Д.с.н., профессор Потапова О.Н.

Саратовский государственный технический университет

имени Гагарина Ю.А.

СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ ФЕНОМЕНА ИНВАЛИДНОСТИ В ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ ОБЩЕСТВА

Инвалидность как социальное явление существовала на всех этапах развития человечества. Отношение же окружающих к инвалидам было различным, и менялось в зависимости от уровня развития общества, религиозных и культурных норм и ценностей, характерных для каждого исторического этапа его развития.

Так, на ранних этапах развития человечества существовала практика уничтожения ослабленных и больных детей при рождении. В греческой культуре инвалидность рассматривалась как наказание за грехи предшествующих поколений [1].

В средние века существовало понятие, рассматривающее детей с врожденными нарушениями, как символ, предвещающий несчастье. При этом самих детей считали подмененными дьяволом («changeling»). Закон Mallens Maleficarum от 1487 года гласил, что матери таких детей являлись ведьмами, замешанными в магии и колдовстве [2].

В истории зарубежных стран отношение к инвалидам отличалось особой жестокостью. Существовала практика, когда, потехи ради содержались придворные шуты и шутихи, которые подвергались всеобщему глумлению. Встречались и такие явления, когда детей специально подвергали насильственному увечью, чтобы увеселять публику в балаганах, демонстрируя уродующие шрамы, раны, с целью зарабатывания денег и обогащения (В.Гюго «Человек, который смеется»). В фашистских концлагерях людей насильно калечили и специально превращали в инвалидов и бессловесных роботов, практически в животных, отнимая интеллект, стирая память, подвергая стерилизации (Ю.Семенов «Мертвый сезон», В.Собко «Десять дней счастья»).

В древнерусской культуре отношение к инвалидам было связано с милосердием и поклонением, возведением нищих, калек, юродивых в статус пророков (Св. Ксения Блаженная, Св. Василий Блаженный, Св. Матрона и др.). Такое отношение было связано с истинно христианскими принципами любви к ближнему и к инвалиду, в частности, а также с благоговением перед непонятным и непознанным. Э.Радзинский так охарактеризовал юродивых на Руси: «Среди этой нищей, пьяной и срамной толпы ходили юродивые – эти живые святые Московской Руси… Вот он, нагой человек в веригах, зашел в лавку, забрал, чего хотел, и пошел прочь. Хозяин вослед ему только низко кланяется – большая честь, коли зашел к тебе юродивый. Юродивые… «безумные Христа ради», чьими грозными словами, а порой открыто срамными поступками Бог обличает наши пороки, которые мы стремимся держать в тайне» [3].

Христианство наделяло юродивых пророческими качествами и поддерживало их, оставляя при храмах и монастырях, так как считалось, что «блаженны нищие духом».

Таким образом, в истории прослеживаются две основные тенденции социокультурного восприятия инвалидности: одна, сформированная религиозными и культурными ценностями и проявляющаяся в терпимом, милосердном отношении к людям с ограниченными возможностями, и другая, прямо противоположная, связанная с дискриминацией, унижением и эксплуатацией людей с ограниченными возможностями.

Сформировавшееся неприятие обществом инвалидов способствовало развитию политики их изоляции в России и зарубежом. Людей с ограниченными возможностями помещали в богодельни, интернаты и психиатрические больницы. Политика интернирования обострила проблему дискриминации и социального исключения инвалидов, навсегда отрезая им все пути к дальнейшей социализации и возвращению в общество [4].

