Музыка и жизнь/2. Культура: музыка и танцы

Кандидат искусствоведения, доцент Васильева Л.Л.

Николаевский национальный университет им. В.А.Сухомлинского, Украина

Мidcult Западной Европы XVI - XVIII в.: предпосылки возникновения, аудитория, роль посредников

В структуре культуры второй половины ХХ-начала ХХІ веков традиционно выделяют элитарный и массовый слои. Менее традиционным, но не менее объективным является выделение в ней среднего слоя, характерной чертой которого является постоянное обновление содержания и форм результате заимствований из элитарной и массовой культур. Уровень сложности произведений этого типа культуры «недостаточно высокий для элитарной, но выше массовой» [1, с.68]. Д.Макдональд предлагает определять этот тип культуры как midcult. П.Берк видит первые ростки midcult в культуре Западной Европы XVI-XVIII веков, считая ранней формой ее проявления "популяризированную" [popolareggiante] культуру, которая сформировалась в результате двустороннего взаимодействия между культурой элиты и не-элиты в течение обозначенного временного промежутка [1, с. 68].

Исторические пути развития midcult на сегодняшний день изучены недостаточно. Можно отметить исследования, касающиеся отдельных её жанров. Это работы А.Сохора, В.Конен, П.Гуревича в области музыки; А.Адамова, Я.Маркулана, Дж.Кавелти в области массовой литературы; Г.Андерсена в области роли средств массовой информации в формировании общенациональных культур.

Между midcult Западной Европы XVI-XVIII веков и современной существует непосредственная, но также недостаточно освещенная в культурологических исследованиях связь, наметить которую - цель данной статьи.

Путями для ее достижения станут: характеристика особенностей культурной ситуации в Европе XVI-XVIII веков и освещение роли "посредников" среди которых П.Берк называет, в частности, европейских интеллектуалов рубежа XVIII -XIX веков (которые первыми сделали народную культуру объектом своего интереса) и исторические тексты (рукописные или печатные документы, дошедшие до нашего времени).

По мнению П.Берка, в Западной Европе XVI-XVIII ст. существовала бинарная модель культуры (элитарная (официальная) — не-элитарная (неофициальная, популярная, народная)). Между ними действовала так называемая «концепция договоренности»: осознанная и (или) неосознанная адаптация мировоззренческих установок одной группы к установкам другой. Такая адаптация на макроуровне и в исторической перспективе происходила сверху (по инициативе духовенства), как часть процесса «цивилизирования» (Н.Элиас) или «дисциплинирования» (М.Фуко) культуры и поведения не-элиты. Но на микроуровне, в конкретных деталях процесса изменения инициировались снизу (религиозными деятелями низкого духовного сана). Таким образом, популярная культура Западной Европы XVI-XVIII вв. может быть выделена не по якобы специфическим для нее способам распространения культурных объектов, а по способам продуктивного (творческого) потребления (придания смысла используемым объектам) и трансформации элементов культуры в процессе их рецепции определенными общественными группами при определенных обстоятельствах [1, с.17].

Мысль П.Берка развивает Р.Редфилд, говоря о существовании в Западной Европе данного периода двух культурных традиций: «большой» традиции образованного меньшинства и «малой» традиции остальной части общества. «Большая» традиция была продолжением классической (античной) традиции, традиции средневековой схоластической философии и теологии, интеллектуального движения Ренессанса. На протяжении XVI-XVIII вв. она вобрала в себя идеи Просвещения и научно-технической революции. Характерной чертой «большой» традиции было приобщение к ее достижениям путем преподавания в школах и университетах.

Малая традиция включала народные песни, сказки, легенды, лубочные гравюры и печатные издания, религиозные образы, мистерии и фарсы, празднества и фестивали. Носителями ее были ремесленники и крестьяне. Распространялась «малая» традиция преимущественно устно, неформально и была открыта для всех. В ее формировании активно участвовали высшие слои (организовывая празднества, фестивали и карнавалы, опекая народных целителей и ведущих исполнителей) [7, с.41-42].

Две культурные традиции не симметрично соответствовали своим общественным группам. Элита участвовала в «малой» традиции, но не-элита не участвовала в “большой”. Такая асимметрия была следствием разницы в способах приобщения к данным традициям и распространения их. Несмотря на то, что данное явление наблюдалось еще с эпохи Позднего Ренессанса, его только в 1957 году ЮНЕСКО обозначило как асимметрию информационных потоков между более развитыми и менее развитыми участниками коммуникации.

