Философия / 1. Философия литературы и искусства

Зайцева М.Л., доктор искусствоведения

ФГБОУ ВПО «Государственная классическая академия имени Маймонида»,

г. Москва

Явление синестезии и адекватность эстетического

восприятия средневекового искусства

Синестезийность, или взаимосвязь ощущений, есть условие адекватности субъекта жизни самой жизни. Единство бытия связано с холистическим, целостным характером сознания. Реальность существования наряду с ощущениями тела особых духовных ощущений не вызывает сомнений и с очевидностью доказывается практикой: ведь если бы совсем не было у человека духовных ощущений веры, совести, правды, то немыслимыми были бы в мире детекторы лжи. О сокровенных рецепторах (внутреннем слухе и зрении) и их болезнях писали еще древние авторы. В частности, о духовном насморке как результате «потери добродетели, коею ощущалось благоухание Христово» рассуждал преп. Евагрий.

Как соотносится это внутреннее видение, слышание с более изученными способами восприятия при помощи внешних органов чувств? Августин, Ареопагит, Бонавентура, Гуго Сен-Викторский, Фома Аквинский отмечали, что видимое глазами ни в коем случае несравнимо с тем, что усматривает ум: «только разумное зрение не обманывает», телесное же зрение «принимает подобие за самые тела». Внутреннее чувствование предполагает осознанность впечатлений, вызванных внешними факторами, особую культуру восприятия. Ее ориентиром является понятие, вновь апеллирующее к внутренним ощущениям – трезвенность ума. Для этого необходима культура восприятия, ориентирующаяся на аскетическую установку содержания ума в чистоте. Умаление этой чистоты ума, совершающееся под воздействием «опьяняющих» чувственных страстей, приводит к искажениям восприятия человеком мира, социума, самого себя. Синестезийное восприятие, подчиняющееся регламентации с помощью аскетической практики духовного трезвения, становится важным этапом достижения сверхчувственного познания Божественных энергий.

В средневековой богословской культуре звуковые, визуальные, вкусовые, тактильные, обонятельные ощущения мыслились как целостная, но индивидуально выстроенная система восприятия, способствующая отражать божественный свет и направлять к духовному преображению. Символизм мышления предполагал наличие определенного вектора понимания смысла сакральных символов, направленного к Божественному Прообразу, и наличие свободной, обусловленной индивидуальными особенностями человека вариации смыслов. Светоносному образу Бога соответствует понимание восприятия как светового по своей природе. Об этом писал Бонавентура, полагая, что световую природу чувствительности «видно по нервам, имеющим природу ясную и светопроводящую. В пяти чувствах свет различается в зависимости от большей или меньшей чистоты».

В основе эстетического восприятия средневекового искусства всегда находится умозрительный образ, обращающийся к культуре духа и высокой практике очищения от ложных образов. Восхождение от чувственного восприятия к морали и трансцендентному образу мыслилось как иерархия духовных отражений. Для постижения истинной красоты бытия необходимо «всегда носить в себе божественные образы, чистые, не смешанные с дольними и обманчивыми впечатлениями, быть и непрестанно делаться как бы неомраченным зерцалом Бога» – писал Григорий Назианзин (Богослов). Григорий Палама в трактате «Триады в защиту священно-безмолвствующих» отмечает, что Бог «являет Себя очистившемуся уму как бы в зеркале, сам по себе оставаясь невидимым, потому что таково свойство зеркального образа: он очевиден и его не видать».

Для понимания синестезийных основ религиозного и художественного мышления весьма продуктивным оказывается практика видения «глазами сердца», особенно распространенная в монашеской среде, приемы эмпатического вживания в зримый Божественный образ, запечатленный в иконе. Именно сердце в святоотеческой литературе понимается как некий потаенный внутренний центр (трон, «седалище ума»), к которому должно быть направлено сосредоточенное усилие аскета. Так, отвечая на вопрос о месте обитания ума священно-безмолствующих, Григорий Палама отмечал: «одни водворяют его в мозгу, как в некоем акрополе (кремле); другие дают ему седалище в сердцевине сердца». Как отмечал А. Ф. Лосев, если платоник не разделяет тело и дух, не различает физиологические моменты восхождения к божественной истине, то исихиасты воспринимают образ своего Бога сердцем и дыханием, направляют ум в грудь и сердце. Семиотика христианских представлений о телесности включает в себя физиологическую конкретность, придающую интимную глубину воспринимаемым истинам, наделяя их личностным отношением.

Анализируя в труде «Стигмата и смысл памяти» семиотические функции ран, изображаемых в сюжетах страстных циклов, Ж. Бене отмечает, что «видение глазами сердца» предполагало активную связь тактильного, визуальных и интероцептивных ощущений. Это свидетельствует о несомненном присутствии синестезии в средневековом мышлении и восприятии. Видение «очами сердца, очищенными состраданием и любовью, и обретшими способность созерцать божественную красоту» становится основой художественно-эстетического восприятия. Синестезия становится основой процесса символизации языка, объединяющего божественные и человеческие миры через яркие образы, обращенные ко всему спектру ощущений.

Художественное сознание направлено на создание смыслового пространства личности, соприкасаясь и во многом определяясь уровнем развития эстетического и этического в человеке. Как говорил святой Макарий, когда душа очищается от страстей, делается неукоризненной, становится она вся «оком ... и возвращается ей ее естественная прозорливость». Только преобразовав внутреннюю дисгармонию и сотворив красоту собственной души, человек подготавливает себя для постижения и переживания первозданности Бытия как тотальной целостности, обретает способность воплощения этой целостности в искусстве. Это убеждение формируется внутри философско-религиозных систем древних цивилизаций и является обоснованием для становления теорий искусства.