Педагогические  науки/1.Дистанционное образование.

К.т.н. Алиева Н.З.

Южно-Российский государственный университет экономики и сервиса, Россия

Концепция нестабильности в науке, образовании, постмодернизме

Рождение постиндустриального общества и прорыв информационных технологий практически во все сферы деятельности, в том числе в науку и образование, привел к возникновению альтернативных основ мышления в естествознании, философии, искусстве, к изменению картины мира, Перемены в интеллектуальной сфере проявляются в ощущении нестабильности как перманентного состояния мира, принятии тезиса о хаотичности мира, «из чего следуют все философские сомнения, подталкивающие к пристальному изучению многовековой культурной традиции мышления, сопрягавшей смысл исключительно с порядком» [1].

Идея рассмотрения нестабильности, хаоса как инварианта мира и константы предстает в современной культуре постидустриального общества в равной мере перед наукой, искусством, философией, образованием. Почти одновременно в разных формах духовного опыта начинается парадигмальный сдвиг, процесс формирования концепции нелинейности, нестабильности, хаоса и развития их современной методологии.

Илья Пригожин в 1981 году на международном симпозиуме (Стэнфорд, США), посвященном рассмотрению проблем хаоса и порядка в приложении к различным сферам культуры и науки, представляет диссипативные стрyктypы (dissipative structures), возникающие в замкнутых системах, находящихся в неуравновешенном хаотическом состоянии, что ведет к смене концепции: «концепция закона, «порядка», не может более рассматриваться как данная раз и навсегда, и сам механизм возникновения законов порядка из беспорядка и хаоса должен быть исследован» [2].

В своей статье «Философия нестабильности» И. Пригожин говорит о естественнонаучных причинах, позволивших говорить о новой концепции хаоса: «во-первых, открытие неравновесных структур, которые возникают как результат необратимых процессов и в которых системные связи устанавливаются сами собой; это, во-вторых, вытекающая из открытия неравновесных структур идея конструктивной роли времени; и, наконец, это появление новых идей относительно динамических, нестабильных систем - идей, полностью меняющих наше представление о детерминизме, <...> а также открытия в области элементарных частиц, продемонстрировавшие фундаментальную нестабильность материи, а также космологические открытия, констатировавшие, что мироздание имеет историю (тогда как традиционная точка зрения исключала какую бы то ни было историю универсума, ибо универсум рассматривался как целое, содержащее в себе все, что делало бессмысленным саму идею его истории)» [3].

Концепция нестабильности фундирует новое отношение к миру: «Не нами выбран мир, который нам приходится изучать; мы родились в этом мире и нам следует воспринимать его таким, каким он существует, приспосабливая к нему, насколько возможно, наши априорные представления. Да, мир нестабилен. Но это не означает, что он не поддается научному изучению. Признание нестабильности - не капитуляция, напротив - приглашение к новым экспериментальным и теоретическим исследованиям, принимающим в расчет специфический характер этого мира» [4].

Идея нестабильности ведет к новой рациональности, которая «кладет конец претензиям на абсолютный контроль над какой-либо сферой реальности, кладет конец любым возможным мечтаниям об абсолютно контролируемом обществе». Она «теоретически потеснила детерминизм»; «позволила включить в поле зрения естествознания человеческую деятельность, дав, таким образом, возможность более полно включить человека в природу», многовариантное видение мира, положенное в основание науки; позволила преодолеть отчуждение человека от мира: «человечество опять оказывается в самом центре законов мироздания». [5].

С одной стороны, мы движемся к плюралистическому миропониманию. С другой - существует тенденция к поиску нового единства, новой целостности. И. Пригожин отмечает нарративность современной науки и преодоление дихотомии наук: «Прежде существовала четкая дихотомия: социальные, по-преимуществу нарративные науки - с одной стороны, и собственно наука, ориентированная на поиск законов природы, - с другой. Сегодня эта дихотомия разрушается» [6].

Новые процессы сближают естественные и гуманитарные науки. «Традиционно естествоиспытатели имели дело с универсалиями, а гуманитарии - с событиями. Но сегодня в естественные и точные науки проникает гуманитарная интерпретация природы» [7].

Французский социолог и культуролог Эдгар Морен полагает, что «мы должны научиться мыслить порядок и беспорядок в единстве <...> Наука все серьезнее обращается к диалогу со случайностью. Чтобы такой диалог был более и более плодотворным, следует понять, что порядок относителен, а беспорядок неопределен <...> Мы должны начать диалог между этими категориями, каждая из которых, подобно эху, отзывается в противоположной, каждая из которых нуждается в противоположной для того, чтобы оформить самоё себя, каждая из которых неотделима от противоположной и дополняет ее, находясь в оппозиции к ней» [8].