Ключевое культурное отличие в Западной Европе рассматриваемого периода существовало между большинством (не-элитой) (для нее популярная культура была единственно возможной) и меньшинством (элитой) (которая имела доступ к «большой» традиции но принимала участие и в «малой»). Для элиты две традиции имели различные психологические функции – “большая” традиция уважалась, “малая” воспринималась преимущественно как развлечение.

Западноевропейская популярная (народная) культура (“малая” традиция) XVI-XVIII веков не была однородной. Отличия зависели от экологии, ландшафта, возраста, пола, общественного и материального состояния, профессии, религии, образования. Например, в рамках профессиональных мастеровых культур существовали субкультуры подмастерьев, учеников (с собственными обрядами и мифами об основателях). Учитывая возраст учеников и подмастерьев, П.Берк считает данные явления образцами ранних форм молодежной субкультуры [1, с.44].

Среди общенациональных и интернациональных популярных субкультур наиболее распространенными были субкультуры моряков, солдат, нищих, воров. Каждая из них уже тогда имела собственный язык (жаргон), который возник спонтанно (солдаты, матросы), или сознательно и продуманно, с целью исключить из общения «чужих» (нищие, воры). Две последних субкультуры можно также причислить к ранним формам «контркультуры», так как они не только отличались от окружающего мира, но и сознательно отрицали его [1, с.49-50].

Культуру «малой» традиции можно представить и как совокупность местных субкультур. Ограниченные возможности передвижения были причиной преданности людей своему месту постоянного жительства, а это, в свою очередь, создавало возможность возникновения закрытых сообществ с предубежденным отношением к “чужим” и нововведениям. Среди основных причин такого отношения выделяются древние этнические традиции и природные (в том числе ландшафтные) особенности жизни. Даже сказки, мигрировав в другой район, обогащались упоминаниями о местных профессиях, приспосабливаясь к новым условиям (сравним, например, род занятий гномов в “Белоснежке” братьев Грим и богатырей в “Спящей красавице” А.Пушкина).

Карл фон Зюдов применяет к таким “закрытым” сообществам термин “экотип”, определяя его как традицию, которая была унифицирована в пределах данного региона благодаря взаимному контролю и влиянию ее местных носителей. Взаимопроникновению элементов различных популярных субкультур, по мнению исседователя, мешают языковые отличия, границы, предубежденность к соседям, исключение одного из двух аналогичных верований, если одно из них уже занимает место в популярной традиции [8, с.44].

Однако, поскольку региональные, как и любые другие, культуры или субкультуры - это системы с нечеткими границами, становится возможной диффузия местных популярных субкультур. Это может происходить несколькими способами: благодаря похожести языков; наложением местного колорита поверх стандартной сюжетной схемы (например, в сказках); распространением единой религии – христианства, которое издавна способствовало формированию определенной целостности европейской культуры.

Таким образом, культура “малой” традиции Западной Европы XVI-XVIII вв. имела большое количество локальных и видовых вариаций, но все они укладывались в общую структуру и сосуществовали с вариациями других типов.

Коммуникация между “большой” и “малой” традициями была двухсторонней. С одной стороны, культура не-элиты с опозданием повторяла культуру высших классов, усваивая ее в модифицированном и трансформированном виде, адаптируя к собственным жизненным потребностям. Отдельные элементы культуры элиты могли не приниматься не-элитой, если были несовместимы с уже существующими в их сознании идеями и взглядами. Ситом, сквозь которое достижения элитарной культуры просеивались или отсеивались, служили традиционные модели рецепции и способы мышления, глубоко укоренившиеся в культуре не-элиты. Например, по замечанию Е.Томпсона, “простые христиане берут от церковной доктрины только столько, сколько позволяет усвоить их жизненный опыт” [9, с.52]. Однако, часто повторение превращалось в пародию («Опера нищего» Дж. Гея и И. К. Пепуша).

Межкультурная коммуникация в противоположном направлении – “усвоение” достижений популярной культуры элитой путем образования «преподносимой сферы» (термин А.Сохора), представлена: танцами (вальс), празднованиями (маскарад), литературой (пасторальная поэзия) и т.д. Таким образом, как и в предыдущем случае, присвоение сопровождалось трансформацией заимствованного (например, симфонизация вальса).

