Философия/4. Философия культуры

К.п.н. Калантарян Л.А.

Ставропольский государственный педагогический институт, Россия

Характеристика структурообразующих элементов культурогенеза региона Ставрополья

В характеристике структурообразующих элементов культурогенеза Ставрополья (морфо-, этно-, социо-, формо-, нормогенез), осмысление генезиса культурных форм, их перехода в культурные нормы и обретение ими функций и качеств нормативных явлений социальной практики, является наиболее действенным механизмом выявления исторического и культурного своеобразия региона. Проблема генезиса культурных форм в региональной культуре и на сегодняшний день не получила достаточного научного осмысления, хотя некоторые ее аспекты, в той или иной мере, получили освещение в исторических, этнографических и краеведческих исследованиях

И.В. Бентковского, НФ. Блохина, Н.Н. Великой, В.Л. Гаазова, А.В. Гадло, А.Ф. Григорьева, В.Г. Гниловского, Л.Б. Заседателевой, Е. Маркова, А. Мельникова, Н.А. Охонько, И.Д. Попко, В.А. Потто, Г.Н. Прозрителева, Д.В. Раковича, И.В. Ровинского, Д.Я. Спиркина, Н.И. Стащука, А.И. Твалчрелидзе, Д.С. Ткаченко, Г.А. Ткачева, Ф.Ф. Торнау, С.А. Чекменева и др.

Генезис культурных форм в славянской культуре Ставрополья, на этапе социального заказа был детерминирован новыми политическими, экономическими интересами и потребностями, возникшими в обществе того времени, накопившимися социальными противоречиями и напряженностями.

На протяжении XVIII-XIX веков российское правительство предпринимало ряд мер направленных на ускорение процессов колонизации региона, будучи заинтересованным, не только в его стратегическом укреплении, но и в экономическом, хозяйственном освоении. Процесс проходил двумя путями крепостной и гражданской колонизации. Крепостная колонизация началась в начале XVIII века, хотя первые русские переселенцы появились в регионе практически одновременно с казаками в конце XVI начале XVII века, о чем свидетельствуют документальные источники. Порождение новых культурных форм обусловлено изменениями экономических, природных условий существования переселенцев, их взаимодействием с иноэтническим окружением, чрезвычайно сложной политической ситуацией, существовавшим на протяжении многих десятилетий военным положением.

Безусловной новацией, на наш взгляд, является предпринятая правительством земельная реформа, детерминировавшая новые стандарты технологий, новые типы продуктов деятельности и социального взаимодействия, достаточно быстро интегрировавшихся в социальную практику и культурную традицию переселенцев.

В статистическом исследовании «Крепостная колонизация в бывшей Кавказской ныне Ставропольской губернии» (1873) И.В. Бентковский указывает на появление «частного землевладения» как на необходимое условие становления и развития процесса крепостной колонизации в регионе. Как отмечает исследователь, раздача земель на Северном Кавказе в частную собственность «было делом глубоких политических соображений» и имело своей целью любыми средствами закрепить эту территорию за Россией [1, с. 1]. Несмотря на то, что первыми землевладельцами были люди «не русского происхождения», тем не мене, отмечает исследователь, они были преданными России и служили ее интересам. Награда земельными владениями навсегда прикрепляла их к «русскому знамени; а этого лучше и дешевле нельзя было достигнуть как посредством раздачи земель в потомственное владение» [1, с. 2]. Высокая функциональность данной новации проявилась в непосредственном удовлетворении сообщества в решении проблем социальной консолидации и адаптации, в новых нормах осуществления коллективной жизнедеятельности, в решении проблем с ландшафтным и историческим окружением. В качестве результата полученного в процессе воплощения новации появилось новое социально значимое содержание, воплощенное в материальном продукте (преобразовании территории), новом знании и мотивации. К концу столетия в частном землевладении оказалось, и было освоено более 340000 десятин земли.