Концепция нестабильности и нелинейности, оказавшаяся в последнее время в центре внимания, находит свое применение, как в естественнонаучной, так и в гуманитарной сферах. Она существенна для нестабильного мира, описываемого теорией диссипативных структур, но она существенна также для понимания любой формы социума. Точки зрения представителей различных научных дисциплин пересеклись на том концептуальном горизонте, где господствующей является концепция стабильности - нестабильности, порядка – хаоса, и привели к консенсусу, основанному на философии диалогического взаимопроникновения хаоса и космоса и связанному с утверждением новой культурной и научной парадигм.

Философский постмодернизм не является исключением. Теория хаоса и нестабильности являются примером постмодернизма в науке. Она снимает границы между рассмотрениями одного и того же явления и позволяет представить его «голографические» проекции с точки зрения разных сфер познания: физики, химии, биологии, психологии, социологии. В определенном смысле философию постмодернизма можно рассматривать как методологию теории хаоса.

Идеи И. Пригожина о новом человеческом качестве науки, ее внутренней плюралистичности и демократизме оказали существенное влияние на постмодернизм [9]. Н. Б. Маньковская утверждает, что «критика Пригожиным не только классической научной картины мира как царства тотального детерминизма и каузальности, связанного с единственной моделью действительности и ее становлении во времени, но и квантово-релятивистского неклассического естествознания первой половины XX века, способствовала выработке представлений о постнеклассическом научном и художественном творчестве как вероятностных системах с низким коэффициентом вероятности, соответствующих современному образу мира как совокупности нелинейных процессов» [10].

Отсюда вытекает необходимость фундаментального пересмотра взглядов на науку и научную рациональность, связанная с термодинамикой неравновесных процессов и синергетической теорией диссипативных структур. Понимание динамического хаоса как потенциальной сверхсложной упорядоченности и порядка, из этого хаоса возникающего, обосновывает концепцию нового диалога человека с природой в контексте синергетического пересмотра взглядов на мир, науку, искусство, образование как на самоорганизующейся систему.

Классики постмодернизма отмечают, что сам феномен постмодерна «порожден атмосферой нестабильности». Он нацелен, по Лиотару, на «поиск нестабильностей», по Ж.Деррида, на обнажение «броуновского движения» языков и значений, существующих под оболочкой всякого упорядоченного дискурса. Одним из первых западных исследователей, обнаживших проблему корреляции постмодернизма и постнеклассической науки, был Жан-Франсуа Лиотар. Современные отечественные авторы проводят аналогии, находят адекватность, сравнивают постмодернистскую и синергетическую исследовательские матрицы и доказывают конгруэнтность их методологических оснований (М.А. Можейко) [11]. Тем самым, актуализируется процесс встречного усилия двух векторов - естественнонаучного (теория диссипативных структур, синергетика) и гуманитарного (философия постмодернизма), который формирует концепции нестабильности в современной культуре.

М.А. Можейко показал конгруэнтность по парадигмально-методологическому критерию теоретических конструктов философии постмодернизма как концептуальных абстрактных моделей нелинейных динамик с синергетической исследовательской матрицей. Конгруэнтность выявлена в следующих понятиях и построениях:

нелинейное письмо, нелинейная темпоральность, нелинейная модель динамики бессознательного, «генеалогия» взамен линейной «истории»;

неравновесная хаотическая среда с креативным потенциалом (ризома);

бифуркационная природа процедур самоорганизации, моделируемых в постмодернистских аналитиках (событийность);

признание фундаментального статуса случайной флуктуации в динамических процессах (дискурс, неодетерминизм);

конгруэнтность интерпретации феноменов внешнего и внутреннего в синергетике и постмодернизме, - показано, что как в текстологических (концепция интертекстуальности), так и в нетекстологических (концепция складки) версиях постмодернизма внутреннее трактуется в качестве продукта интериоризации внешнего, что парадигмально совпадает с синергетической трактовкой роли внешней среды в самоорганизационных процессах (интертекстуальность, складка, складывание);

модельные аналоги диссипативных структур в теоретических построениях постмодернистской философии (плато);

изоморфизм методологических установок синергетики и постмодернизма в трактовке макротрансформаций в качестве продукта кооперативных взаимодействий составляющих их элементов на микроуровне;

модели аттрактивных зависимостей в постмодернистских построениях.

В своей книге «Состояние постмодерна. Доклад о знании» Лиотар выдвинул гипотезу об изменении статуса познания в контексте постмодернистской культуры и постиндустриального общества [12].