Если одной из целей присвоения продуктов элитарной культуры не-элитой было, по мнению П.Берка, желание подняться по социальной лестнице, то элита анализируемого временного отрезка относилась к произведениям популярной культуры преимущественно “свысока”: как к развлечению, возможности поиронизировать, с целью передразнить и только иногда (в конце XVIII и в XIX вв.) – исходя из идеи отождествления с народом.

В некоторых случаях наблюдался переход отдельных тем из одной традиции в другую и назад на протяжении столетий (рассказы о Гагрантюа и Пантагрюэле, об Орландо Диком, пасторальная поэзия, ведьмовство и вера в него, украинский кант и т.д.).

Взаимодействие между культурой элиты и не-элиты облегчалось существованием общественных групп, которые играли роль посредников. П.Берк объясняет факт существования таких групп несовпадением барьера письменности и барьера владения латинским языком в западноевропейском обществе XVI-XVIII вв. [1, с.68]. Вследствие этого, между культурой образованных слоев и устной народной культурой возник слой, который можно рассматривать как раннюю форму midcult.

Midcult Западной Европы XVI-XVIII веков также состояла из заимствований из обеих традиций: она популяризировала народные произведения а также в упрощенной и сокращенной форме произведения представителей элиты. Наличие таких сокращений и упрощений свидетельствует о существовании аудитории, которая ими интересовалась, но не могла или позволить, или понять полных текстов. Авторы, которые не отвечали большой или малой традиции, находили себя в midcult. Наиболее известный из них – Ганс Сакс (сапожник по профессии). Стержнем аудитории midcult были бедные сельские дворяне, малообразованные знатные женщины [4] и подмастерья-печатники, которые принадлежали к ремесленной культуре но были знакомы с миром книг.

По мнению Й.Гердера на рубеже XVIII-ХІХ вв. на научном уровне возникает и закрепляется представление о четком разделении «народной» и «ученой» культуры [3]. В Европе в течение всего ХІХ века происходит активное формирование национальных художественных школ, основанных на использовании фольклора в профессиональном художественном творчестве. П.Берк выделяет два основных пути изучения фольклорных источников, характерных для того времени: отстраненный (собирание и издание сказок, песен и т.д.) и «смешивание с народом» [1, 8]. Формы культурной деятельности не-элиты, на которые обращали внимание первые фольклористы, существовали устно. Можно предположить, что записанный вариант не всегда соответствовал звучавшему (например, гармонизации русских или украинских народных песен по правилам европейской классической гармонии). В психолингвистике и теории коммуникации такое искажение сообщения в процессе передачи/восприятия объясняется при помощи понятий «шумы» и «помехи». В качестве таких помех могли быть: факт присутствия постороннего с записной книжкой, пол собирателя (особенно это касается женских субкультур), отношение собирателя к материалу (тип заинтересованности и ее причины), цель собирания (желание зафиксировать материал в автентичном виде или в таком, в каком он будет лучше продаваться; авторизованном или в более понятном образованным слоям; или в таком, который более соответствует убеждениям собирателя), то, насколько правильно поняли просьбу/требование собирателя информанты, наконец, автентичность информантов.

Исходя из изложенного выше, можно, развивая мысль П.Берка, выделить шесть типов посредничества между первичными текстами популярной культуры, её потребителями и нами.

1. Произведения выдающихся писателей — существенный источник информации о культуре не-элиты. Отдельные фрагменты произведений Ф.Виньйона, Ф.Рабле и др., основанные на народных сказаниях, изображают персонажей, которые по своему характеру, мировоззренческим установкам, говору, одежде близки народным, но способ повествования характерен для «просвещенной» культуры того времени: в текстах использованы длинные предложения, много синонимов и изысканных метафор.

2. Проповеди — один из важнейших источников информации о культуре не-элиты католической Европы. Монахи произносившие их, нередко происходили из ремесленников или крестьян. Можно предполодить, что они сознательно обращались к необразованным слоям мирян, работая в русле устной традиции своего времени, проповедуя в разговорном, не литературном стиле и иллюстрируя тезисы проповедей народными сказками. Разговорный стиль сознательно выбирался из трех возможнымх: "низкого" (народного), "разговорного" и "высокого" (ученого, литературного).