На этапе отбора и интеграции в культурную систему, новая культурная форма оказалась и наиболее технологичной в плане достижения искомого результата, что обусловило ее превращение в культурную норму, социальный стандарт. Социальная значимость новых норм (как правило, институциональных), интегрированных в социальную практику отразилась в системе регулирования частного землевладения. Внедряясь систему накопления и трансляции социального опыта нормы частного землевладения оказались вполне приемлемыми с точки зрения социальной консолидации и интеграции общества, формирования системы ценностных ориентаций и «критериев оценки явлений и событий по уровням их полезности и значимости» [5, с. 360]. Несмотря на большие трудности крепостной колонизации (крепостное население губернии не только не возрастало, а напротив, сократилось с 3% в 1835 году до 2% в 1851 году от общего числа жителей), система частного землевладения продолжает развиваться. Порождаемые культурные формы выражают новое социально значимое содержание, отражающееся в технологиях и видах деятельности (организация новых экономических отраслей и производств), в новых формах общественной стратификации (формирование купечества и дворянского сословия).

Новый этап в культуре славянских переселенцев на Ставрополье связан с гражданской колонизацией. Формальное начало, которой исследователи связывают с указом правительства Екатерины II 1782 года «о раздаче земель по Азово-Моздокской линии переселенцам из Центральной России». Как отмечает Н.И. Стащук, основу колонизационного потока составили государственные крестьяне, к которым относились так называемые экономические, дворцовые, однодворцы и т. д. Исследователь приводит статистические данные, из которых следует, что большую часть (74 %) переселенцев составляли именно однодворцы [3]. Название «однодворцы» закрепилось за потомками «служилых людей, разорившихся боярских детей, казаков и стрельцов, поселенных на южных окраинах страны в XVI – XVII вв. для защиты от набегов астраханских и крымских татар. За службу по охране границ они наделялись землей. Большинство их жило одним двором, отсюда и название - однодворцы» [4, с. 117]. Процессы гражданской колонизации существенно ускорились и за счет территориальных и административных преобразований. Так, в 1785 году было образовано Кавказское наместничество, в состав которого вошли две области – Астраханская и Кавказская. Исследование документальных источников показало, что основными переселенцами на Ставрополье были государственные крестьяне из Воронежской, Орловской, Курской, Пезенской, Тамбовской, Черниговской, Киевской, Харьковской, Полтавской, Могилевской, Саратовской и других губерний России.

В среде славянских переселенцев интенсифицировались процессы социальной консолидации, адаптации, культурной самоидентификации, накопления социального опыта. Новый социальный заказ, детерминированный усложнившимися условиями жизни, взаимоотношений переселенцев с этническим и социальным окружением, динамикой социальных интересов и потребностей потребовал выработки новых смыслов, стандартов технологий, новых культурных форм и норм. Выработка культурных новаций в среде славянских переселенцев основывалась на образцах и стандартах жизнеобеспечения и хозяйственной деятельности. Еще Г.Н. Прозрителев анализируя историческое, хозяйственное и бытовое состояние Ставропольской губернии в конце XVIII – XIX века отмечал, что: «Хозяйственная жизнь, находится в тесной связи с бытом населения, а потому, говоря о ней, неизбежно приходится останавливаться на тех условиях, при которых приходилось переселенцам создавать свое хозяйство. Эти две стороны жизни взаимно действуют друг на друга, и всякое изменение в одной непременно отражается в другой» [2, с. 5].

Одна из первых волн переселенцев 1784 года была достаточно успешной и «обстоятельства благоприятствовали на первых порах устройству поселян» [2, с. 5]. Тем не менее, Г.Н. Прозрителев указывает и на скоро выявившиеся неодинаковые условия жизни казаков и крестьян переселенцев, то есть на отсутствие стандартизации хозяйственной деятельности. В казачьей среде преобладал усвоенный ими военно-промысловый хозяйственно-культурный тип, в среде крестьян – земледельческий. Новая культурная форма осуществления хозяйственной деятельности санкционировала доминирующее значение земледельческого хозяйственно-культурного типа, и его внедрение в социальную практику в качестве нормы и стандарта по применению технологий и получения результата деятельности и социального взаимодействия членов сообщества.

