Философия /1. Философия
литературы и искусства
д. иск. Федоровская Н.А.
Дальневосточный федеральный университет,
Россия
О значении фрагмента о ста финиках
в «Послании о рае» Василия Калики
«Послание Василия Новгородского Феодору Тверскому о Рае»,
датируемое 1347 г., относится к известным
памятникам древнерусской литературы. Текст документа сохранился в
Софийской первой летописи, Воскресенской, Новгородской третьей, Новгородской
Уваровской и других источниках. Уже не одно столетие Послание привлекает внимание
исследователей, о чем свидетельствуют работы митрополита Макария, Б.А.
Рыбакова, А.И. Клибанова, В.М. Кириллина, Г.А. Лончаковой, Н.К. Гойлезовского и
других, где рассматриваются источниковедческие, религиозно-философские и
символико-богословские аспекты. В то же время не все содержательно-смысловые элементы
этого литературного памятника полностью изучены, в частности упоминание
Василием Каликой о ста финиках, насаженных Христом.
Важной идеей Послания стало изложение
точки зрения на интересовавший средневековых теологов вопрос – сохранился ли
земной рай, или он погиб и существует только рай мысленный, духовный. Владыка,
не отрицая существования мысленного рая, отстаивал точку зрения, что созданный
для Адама и Евы земной рай сохранился до сих пор. В Послании приводится большое
число доказательств, в том числе и собственное свидетельство Василия Калики существования
мест, где пребывал Христос во время своей земной жизни.
Владыка Василий пишет, что сам был
самовидцем нетленных дел Божьих на земле: «сто фiникъ Христосъ посадилъ, не движими суть и донынэ, не погибли и не погнили» [9, с. 227]. Этот фрагмент
является наименее изученным в Послании. В настоящее время в официальной версии
христианской легенды нет конкретных упоминаний о том, что Иисус когда-либо
садил финики. Известная автору апокрифическая литература также не содержит
этого факта. Возникает естественный вопрос, что имел в виду владыка.
Наиболее простым объяснением служит часто
высказываемое в научных кругах XIX – XX века мнение о том, что средневековые религиозные
деятели были зачастую недостаточно образованы, опирались на слухи, легенды и
непроверенные источники, и в результате высказывали странные суждения. Так, митрополит
Макарий снисходительно отзывается о Послании: «Не будем ставить в укор нашему
архиепископу мнения о чувственном рае, которое разделяли не только тогда, но и
прежде, и после многие в христианском мире, ни перебирать самых доказательств
этого мнения, слабых и неосновательных. Но не можем не остановиться на
некоторых частностях послания, показывающих, как невысоко стоял в своем
образовании Василий и, конечно, не один, а вместе со многими современными ему
соотечественниками» [8]. На первый взгляд точка зрения Макария кажется убедительной
и понятной современному читателю. Митрополит Московский не осуждает владыку
новгородского, он лишь свидетельствует о том, что Василий Калика был человеком
своего времени, и ему были присущи заблуждения, свойственные многим
соотечественникам.
Обратим внимание на то, что эти очевидные несоответствия
с канонической версией жизни Христа никак не комментируются и не опровергается современниками
Василия Калики. Послание адресовано епископу Федору Тверскому и его окружению и,
скорее всего, было доведено до их сведения. Можно предположить и то, что
митрополит киевский Феогност был так же знаком с этим сочинением (об этом, в
частности, пишет Н.К. Гойлезовский [2]). Средневековым читателям представленные
Василием Каликой аргументы не казались странными, и объяснить это обычной неграмотностью
было бы очень удобно. Однако парадокс ситуации заключается в том, что вполне возможно,
что странности Послания кроются именно в непонимании специфики средневековых
текстов читателями XIX – XXI веков.
Исследования западноевропейской и
отечественной культуры А.Я. Гуревича, И.Н. Данилевского, А.Л. Юрганова, А.И. Клибанова
и др. показывают, что средневековое восприятие действительности значительно отличается
от современного [3;4;7;19]. Средневековые тексты наполнены метафорами,
символикой, аллегориями и ассоциациями, которые были полностью понятны лишь
владеющему соответствующими знаниями читателю. По прошествии веков,
естественное изменение смыслового пространства приводит к утрате смыслового
ключа и понимания содержательной части произведения.
Особое восприятие действительности отражено
в текстах многих средневековых авторов, в частности в поучении Дмитрия
Ростовского: «Повествуют о некоей птице, одноименной с деревом финик,
называемой финике и находящейся в странах Аравии, близ Индии. Она после
пятисотлетнего пребывания, собравши с благовонных деревьев сучья и ветки,
складывает их в кучу где-либо на высоком холме и, севши на этом холме и
распростерши против солнечных лучей в очень знойный полдень свои крылья,
загорается и сгорает в пепле, а потом снова в этом пепле зачинается и родится
от росы небесной. Истина ли это, или нет, я не спрашиваю; пусть при повествователях
будет вера в это» [5]. В этих словах заключена особая психология принятия
знания, основанная на изначальном доверии к источнику, истинность которого не
обсуждалась, а ответственность за достоверность сведений ложилась на авторов.
