Филологические науки / 8. Родной язык и литература

Малкова Т.Ю.

ГБОУ СОШ № 1084, Москва

Типологические связи демонических образов и мотивов романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» с древнерусской литературой

М. А. Булгаков является писателем прежде всего русской литературной традиции. А. Вулис писал, что в романе «Мастер и Маргарита» «продолжились Гоголь (“Вечера”, “Вий”, “Портрет”), Достоевский (“Братья Карамазовы”, “Бесы”) и Брюсов с его “Огненным ангелом”. Причем в булгаковском романе гармонично переплелись юмор и лиризм Гоголя, и психологическая достоверность Достоевского, и эрудиция Брюсова» (5, с.187).

Михаил Булгаков избежал поветрия отрицания русской классической литературы. Не случайно в его библиотеке, по словам С. Ермолинского, «была представлена почти вся русская литература XIX века» (6, с. 91).

Писатель чувствовал свою кровную связь не только с русской литературой, но и культурой России. А свой родной город Киев, как отмечает В. Я. Лакшин, «воспринимал как мост в древнейшую Русь» (8, с.12). Можно предположить, что интерес к истокам русской литературы также нашел свое отражение в последнем романе Булгакова.

Начиная разговор о связи романа М. А. Булгакова с древнерусской литературой, уместно привести высказывание П. В. Палиевского: «В движении культуры есть большие дороги, и обнаружить их признаки, следы далеких соответствий, бывает важнее, чем выделить насущный момент. Эти общие линии находят тому же моменту его место, дают направление, включают в духовную связь. Но это совсем иное, чем источники. Находить такие соответствия всегда плодотворно. Они ставят ориентиры, поднимают значение текущих тем, и их преемственность любопытна даже на уровне непонятных совпадений» (11, с.274).

По нашему мнению, из произведений древней русской литературы, повествующих об отношениях человека с силами зла, роман «Мастер и Маргарита» оказывается близок к «Повести о Горе-Злочастии» и «Повести о Савве Грудцыне». Почему именно к этим произведениям? Повести создавались в конце XVII века, в преддверии петровского времени, когда ломка старой жизни уже началась и сокрушила прежде всего патриархальные семейные устои. Булгаков в своем романе также подводит своеобразный итог всем изменениям в духовной и социальной жизни страны. И вот, как это всегда бывает при потрясениях духовной атмосферы, на авансцену вторгаются маргиналы, «люди ниоткуда» (10, с. 229), вынырнувшие из жуткого антипространства, из хаоса: в древнерусских повестях это демоны, Горе, в романе Булгакова в Москве появляется сам Сатана со свитой.

В «Повести о Горе-Злочастии» весь безумный мир оценен и увиден как сплошная маргинальность, владения демонического Горя, спастись от которого почти невозможно. Горе, как пишет Д. С. Лихачев, «и двойник молодца, и враг молодца, и его доброжелатель… Уйти от Горя невозможно, как нельзя уйти от своей тени, но вместе с тем Горе-судьба – постороннее начало, избавиться от которого молодец стремится всю жизнь… Молодец борется с самим собой» (9, с. 11). Д. С. Лихачев трактует древнерусский образ беса как «собственные страсти» (9, с. 11) человека, его безволие.

Горе в древнерусской повести есть олицетворение абсолютного зла. Воланд в «Мастере и Маргарите» – олицетворение абсолютной справедливости, которая использует зло для наказания порока. Горе-Злочастие подловило молодца, когда он отступился от Бога:

Ослушался яз отца своего и матери, –

Благословение мне от них миновалося;

господь бог на меня разгневался…(12, с. 33).

И подсказало Горе свою путь-дорожку, на которой героя ждет погибели:

Молодец пошел пеш дорогою,

горе под руку под правую,

научает молотца богато жить –

Убити и ограбити

Чтобы молотца за то повесили

Или с камнем в воду посадили (12, с. 38).

В романе Булгакова свита Воланда наделяет злой долей тех, кто в делах или словах отступил от истины, справедливости. Присутствует в «Мастере и Маргарите» и мотив дьявольской дороги: «клетчатый» регент указывает Берлиозу путь, на котором его ожидает смерть. «Турникет ищете, гражданин? – треснувшим тенором осведомился клетчатый тип. – Сюда, пожалуйста! Прямо, и выйдете куда надо...»(3, с. 161). Исследуя роман Булгакова, мы пришли к выводу, что в сложной художественной структуре «Мастера и Маргариты» тема пути-дороги является одним из ключевых звеньев, ее вариации буквально пронизывают весь текст, помогая понять философскую концепцию произведения. Это и мотив дьявольского пути, и мотив лунной дороги, и мотив истинного и ложного пути, связанный с нравственным выбором человека. Для Булгакова характерно сочетание двух ипостасей Дороги – земной, горизонтальной и устремленной ввысь, вертикальной. Эта тема имеет значимые литературные реминисценции, она актуализирует важный имманентный мотив гоголевского творчества. При этом «вертикальный путь доступен лишь тем персонажам, которые связаны с чертом, или же самому черту» (2, с. 9). Тема дороги у Булгакова оказывается важной для последующего мотивного развития, она неразрывно связана с мотивами жизни и смерти, забвения, одиночества, любви, страха.