Другая культурная форма отразившая новое социально значимое содержание, воплощенное в материальном, психологическом и структурном продукте, нашла вое применение в социальной практике в качестве культурных норм. Речь идет об институциональных и конвенциальных «охранных» нормах, способных отрегулировать, в том числе и принудительными мерами, способы социального взаимодействия. Документальные источники свидетельствуют, что одной из основных причин осложнявших налаживание хозяйственной жизни переселенцев были постоянные и зачастую жестокие набеги горцев. Так, для охраны от «хищников» селения окапывались рвом, с заходом солнца ворота, как в крепости запирались, выставлялась стража, выезд и въезд в поселение запрещался. На полевые работы крестьянин должен был брать с собой ружье и возвращаться назад до захода солнца, ночевать в поле было опасно. Но и эти меры оказывались не всегда достаточными, так как хищники нападали не только в поле, но и на сами селения поджигали дома, убивали, грабили, брали в плен» [2, с. 8]. Все эти обстоятельства, чрезвычайно усложняли и усугубляли ситуацию, не давая возможности вести хозяйственную деятельность. Поселенцы жили «одним днем» не обзаводясь излишними запасами, что, в конечном счете, вело к обнищанию населения, и в отдельные годы доходило до раздачи казенного хлебного пайка крестьянам «во избежание наступления голода». Институциональные нормы, декларированные правительством, способствовали обеспечению безопасности переселенцев.

Анализируя ситуацию, сложившуюся к концу первой трети XIXвека в среде переселенцев Г.Н. Прозрителев резюмирует: «все, что казалось легким на первых порах утратило свое значение», изменившиеся климатические условия (засуха продолжавшаяся в течение нескольких лет), недостаток питьевой воды, ее повсеместное плохое качество, болезни (лихорадка, частые эпидемии чумы и холеры), постоянные грабительские набеги кавказских соседей делали жизнь переселенцев чрезвычайно тяжелой. «В полное расстройство пришла хозяйственная жизнь в некоторых селах поселенцев, - отмечает исследователь, - и многие стали бросать свои места и уходить, куда глаза глядят» [2, с. 11].

Следует отметить, что и сами переселенцы внесли свою лепту в ухудшение условий для хозяйствования и жизнедеятельности в целом. Стихийная вырубка лесов, в некоторых местах до полного их истребления, привела к «уничтожению родников, обнажению песков, образованию оврагов и яров», что в сою очередь вызывало засуху и ухудшало условия для посевов [2, с. 12]. Сформировалось устойчивое мнение о том, что земледелие в регионе не возможно. Тем не менее, сложившаяся тяжелая ситуация не остановила поток переселенцев и если в 1816 году насчитывалось около 44-х тысяч крестьян мужского пола, то к началу 40-х годов их численность возросла до 57 тысяч.

Нами уже было отмечено, что культурные новации порождаются не только в недрах самого общества, но и могут быть заимствованы из культуры других сообществ. Основой для диффузии культурных форм в комплекс культурных стандартов, норм и образов идентичности славянских переселенцев служила культура казачества. Которая, как отмечают многие исследователи, не смотря на свое стремление к закрытости и обособленности, была, в достаточной степени, маргинальной, а этнический состав казачьих социоров не был однородным. Так, например, в субэтническую группу – терские казаки, помимо волжских, гребенских и донских казаков входили представители тюркских, северокавказских и других народов, и процесс диффузии культурных форм, как нам представляется, наиболее ярко отразился с начала в казачьей культуре. Заимствованные культурные формы (обычаи, ритуалы, атрибутика жилища, одежды и др.) в процессе воспроизводства включались в систему образов жизни и картины мира казаков. С другой стороны, шел процесс активного заимствования культурных форм в казачью культуру из культуры славянских переселенцев, что, как выявилось, в последствие привело к размыванию черт культурной самобытности казачества, его превращения, по сути, в особую группу русского сельского земледельческого населения.