Современные наука (кибернетика, информатика), техника (компьютеры), различные виды телекоммуникаций вносят технологические изменения в знание как вид дискурса. Ж.-П. Лиотар утверждает, что «при таком всеобщем изменении природа знания не может оставаться неизменной. Знание может проходить по другим каналам и становиться операциональным только при условии его перевода в некие количества информации. Следовательно, мы можем предвидеть, что все непереводимое в установленном знании, будет отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин. <> Можно отныне ожидать сильной экстериоризации знания относительно «знающего», на какой бы ступени познания он ни находился. Старый принцип, по которому получение знания неотделимо от формирования (Bildung) разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления. Такое отношение поставщиков и пользователей знания к самому знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т.е. стоимостную форму (fomie valeur)» [13].

Изменение природы знаний, форм их трансляции в условиях информационного общества требует трансформации образования. Наблюдаемое «генетическое родство» информационных технологий и постмодернистского мировоззрения делает возможным применение концепции постмодернизма применительно к трансляции знаний, образованию. Постмодернизм образования – в первую очередь должен стать «стратегией поиска», попыткой культивировать нестабильность и сложность, «постмодернистским предчувствием» исчерпанности догматов модернизма и ожиданием новизны.

Это же подчеркивает один из лидеров постмодернизма Анри Жиро, который видит ценность постмодернизма «в том, что он меняет угол зрения; в том, что он одновременно отражает нестабильные культурные и структурно-социальные отношения, которые все более характеризуют развитые страны Запада, и способствует этой продуктивной нестабильности» [14].

Следовательно, суть постмодернизма состоит не только в его критической направленности на современное состояние общества, признание его глубокой нестабильности, но и трансформирующая направленность, «продуктивная нестабильность», способная порождать из хаоса порядок. Сама критичность выступает не столько негативным оцениванием, сколько позитивной направленностью на аналитичность, множественность подходов и точек зрения.

Нелинейность мышления как совокупность коммуникативных актов, как дискурс поставлена постмодернизмом в центр своей философии. А.П. Огурцов, отмечая, что «постмодернистский способ мысли оказался созвучным глобальным информационным технологиям», указывает, что глобальная информационная сеть дает новые электронные формы коммуникации, которые входят не только в пространство науки, культуры, но и системы образования [15]. Дистанционное образование, виртуальные университеты, общение по электронной почте становится обыденным делом и несет новые дистанционные технологии, новые формы работы с текстами в электронном виде, интертекстуальность, дискурс. Пространство становится виртуальным, текст становится гипертекстом, эра Профессора уходит: «он уже не компетентнее, чем сеть запоминающих устройств в деле передачи установленного знания или чем междисциплинарная группа в деле разработки новых технических приемов или новых игр» [16].

Ныне возникают новые формы пересечения областей исследования, новые зоны обмена между различными сегментами духовной сферы. Между произошедшими в последние десятилетия в глобальном масштабе трансформациями наблюдается адекватность тенденций, конгруэнтность содержательных матриц. Наше исследование презентирует существование синергийного взаимодействия между сопряженными мировоззренческими (постмодернистскими), образовательными (постнеклассическими), и информационно-технологическими трансформациями, в результате которого образование предстает синергетически-коммукативным взаимодействием, дискурсом, «надфразовой» целостностью, которая представлена в обмене информацией, в поиске новой информации, интертекстуальностью.

Это взаимодействие выражается в том, что, во-первых, информационное общество способствовало возникновению постмодернистского мировоззрения; во-вторых, постмодернистская мировоззренческая основа возникает на базе информационного общества; в-третьих, идеи постмодернистской философии и новейших информационных технологий фундируют современное образование, в том числе и естественнонаучное. Существенно изменяется его предмет. По А.П. Огурцову, «природа превратилась в фактор, интегрированный в социально-технические системы. Природа оказалась социализированной и вовлеченной в орбиту человеческой деятельности. Она стала, как говорил К. Маркс, неорганическим телом общественного производства. Но столь же социализированным стало и разрушение природы» [17]. Появились социоприродные объекты - новые системы, которые объединяют, природные, технические характеристики, но и социальные. Такие сложные, динамические системы, включающие в себя природные, технические, управленческие, социальные подсистемы или уровни, должны стать предметом не только научной, но и образовательной деятельности.

В образование «информационные технологии» уже вошли своей технической стороной, но их идеологическое, эстетическое, постмодернистское содержание не менее важно для формирования мировоззрения информационного общества, имеющего такие характеристики, как плюрализм, фрагментарность, децентрация, изменчивость, ирония, симуляция.

Стратегии постмодернистских течений могут быть рассмотрены как «стратегии поиска», пробные сценарии, на основе которых эмоционально пережитая идея нестабильности, нелинейности сознательно вводится и неосознанно проникает в образовательную идеологию, отражаясь в ней с помощью множества метафор (неопределенность, хаотичность, амбивалентность, парадоксальность и др.).