3. Песни и рассказы, напечатанные в “карманных” изданиях, могли отражать ценности не-элиты , но могли и не соответствовать им. Такие издания были "масс-медиа" того времени: политические и религиозные лидеры использовали их для воздействия на людей. По мнению П.Берка, тексты для лубочных изданий часто составляли священники, дворяне, врачи и юристы, иногда еще в предыдущие века. Каждый, кто брался их печатать просматривал, сокращал или переводил эти тексты. Странствующие торговцы отбирали и приносили их в села и города. Таким образом, существовала целая цепочка посредников между первичным текстом и потребителями, чьи взгляды он якобы выражал и от имени которых якобы был создан [1, с.77].

4. Собирание песен и рассказов. Собиратели или редакторы могли свободно обращаться с текстами. Если они так не делали, это могли делать их информанты. Само присутствие собирателя — постороннего с записной книжкой — во время пения или повествования влияло на то, что он записывал. Певец или рассказчик в определенном смысле был посредником, поскольку, как уже отмечалось, устное и письменное творчество, городская и сельская , "большая" и "малая" традиции сосуществовали и взаимодействовали. Примеры такого взаимодействия демонстрирует даже XX век. Американский искусствовед Б.Бронсон, путешествуя по удаленным peгиoнам юго-запада США, с целью записать народные песни, выяснил, что большинство собpaннoгo оказалось заученным по недавним радиопередачами [2]. А.Лорд отмечает аналогичное явление в Югославии: некоторые пеcни, записанные им в 1930 году "из народных уст", были разучены из печатных источников , включая сборник В.Караджича 1853 года [5], [6 , с.19, 23, 79, 109, 136 ].

5. Судебные документы могут содержать искажения на трех уровнях: языковом (следователь говорит с соблюдением профессиональной лексики, обвиняемый отвечает на местном диалекте, писарь ведет записи на латыни); властном (признаниям нельзя доверять, потому что «иx произносили под пытками, зная, что после "нужного" признания закончатся мучения» [1, с.80], следовательно, допрашиваемый мог сказать следователям именно то, что они хотели услышать); направляющем (следователь знает, что пытается найти (услышать то, о чем читал в описаниях предыдущих процессов), но обвиняемый не понимает, что происходит и лихорадочно ищет намеки на то, чего от него хотят) [1, с.81].

6. Исторические документы о бунтах и восстаниях могут содержать те же искажения, что и судебные документы. К этому типу посредников можно отнести также повествования или заметки, сделанные представителями тогдашней власти. Ценности, которых придерживались эти чиновники, отличались от тех, которые разделялись повстанцами, а это влияло на их суждения и на сделанные ими описания. Требования повстанцев, дошедшие до нашего времени в рукописном или печатном виде, были бы чрезвычайно ценными свидетельствами при условии, что они аутентичны. Предводителями крестьянских восстаний часто были шляхтичи или священники. По мнению П.Берка, их выбирали, часто не по их воле, с целью легитимизировать движение или потому, что крестьяне не имели опыта руководства [1, с.82]. Следовательно, эти люди также были посредниками и требования, которые они писали не всегда можно считать аутентичными требованиям крестьян.

Как видим, каждый из описанных типов посредничества между первичными текстами популярной культуры, её потребителями и нами не свободен от разной степени искажений. Перспективы дальнейших исследований в данном направлении могут заключаться в иных способах прочтения, толкования существующих документов с целью воссоздать наиболее полную картину формирования midcult в Западной Европе XVI-XVIII вв.

Література:

1. Берк П. Популярна культура вранньомодерній Європі. Пер. з англійської. – К.: УЦКД, 2001. – 376с.

2. Bronson B.H. The Balled as Song. – Berkeley and Los Angeles. – 1969. – 340p.

3. Herder J.G. Ideen zur Philosophie der Geschichte. - at 4 books. - Riga/Leipzig, 1784-1791. - Past 3.

4. Herder J.G. Uber die Wirkung der Dichtkunst auf die Sitten der Volker. – Vienna, 1978. – 47 p.

5. Karadzic V.S.(ed.) Srpske Narodne Prilovetke. – 1853. – Eng. Trans. – Hero Tales and Legends of the Serbians. – London, 1914. – 315 p.

6. Lord A.B. The Singer of Tales. - New York, 1966. – 293 p.

7. Redfield R. Peasant Society and Culture. – Chicago. – 1956. – 127p.

8. Sydov C. von. Selected Papers on Folklore. - Copenhagen, 1948. - P.11, 44.

9. Thompson E.P. Anthropology and Discipline of Historical Context // Midland Histori, 1 (1971-1972).