Изменившиеся к середине XIX века экономические, социальные и культурные условия детерминировали новые культурные формы и нормы, достаточно быстро внедрявшиеся в социальную практику во многих областях жизни переселенцев. Появление новых отраслей хозяйствования обусловило новое социально значимое содержание, воплощенное в материальных, интеллектуальных, информационных продуктах, углубляется и стратификация общества. Разведение скота становится основой хозяйственной деятельности. Что в кратчайшие сроки приводит к общему оживлению экономической ситуации. Г.Н. Прозрителев указывает на то, что составив основу благосостояния края, скотоводство способствовало созданию таких новых отраслей хозяйства как «шерстяное дело» [2, с. 13].

Следует отметить неудачные и даже курьезные примеры, того, когда культурная форма не вырабатывается, основывалась на образцах и стандартах жизнеобеспечения и хозяйственной деятельности, а навязывается в качестве императива. Речь идет о внедрении структуру хозяйствования переселенцев такой отрасли как шелководство. В течение 60-ти лет предпринимались попытки регулирования этой сферы деятельности институциональными нормами, но так и не принесли ожидаемых результатов. В 70-80-х годах процесс переселения продолжается, но приобретает новые качества. Появляется такой контингент как временные рабочие, которые постоянно и большом количестве оседали на новых территориях. Изменения социальной структуры общества, углубление стратификационных процессов способствовали выработке стандартов и норм социального взаимодействия, детерминировали процесс порождения новых культурных форм.

Таким образом, понимая культурогенез как один из типов исторической и социальной динамики культуры характеризующийся постоянным порождением новых культурных форм и норм и их интеграцией в существующие культурные системы, культурная форма выступает как некий технологический акт деятельности и социального взаимодействия и как результат выражающий новое социально значимое содержание. Эти положения позволили нам рассматривать генезис культурных форм с точки зрения их социальной значимости и на основе социальных стандартов жизнеобеспечения и хозяйственной деятельности переселенцев. Так, культурные новации санкционировали доминирующее значение земледельческого хозяйственно-культурного типа, и его внедрение в социальную практику в качестве нормы и стандарта по применению технологий и получения результата деятельности и социального взаимодействия членов сообщества. Институциональные и конвенциальные «охранные» нормы, выступали регуляторами социальной жизни общества.

В формо-, и нормогенезе культуры переселенцев имела место и диффузия культурных форм казачьей культуры, их интеграция в комплекс культурных стандартов и образов идентичности славянских переселенцев. Параллельно шел обратный процесс активного заимствования культурных форм в казачью культуру из славянской, что привело к размыванию черт культурной самобытности казачества. Безусловно, процесс порождения культурных новаций проходил и в других сферах жизни переселенцев, но на наш взгляд, культурные формы и нормы порожденные в процессе социальной регуляции, социокультурной адаптации, самоидентификации имеют приоритетной значение как новые социально значимые смыслы определяющие уровень консолидированности сообщества, превращения локальной культуры в культурную систему.

Литература:

1. Бентковский И.В. Крепостная колонизация в бывшей Кавказской ныне Ставропольской губернии. – Ставрополь, б.г. - 6 с.

2. Прозрителев Г.Н. Ставропольская губерния в историческом, хозяйственном и бытовом отношении: ч. 2. – Ставрополь: Тип. Пролетарий, 1925. - 66 с.

3. Стащук Н.И. Заселение Ставрополья в конце XVIII века и в первой половине XIX века // МИСК. Вып. 4. 1952. - 218 с.

4. Ткаченко Д.С., Колосовская Т.А. Военно-политическая история Северного Кавказа XVI-XIX вв.: факты, события, люди. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2009. - 291 с.

5. Флиер А.Я. Культурология для культурологов – М.: Академический проект, 2000. - 496 с.