Петишев А

Петишев А.А.,

ФГБОУ ВПО «Башкирский

государственный университет»

(Бирский филиал), г. Бирск,

республика Башкортостан

Мотив религиозного праведничества в романе Л.М. Леонова

«Пирамида»

В романе «Пирамида» наряду с ведущей проблемой противостояния Добра и зла разработаны важные для прозаика темы – человек и религия, христианство и заповеди Христа, Библия и Священое Писание, православие и праведничество.

Олицетворением леоновского праведника в итоговом романе писателя стал священник Матвей Лоскутов, наделенный дущевными качествами ранних героев – шапошника Катушина («Барсуки»), жестянщика Пчхова («Вор») и лесника Глухова («Русский лес»). Отец Матвей – бывший сельский батюшка, волею случая оказавшийся в столице, – пользуется уважением прихожан, увлекая их верой в божественную идею и ее сакральность. Примером тому может служить эпизод прощальной встречи отца с «блудным» сыном Вадимом. Во время беседы старший Лоскутов советует первенцу, чтобы тот укрывался от бури, сметающей Добро, и преклонялся перед божественной правдой. «При бывалошних-то гонениях, вспомни-ка, – поучал отец Вадимушку, – какие темницы ключом веры растворялись, узы какие разрубались мечом смирения <···> С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская»[i].

Истина и правда, считает Матвей Лоскутов, должны жить в душе каждого человека. О них не следует разглагольствовать, их нужно утверждать в жизни благими намерениями и поступками. Характерно, что батюшка никогда не расставался с Христом, даже в тот момент, когда обезумевшие люди покидали Бога: «<···> Они сами, – писал автор, – всем табором уходили от обременительной Христовой опеки в некую обетованную даль» (1, 416).

Л. Леонов, многоаспектно отражая человека и противоречивое время третьего десятилетия, в которое он жил, наряду с близкими героями сожалел о разрушенной российской духовности и гонениях на православие. Выразителем авторской позиции в книге выступают обитатели Старо-Федосеевского некрополя, особенно о. Матвей: он сосредоточенно ищет заветную «мечту» или высочайшую правду, он «заболел» проблемой о роли христианства в пору российского безбожия и стремится разобраться в «бесовщине», которая захватила людей, узнать, «<···> на ком лежит вина разрыва русского Бога с Россией» (2, 225).

Матвей Лоскутов – одна из духовно богатых личностей книги. У него «мужицкий облик», «<···> крупные и тяжкие, в порезах и поколах чернорабочие руки <···>» (2, 29), он прост во взаимоотношениях с людьми. Долгие годы о. Матвей прожил среди вятских крестьян, и потому воспринимает мир их глазами. В его речи часто встречаются просторечные, фольклорные образные выражения – пословицы, присловья и поговорки, присказки и притчи. Например, «сапожной иглой злата не добудешь»; «чем чернее грех, тем плодоноснее покаяние»; «на конфетке далеко не укатишь, без ней и обойтись легко»; «вера благоговейно обходит тайнички, не поддающиеся лукавым отмычкам ума» (1, 58, 288, 318, 595); «смерть человека диктуется усталостью глины, а не души»; «голые приходим в мир, голые уходим без ничего»; «солнышко светит мне вполнакала, и всякая пища для меня – словно прошлогоднюю газетину жуешь» (2,237, 267, 500-501). Сельский священник нередко прибегает к эзопову языку как единственной возможности «<···> выразить запретную мысль в условиях того времени. Примечательно, что от большинства лоскутовских афоризмов тянутся нити к основным сюжетообразующим мотивам «Пирамиды», которые в свою очередь перекликаются с притчей батюшки о бездне и представленной им в простонародной интерпретации библейской легендой о праведнике Иове»[ii].

С первых страниц романа выражено отношение священнослужителей к российскому государственному устройству. «Я думал, – делится мыслями Лоскутов в письме дальнему родственнику, отставному протопопу Устину Зуеву, – когда новый строй придет, что будет общий улей, где все объединено. Людей ждет удел пчелок золотых, которые работают на хозяина и на Бога. А новые властители собираются перековать род людской на породу шершня, который, как сам видел, среднего размера муху обыкновенную запросто перекусывает пополам» (1, 56).

Отец Матвей, глядя на запустение и духовное дичание людей, с болью переживал гонения на церковь и Всевышнего. Порой Лоскутов шел в полуразрушенную церквушку, и часами, распластавшись, лежал на полу, шептал сто тридцать восьмой псалом, просил спасти душу от судящих: «<···> Отовсюду окружают меня словами ненависти, вооружаются против меня без причины <···> За любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь <···> Воздают мне за добро злом<···>»[iii].

В письме Матвея Лоскутова герой высказывает «крамольное» суждение, за которое в то время можно было поплатиться жизнью или заточением в Сибирь. «Невольная приходит на ум догадка – не в том ли заключалось историческое предназначенье России, чтобы с высот тысячелетнего величия и на глазах у человечества рухнуть наземь и тем самым собственным примером предостеречь грядущие поколения от повторных затей учинить на земле без Христа и гения райскую житуху?» (1, 57).

По словам О. Овчаренко, Л. Леонов «свою вину» за гностические ереси[iv] книги – об «ошибке» Бога, о борьбе во вселенной двух равноправных Начал – переложил на плечи о. Матвея, «бедография» которого напоминала романисту жизнь «огнепального» протопопа и старорусского писателя Аввакума. («Пирамида» и «Житие Аввакума» – родственные произведения по отражению в них космических мотивов и осмыслению образа человека вселенной). Отметим, что Л. Леонова тяготила церковная безграмотность, он не хотел, чтобы в «Пирамиде» была прописана богословская или церковная чушь. «Писатель этого опасался, – отметил Б. Раушенбах, – он недостаточно знал жизнь Церкви изнутри, чтобы самому доходить до всех тонкостей, часть этих тонкостей он узнавал от меня, звоня по телефону и расспрашивая об устройстве мироздания и о церковных правилах. Ну, и кроме того, еще больше он получал от прямого контакта с Церковью. Не просто с рядовыми священниками, а с профессорами Духовной академии»[v].

