей, иногда же – через абсурдность
построения текста.
Известный исследователь
творчества Хармса Ж.-Ф. Жаккар говорит о поэтике Обэриу как о последнем этапе
эволюции поэтики авангарда, который характеризуется осознанием того, что наш
статичный язык и обусловленное им мышление не отражают истинную, постоянно
меняющуюся, «текучую» реальность, а наоборот, отделяют нас от нее. Осознание
этого дает толчок многочисленным попыткам авангардистов создать новый
поэтический язык, действующий, так сказать, в обход механизмов обыденного
мышления, и, соответственно, и самим выйти на какие-то новые уровни сознания.
Эти попытки терпят крах, и поэтому в творчестве обэриутов «поэтика текучести», по Жаккару, сменяется
«поэтикой разрыва», главным принципом которой становится абсурд – абсурд
сознания нереальности, неистинности создаваемого нашим мышлением мира и в то же
время невозможности помыслить его каким-то другим способом.
Система связей, созданная
языковым мышлением, уже не воспринимается как истинная, но создать какую-то
другую человек не в силах, – соответственно, предметом изображения становится
бессвязность, нереальность нашего способа существования. Развивая эту
концепцию, Жаккар практически ставит знак равенства между «реальным искусством»
обэриутов и европейским театром абсурда и начинает говорить, например, об общем
для пьес Хармса и Ионеско принципе нарушения постулатов нормальной коммуникации
[4]. Иначе говоря, обэриуты в трактовке Жаккара оказываются писателями прежде
всего трагическими, все творчество которых построено вокруг переживания
невозможности найти истинные слова для истинных ощущений.
В то же время, по словам А.Н.
Рымаря, многие исследователи обэриутских текстов, как и многочисленные
постановщики спектаклей по произведениям обэриутов, говорят о жизненности, об
огромном энергетическом потенциале обэриутских текстов, которые привлекают,
например, детей далеко не нагнетением трагических эмоций, а наоборот, чем-то
очень притягательно живым. Отсюда возникает опасность потерять это живое, сведя
творчество обэриутов только лишь к абсурду в примитивном его понимании [4]. Под
этим углом зрения на данную проблему смотрит Я. Друскин, когда говорит о том,
что «бессмыслица Введенского, в отличие от абсурда Ионеско, не негативное
понятие, а имеет положительное содержание, но оно не может быть адекватно
сказано на языке, предполагающем подобосущное соответствие текста контексту,
знака означаемому» [5,399]. Произведения обэриутов (особенно Введенского и
Хармса) объединяет «звезда бессмыслицы».
В творчестве обэриутов можно
выделить семантическую бессмыслицу, состоящую из нарушений правил обыденной,
так называемой «нормальной» речи, и ситуационную бессмыслицу, вытекающую из
алогичности человеческих отношений и ситуаций. Например, у Введенского
бессмыслица не только ситуаций, но и семантическая, у Хармса же преобладает
ситуационная – «борьба со смыслами», как он говорит в стихотворении «Молитва»
(1931). В этом плане русский литературный абсурдизм схож с западным
абсурдизмом. У обэриутов, как и у Ф. Кафки, бессмысленные ситуации или
положения, в которые попадает человек, часто открывают его ноуменальное
существо и его отношение к тому, что превосходит его понимание.
Также позиции западного и русского абсурдизма сближает признание
отсутствия в мире разумности, его бессмысленности. Но обэриуты видят абсурд в
несколько ином плане. Абсурд здесь выступает средством, позволяющим преодолеть
«предметность» и приблизиться к миру. Обэриуты считают своей целью
представление мира предметов таким, каким он существует до человеческого языка.
Как
отмечает О. Карпакова, «идейный ряд, транслируемый обэриутами, обнаруживает
довольно отчетливую концептуальную близость с независимо от них
сформировавшимся европейским экзистенциализмом и отстоящим от них во времени
постструктурализмом, что позволяет нам говорить, что художественно оформленная
философия Обэриу не была чем-то маргинальным среди философских течений,
предопределивших мировоззренческие установки XX века. О ее тупиковости мы можем
говорить лишь в связи с объективно прервавшими ее развитие обстоятельствами.
Вполне возможно, что это был только начальный этап какого-то мощного
интеллектуального движения. Во что бы оно могло вылиться в дальнейшем – мы
теперь никогда не узнаем» [6].
Таким образом, русский абсурдизм, возникший
в начале ХХ века и формально связанный с деятельностью писателей-обэриутов,
стал самостоятельным национальным литературным феноменом, определившим
дальнейшее развитие не только русской, но и западно-европейской литературы и
культуры.
Литература:
1 Набоков
В.В. Лекции по русской литературе / Под ред. Харитонова В.А. – М.: Изд-во
Независимая Газета, 1998. – 512 с.
2 Введенский
А.И. Полное собрание произведений: В 2 т. – Т. 2. Произведения 1938 – 1941.
Приложения. – М.: Гилея, 1993. – 271 с.
3 Ново-Басманная,
19 / Вступ. статья Г. Анджапаридзе; сост. Н. Богомолова. – М.: Худож. лит.,
1990. – 750 с.
4 Рымарь
А.Н. Поэтика Д. Хармса и А. Введенского в контексте их философских исканий // xarms.lipetsk.ru
5 Друскин
Я.С. Звезда бессмыслицы // «…Сборище друзей, оставленных судьбою» / Л.
Липавский, А. Введенский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. – М.: Ладомир,
2000. – 368 с.
6 Карпакова
О. Философия Н. Лосского и поэтический язык «обэриутов» // xarms.lipetsk.ru