Таким образом, архетипическое значение мотива дороги, воспроизводимое в древнерусских повестях, используется и Булгаковым. Однако автор «Мастера и Маргариты», вводя в текст этот образ-символ, нагружает его религиозно-нравственным подтекстом, близким тому, к которому подошел Гоголь в позднем творчестве: «вертикальный путь становится не просто мерилом человеческой нравственности, но и переходом в бессмертие» (4, с. 14).

Купание поэта Бездомного в Москве-реке также вызывает ассоциации с определенным местом из «Повести о Горе-Злочастии». В художественной структуре обоих произведений выводится на поверхность мотивы воды, реки. Ведомый непонятной силой (обращаем внимание, что уже с иконкой и свечкой в руках) поэт Беждомный оказывается на берегу реки. Его купание исследователями И. Белобровцевой и С. Кульюс приравнивается к очищению святой водой: «купание легко проецируется на обряд крещения водой в московской иордани и таким образом занимает особое место среди этапов, предшествующих духовным переменам. Обряд омовения в воде, “крещения” подразумевает возвращение утраченной чистоты души и тела и символизирует “смерть” прежней жизни и возможность обретения новой» (1, с. 230).

В мифопоэтической традиции образ реки сиволизирует границу миров. В этом значении в «Мастере и Маргарите» выступает ручей, через который переходят заглавные герои булгаковского романа в вечном покое. В древнерусской повести сакральное значение образа реки усиливается благодаря фигурам перевозчиков:

Пошел молодец на чужу страну, далну, незнаему.

По дороге пришла ему быстра река,

За рекою перевощики (12, с. 35).

Лишь на другой стороне реки, свободной от бесовщины,

напоили, накормили люди добрыя,

сняли с него гунку кабацкую,

дали ему порты крестьянские (12, с. 38).

Горе осталось на противоположном берегу. Одевая молодца в достойную одежду, люди добрые наказывают ему вернуться на путь истинный, взять благословение родительское. Так тема совлечения одежды вновь оказывается связанной с изменением не только внешнего, но и внутреннего, нравственного облика героя.

Явлены в «Повести» и другие знаки сакрального. Временная точка, когда происходит дьявольское наваждение – вечер, когда «солнце на западе». Мотив запада как локуса демонического нашел свое отражение в романе Булгакова. Горе предстает перед молодцем и наяву, и во сне как порождение его воображения:

Ино зло то Горе излукавилось,

Во сне молодцу привиделось.

Мифомир сна изображен в «Мастере и Маргарите». О роли онейросферы в художественном мире романа – в исследовании В. В. Зимняковой (7, 20 с).

В «Повести…» проходит тема многоликого зла, неотступно преследующего человека:

Полетел молодец ясным соколом, –

а Горе за ним белым кречетом.

Молодец полнтел сизым голубем

а Горе за ним серым ястребом.

Молодец пошел в поле серым волком

а Горе за ним з борзыми вежлецы…

Пошел молодец в море рыбою,

а Горе за ним с щастыми неводами (12, с. 38).

Мотив перевоплощения нечистой силы использует в своем романе и Булгаков. Достаточно вспомнить сцену у профессора Кузьмина, когда червонцы на столе превращаются в этикетки с бутылок «Абрау-Дюрсо», на месте которых появляется «черный котенок-сирота с несчастной мордочкой» (3, с. 321), сменяемый в свою очередь «паскудным» воробушком. Но переклички эти, с нашей точки зрения, обусловлены обращением авторов к народным представлениям о превращаемости сил зла во все видимые формы.

Демонические силы действуют и в «Повести о Савве Грудцыне». Бес в этом произведении с точки зрения сюжетной и идейной роли более многозначителен. Проанализировав текст древнерусской повести, приходим к выводу, что зло здесь выполняет двойную функцию: оно искушает и наказывает.

Словно вырастая из-под земли, Дьявол появляется перед Саввой после того, как он помыслил злую мысль в уме своем: «Егда бы кто от человекъ или самъ диаволъ сотворилъ бы сие, еже бы паки совокупитися мне с женою оною, азъ бы послужил Диаволу» (13, с. 43). Как справедливо отметил Д. С. Лихачев, «бес возникает перед Саввой внезапно …когда Саввой полностью, вопреки рассудку и как бы извне, овладевает страсть и когда он окончательно перестает владеть собой» (9, с. 11).