Более того, политика исключения из общества, дискриминации и изоляции инвалидов с нормальным интеллектом, способствовала формированию девиации у этих людей, приводящей в дальнейшем к деградации и маргинализации личности. В теории маргинальной идентичности Р.Парка понятие маргинальной личности сформулировано следующим образом: «Маргинал прокладывает путь по границе двух культур и должен реализовывать свой творческий потенциал, чтобы в одиночку преодолеть их социальное столкновение [5]». Теория «одиночества в толпе» была развита И.Гоффманом [6] как «учтивое невнимание», характерное в отношении к инвалиду со стороны современного общества. Согласно исследованиям Зиммеля [7], не следует разграничивать нормальное от патологического, а следует изучать внутренний опыт и стабильные формы жизни во времени и пространстве, а также причинность, что играет особую роль в анализе проблемы нетипичности, ситуации переживания опыта «быть другим». В теории феноменологии повседневного мышления А.Шюца социальные связи, степень их устойчивости определяет отношения между чужими и своими, а также психологические процессы преодоления чуждости, нового окружения. Чужой – это человек, переживающий личностный кризис и стремящийся проникнуть в новую структуру [8]. Проблема детской инвалидности может анализироваться в контексте социокультурной теории нетипичности, которая делает акцент на изучение общих механизмов стереотипизации, практик исключения и стигматизации, инаковости, непохожести [9]. Но нетипичным также может быть и гений, вундеркинд и т.д. В мире существует особая группа населения (около 5 %), которая обладает уникальными, гениальными способностями (А.Эйнштейн, В.Мессинг, Ванга и т.д.). Это тоже нетипичные люди, но они смогли сделать революцию в науке и в представлениях о человеческих возможностях. В контексте народосбережения следует выявлять этих людей в детском возрасте и создавать им комфортные условия для самореализации.

Отношение общества к детям с ограниченными возможностями включает в себя восприятие физических, поведенческих характеристик ребенка, а также формирование представлений о его намерениях и мыслях [10]. Политика социального исключения инвалидов из жизни общества может быть расценена как политика табуирования. По З.Фрейду [11], понятие табу – это запрет и ограничение в общении, «опасная сила, передающаяся при прикосновении к

зараженному его объекту почти как зараза». Эта сила свойственна всем лицам, представляющимися необычными, в данном случае – инвалидами. Дети- инвалиды могут рассматриваться обществом как девианты, т.е. люди, отклоняющиеся от общепринятых норм, согласно теории Дюркгейма [12], что неизбежно приводит к конфликту ребенка с обществом и социальной агрессии его к окружающим. Особенно это характерно в отношении к детям-сиротам с ограниченными возможностями. Практики социального исключения приводят к глубоким личностным переживаниям, уязвляют и без того надломленное самолюбие и усугубляют состояние одиночества и никчемности. В связи с этим феномен детской инвалидности требует более тщательного изучения в контексте народосбережения.

Литература

1. Шапкина Н.В. Социальное насилие как форма власти // Философия и социология власти. Материалы Всерос. научн.конф.- Саратов: Изд-во ПФ РУЦ, 1996.- С.19-20.

2. Haffter C. The changeling: history and psychodynamics of attitudes to handicapped children. Europen folklore// Journal of the History of Behavioral Studies, 1968, №4.

3. Радзинский Э. Кровь и призраки русской смуты. – М.: Вагирус, 2004.-С.64.

4. Гидденс Э. Социология.- М.: Эдиториал УРРС, 1999.- С.86.

5. Park R. E. Human migration and the marginal man // American journal of Sociology/- Chicago, 1928. Vol.33. № 6. p. 881-893.

6. Гоффман И. Стигма: заметки об управлении испорченной идентичностью. Ч.1 Стигма и социальная идентичность. Часть 2. Контроль над информацией и социальная идентичность (главы 3-6) / пер. М.С.Добряковой. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: // ecsocman.edu.ru.images/pubs/2003/11/20/0000132063/goffman.final.doc

7. Зиммель Г. Человек как враг / сост. С. Я. Левит, Л. В. Скворцов, пер. М. И. Левиной, Л. Г. Ионина // Зиммель Г. Избранное. Т.2.-Созерцание жизни.-М.: Юристъ, 1996.- 607 с.

8. Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования.- 1988.-№2.- С.135.

9. Ярская - Смирнова, Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности: дисс. докт. соц. наук/ Ярская - Смирнова Елена Ростиславовна.- Саратов, 1997.-272 с.

10. Андреева Г.М. Социальная психология. – М.:Аспект-пресс, 1996.- С.119.

11. Фрейд, З. Тотем и табу / З. Фрейд, сост. и авт. предисл. П. С. Гуревич - М.: Олимп: Аст.Лтд, 1997.-446 с.

12. Дюркгейм, Э. Самоубийство: Социологический этюд / Э. Дюркгейм. - М.: Мысль, 1993.-399 с.