В постмодернизме вызрела эстетика диалогизма, которая привела к интерпретации всего корпуса мировой культуры как незавершимого «большого диалога» (М.М. Бахтин), глобального диалога культур (В.С. Библер), диалога естественнонаучной и социо-гуманитарной культур. Видоизменяется концепция хаоса. В контексте тотального диалогизма хаос субъективируется и становится равноправным участником диалога. «Диалог с хаосом», нацеленность на поиск диссипативных структур хаоса, тесное взаимодействие постмодернизма с мирообразом хаоса представляют новые стратегии науки и образования.

Существуют два крайних полюса отношения к постмодернистскому проекту. Позитивный полюс (С. Попов, Н. Громыко [18]) усматривает в нем средство перепрограммирования всего общества на новых началах, пространство складывания новых связей между наукой, образованием и разными сферами практики. Негативный полюс (А.П. Огурцов [17]) видит в постмодернистском проекте идеологию позднего модерна и «притязание на то, чтобы стать чем-то «пост», не поняв тенденций наличных обществ и культур». Несмотря на полюсность мнений, есть и промежуточный варианты многовариантной системы моделей образования, в том числе и «сетевой модели» (С.А. Смирнов) [19]. Главной фигурой этой системы образования становится «трансфессионал – ведущий поиск навигатор, идущий по лабиринту - траектории своего образования, выделывающий себя и постоянно себя проблематизирующий, не останавливающийся на ставшем состоянии и взрывающий себя» [19].

Причем, под сетевым образованием понимается образование «не только в смысле создания информационных банков и информационных потоков и обеспечения доступа к ним через систему «мировой паутины», но и в смысле открытости и доступности разных культурных практик для разных потребителей и субъектов образования».

Новой институцией образования становится «сетевой образовательный коммунитас», в котором конкретный человек «собирает свой вариант своего образования, является сам предпринимателем своего образования, меняя свою профессиональную и культурную идентичность» [19].

Многие авторы отмечают, что Интернет в современной форме внедрения в образование не может способствовать развитию мышления и формированию новых моделей образования. Пока он отчуждает и развращает, формируя потребительское клипмейкерское сознание, оперирирующее готовыми формами, и не требующее креативности. Новый Интернет должен сам себя выстроить, нужен Интернет другого типа, формирующий новое навигаторское поисковое, мышление. Ядерная идея Интернета, по С.А. Смирнову, идея навигатора - путеводителя по лабиринту знаний, позволяющего выстраивать свою образовательную траекторию. Поэтому в настоящее время на передний план выходит концептуальное представление места Интернета в образовании, постановке им проектного методологического мышления в ситуации глобального расширения и раздвигания границ образовательного пространства.

ЛИТЕРАТУРА

1. Добрицина И. А. От постмодернизма – к нелинейной архитектуре. Архитектура в контексте современной философии и науки. Авторефереат диссертации на соискание ученой степени доктора архитектуры. М.: 2007.

2. Цит. по Липовецкий М.Н. Закон крутизны: Поэтика русского постмодернизма // Вопросы литературы. 1991. №11-12, - с. 33.

3. Пригожин И. Философия нестабильности. Вопросы философии. 1991. - N 6, c. 46-57.

4. Там же.

5. Там же.

6. Там же.

7. Липовецкий М.Н. Закон крутизны: Поэтика русского постмодернизма // Вопросы литературы. 1991. №11-12. с. 33.

8. Цит. по Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм.М.: Интрада. 1996. - с. 202.

9. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986.

10. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. - СПб.: Алетейя, 2000. - 347 с. - (серия "Gallicinium").

11. М.А. Можейко. Сравнительный анализ синергетической и постмодернистской парадигм. Минск.: БГЭУ. 1999.

12. Lyotard J.-F. La Condition postmoderne. Rapport sur le savoir. P., 1979.

13. Там же.

14. Giroux H. (Ed.) Postmodernism, feminism, and cultural politics. Albany, 1991. - с.17.

15. А. П. Огурцов. Постмодернизм в контексте новых вызовов науки и образования. Вестник Самарской гуманитарной академии. Выпуск «Философия. Филология.» – 2006. – № 1 (4). с.3-27.

16. Lyotard J.-F. La Condition postmoderne. Rapport sur le savoir. P., 1979.

17. А. П. Огурцов. Постмодернизм в контексте новых вызовов науки и образования. Вестник Самарской гуманитарной академии. Выпуск «Философия. Филология.» – 2006. – № 1 (4). с.3-27.

18. Попов С. Современное образование и Интернет. Кентавр. 2001. № 25; Громыко Н. Интернет, постмодернизм и современное образование. Кентавр. 2001. № 27.

19. Смирнов С. А. Практикуемые модели социально-гуманитарного образования // Преподавание социально–гуманитарных дисциплин в вузах России. М., 2003. С. 156–157.