В романе Булгакова Азазелло появляется перед Маргаритой сразу же после того, как она подумала: «Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет» (3, с. 328). Мы можем предположить, что в обоих произведениях идет наложение народного поверья о всеприсутствии дьявола, который использует любую возможность, чтобы завладеть душою человека. Однако необходимо помнить, что Азазелло, появившийся перед Маргаритой в Александровском саду после ее слов, уже знал, что она нужна Воланду в качестве хозяйки бала. Так что, если бы и не было той реплики героини, посланник сатаны все равно бы явился. Так Булгаков, казалось бы, строго воспроизводящий архаический архетип, снова уходит от однозначных, явных перекличек, расширяя поле возможных интерпретаций.

Искушает названый брат героя древнерусской повести наваждением бесовским, показывая город отца своего: «И сия глаголя, прииде в пустое место на некой холм и показа ему в некоей раздолинеград велик и велми славе, стены и помост и покровы от злата чиста блистаяся» (13, с. 45). Прилипчивость судьбы, по словам Д. С. Лихачева, «получает здесь свое материальное воплощение: Савву с его судьбой-бесом связывает ”рукописание”, письменное обещание отдать дьяволу душу» (9, с. 11).

Злые демоны в «Повести ...» выступают и в роли силы карающей: расплатой за грехи Саввы является тяжелая болезнь, настигшая его: «Савва же, непрестанно скорбя и тужа по ней день ото дне, и истончили плоть свою, яко кто великую скорбь и болезнь имелъ» (13, с. 43). В романе «Мастер и Маргарита» в роли палача порока выступает Воланд и его свита, причем наказания не затрагивают людей безвинных. Многочисленные «бесовские штучки» производятся в романе над фигурами, чьи человеческие слабости и пороки (жадность, тщеславие, доносительство, бюрократизм, разгульный образ жизни и пр.) служат опорой для приложения этих сил.

Своеобразие трактовки образа дьявола Булгаковым состоит в том, что Воланд злом карает зло, совершаемое людьми. А в древнерусских повестях дьявол есть первый и единственный зачинщик всякого зла, человек же рассматривается как результат наложения на него посторонних сил, благих или злых.

Таким образом, говоря о связи демонологической линии сюжета «Мастера и Маргариты» с произведениями Древней Руси, отмечаем, что эта литература присутствует в романе Булгакова на уровне аллюзии, намека. Это скорее те соответствия, о которых писал П. В. Палиевский, чем источники. Мы предполагаем, что в данном случае речь идёт о типологических связях, которые можно объяснить обращением авторов к одним и тем же народным представлениям о превращаемости «нечистой» силы, всеприсутствии дьявола.

Литература:

1.Белобровцева И. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий / И. Белобровцева, С. Кульюс. – М.: Книжный клуб, 2007. – 496 с.

2. Болкунова Н.С. Мотивы дома и дороги в художественной прозе Н.В. Гоголя: автореф. дис… канд. филол. наук / Н.С. Болкунова. – Саратов, 1999. – С. 9.

3. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита / М. А. Булгаков ; вст. ст. и комм. В. В. Петелина // Собр. соч.: в 8 т. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2010. – Т.6. – С. 123–481.

4. Васильева М. Г. Н. В. Гоголь в творческом сознании М.А. Булгакова: автореф. дис… канд. филол. наук / М.Г.Васильева. – Томск., 2005. – 23 с.

5. Вулис А. З. В системе зеркал. Эпизод взаимодействия искусств / А. З. Вулис // Звезда Востока, –1984. – № 11. – С. 179–187.

6. Ермолинский С. А. Воспоминания о Булгакове / С. А. Ермолинский // Театр. – 1966. – № 9. – С. 81–92.

7. Зимнякова В.В. Роль онейросферы в художественной системе М.А.Булгакова: автореф. дис. … канд. филол. наук / В.В. Зимнякова; Ивановский гос. ун-т. – Иваново, 2007. – 20 с.

8. Лакшин В. Я. Мир М. Булгакова / В. Я. Лакшин // Литературное обозрение. – 1991. – № 11. – С. 9–23.

9. Лихачев Д. С. Семнадцатый век в русской литературе [/ Д. С. Лихачев // Памятники литературы Древней Руси: XVII век / сост. и общ. ред. Л. Дмитриева и Д. C. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1988. – С. 5–26.

10. Новикова М. Маргиналы / М. Новикова // Новый мир. – 1994. – № 1. – С. 226–239.

11. Палиевский П. В. Из выводов XX века / П. В.Палиевский.– СПб.: Русский остров, 2004. – С. 274.

12. Повесть о Горе-Злочастии // Памятники литературы Древней Руси: XVII век / сост. и общ. ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1988. – С. 35– 39 .

13.Повесть о Савве-Грудцыне // Памятники литературы Древней Руси: XVII век / сост. и общ. ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1988. – С. 43–47.