В «Пирамиде» с симпатией выписаны образы бывших священнослужителей, показаны их внешность, поступки и отношения с окружающими и властью, семейное положение и жизнь вне дома, привычки и манеры поведения, речь. Непросто складывались судьбы лишенцев, не растерявших под ударами рока в годы физического и духовного унижения благие качества души. Например, «<···> Никон Аблаев, опора многочисленной по тому времени родни, являл собой образец праведной кротости, простодушия и доброты <···> на краю пропасти не покидала Аблаева надежда на доброту Господню, помогавшую ему и в беде сохранять достоинство сана <···>» (1, 33, 38).

Не избежал участи калики-перехожего беглый поп Афинагор, с умилением и благодарностью поведавший слушателям, как «<···> разоритель обители, суровый московский комиссар, подай ему Господь здоровья, на глазах у братии стравивший собакам проживавшего там на покое ветхого архиерея, пощадил бедного Афинагора, собственноручно дважды вразумил его по шее и отпустил с наставленьицем впредь не попадаться на глаза. С той самой поры и ходит Афинагор, не противясь ветру <···>» (1, 94-95).

Через все три части романа проходит символический образ «безумного кострища», в котором бесследно исчезает под громогласный призыв эпохи – «Отречемся от старого мира» – все, что веками составляло смысл жизни человека: российская государственность, духовные святыни и сама вера: «<···> экое кострище из России содеяли – еще полвека отполыхает, пока не прогорит дотла!» – 1, 56 («Загадка»); «И пока самая зола не остынет, никто не посмеет подступиться: слишком жарко горим <···> Все плавится кругом, тлеет» – 2, 123 («Забава»); «<···> только и слышалось потрескиванье исполинских костров. Столбы искр взвивались в отемневшее небо, когда подкидывали новую охапку древесного хлама на перемол огню» – 2, 684 («Западня»). Герои «Пирамиды», словно персонажи «Чевенгура» и «Котлована» А. Платонова, не приемлют обезбоженный мир и его «строителей», возводящих утопический «<···> обширный котлован под всемирный край братства <···>» (2, 221).

Несмотря на пессимистические взгляды художника на судьбу Отечества, краеугольным камнем «русской идеи», сформулированной в книге, стала теория «неразрывного единства»[vi] России. Ее писатель утверждал на протяжении всего творчества. «Только в слитности, – сказал Л. Леонов во время беседы с А. Петишевым в 1989 году, – люди смогут противостоять чудовищной коррозии, которой подвергаются теперь их умы и души»[vii]. Леоновские герои убеждены: единство нации – пролог прогресса. «А что касается России, – заявляет Шамин, – то как бы ни обернулось с ней, она подобно всякой древней реке – то зажатая в скалистых берегах, то вырвавшись на простор из теснины, все так же, виясь и самобытно сверкая на солнышке, будет вливаться в тот же Океан бытия со сменой исторических наименований <···>» (2, 144-145).

Финал «Пирамиды» апокалипсический: эволюция разума завершилась сокрушительным поражением. Жизнь в ее нынешней форме исчерпалась, отмерла сама собой история, разрушилась преемственность поколений, исчезли людские потребности, атрофировались чувства. Человек безвозвратно потерял присущие только ему качества, превратившись в безумную тварь. «<···> Невеселым взором провожал я, – отметил повествователь, – нешумный человеческий табор, уходивший в последнюю из всех своих земель обетованных. Подобно тому, как на средневековых картах непроглядная мгла за Геркулесовыми столбами обозначалась латинской надписью Sic definit mundus[viii], мне преграждала путь русская – здесь кончается история» (2, 346).

Извечную распрю света и тьмы, тему Страшного Суда Л. Леонов раскрывает в свете христианской эсхатологии. В этом смысле вполне справедливо называть его последнюю книгу «Апокалипсисом конца XX века»<···>»[ix].

Изучая мотив духовного бытия в «Пирамиде», исследователь В. Федоров отметил: «Основной, обобщающий образ романа – это на тысячи осколков раздробленная душа русского человека конца XX века, в том числе и душа самого создателя «Пирамиды», писателя Леонида Леонова. Весь роман монофоничен, а не полифоничен, здесь нет настоящих героев, все герои «мерцают» в дымке наваждения условного художественного пространства<···>Главная мысль романа состоит в том, что в сорвавшемся со всех якорей корабле России в той или иной степени виноваты все, поэтому здесь и нет привычных романных героев, писатель всех своих персонажей проверяет одной, но главной всеопределяющей мерой – подлинности или неподлинности их духовного бытия»[x]. В «Пирамиде» художник «<···> обрушивает всю мощь своего слова, своего авторитета против тех, кто под предлогом борьбы со старым посягает на ценности, которые еще долго будут служить добрую службу нашему обществу <···>»[xi]. Писатель гневно обличал вдохновителей и организаторов «очистительной революционной бури», уничтожившей за мрачные годы культа личности Сталина и застоя почти все живое и здравомыслящее. Старейшина литературы, как и его современники, убежден: «Стихия разрушения не останавливается на полпути: начинали с храмов – памятников культуры, кончаем разрушением экологической среды, губим природу нашу, а, следовательно, и самих себя. Стихия разрушения, как эпидемия, вспыхивает, когда рвут и топчут общественные и социально-нравственные связи, когда плюют на законность <···>»[xii].

Ссылки и примечания