Понимание слов Василия Калики требует изучения
нескольких элементов, которые составляют фразу: во-первых, фиников, как
объектов действительности; во-вторых, факта того, что они были посажены Христом,
и сохранились до сих пор; в третьих, числа сто, определяющего их количество.
Под фиником в средневековой литературе
часто подразумевается финиковая пальма,
ее листья и плоды. Пальма (лат. palma, евр. tamar) в переводе с латинского языка означает ладонь, кисть
руки. Ветви финиковой пальмы действительно напоминают раскрытую ладонь, отсюда
происхождение названия. Эта культура получила широкое распространение в
средиземноморском и ближневосточном регионах. Для жителей пустынных местностей финиковая
пальма стала настоящим древом жизни, в котором используется каждая часть от
питательных плодов до ствола, листьев и коры. Неприхотливость, умение выживать
в сложных условиях, прямой ствол, постоянно зеленые, не опадающие из-за смены
сезонов листья, послужили основой для формирования вокруг этого дерева широкого
семантического пространства. В Римской империи победители награждались
пальмовыми ветвями, их несли во время торжественных церемоний, финиковая пальма
была символом победы и триумфа [12;
18;19].
Пальма – это один из древнейших символов Иудеи, который
неоднократно упоминается в Библии. Например, она ассоциируется с
праведником: «Праведник цветет, как пальма, возвышается подобно кедру на
Ливане» (Пс 91:13). Пальмы помогли израильскому
народу выжить в пустыне: «И пришли в Елим; там было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых дерев, и
расположились там станом при водах» (Исх 15:27). Это дерево было изображено на
стенах знаменитого Иерусалимского храма царя Соломона: «И на всех стенах храма кругом сделали резные изображения
херувимов и пальмовых деревьев и распускающихся цветов, внутри и вне» (3 Царств
6:29). Пальма до сих пор изображается на израильских монетах. Например, на реверсе монеты достоинством в 10 агорт
шекелей.
В христианстве финиковая пальма и ее ветви
стали символом триумфального въезда Иисуса в Иерусалим: «На другой день
множество народа, пришедшего на праздник, услышавши, что Иисус идет в
Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна!
благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (Ин. 12:12-13). Иоанн
Златоуст, комментируя этот фрагмент, называет Христа духовным фиником: «Поэтому,
как только они увидели, что Господь сел на жеребенка, тотчас, побужденные
пророческими предречениями, взяв финиковые вайя, говорили друг другу: “Чего мы
ждем, и не выходим навстречу с финиковыми вайями к духовному финику? Плод его
полон сладости и бессмертия; листья его – врачевство вселенной; ствол его,
(т. е., древо креста) – спасение всего мира и трофеи победы над диаволом”»
[6].
Сросшиеся пальмовый, кедровый и
кипарисовый стволы послужили основой для креста, на котором распяли Иисуса. Пальма упоминается также в Евангелии
псевдо-Матвея в эпизоде бегства Святого семейства в Египет, когда младенец Иисус,
Мария и Иосиф остановились отдохнуть в тени пальмы, она склонилась по слову
Христа, чтобы путники смогли собрать плоды, растущие на ее вершине и утолить
мучивший их голод [1;11;21]. В благодарность Христос переселяет пальму в рай,
делая ее райским деревом. «Тогда сказал ей Иисус: поднимись, пальма, и будь
товарищем Моим деревьям, которые в раю Отца Моего....говорю тебе, пальма, и
приказываю, чтобы одна из твоих ветвей была отнесена ангелами Моими и посажена
в раю Отца Моего, и Я дарую тебе в знак благословения, что всем, кто победит в
битве за веру, будет сказано: вы удостоились пальмы победы (palmam victoriae).
И когда Он говорил так, вот появился ангел Господень на пальме и взял одну из
ветвей, и он полетел в глубину неба, держа эту ветвь в руке» [11].
Пальмовая ветвь, как символ рая,
фигурирует при извещении Богородицы о ее приближающейся кончине: перед
Успением ангел принес ей вравье (от греч. brabeion - награда) – ветвь райского дерева, в знак доказательства
того, где она окажется после смерти. Появление
этой подробности в Сказании приписывается Иоанну Солунскому [13, c. 43-44]. Еще
одна легенда, в которой упоминается пальма, связана со святым Христофором,
покровителем путешественников. Святой перенес младенца Иисуса через реку, и когда
Христос повелел ему воткнуть в землю посох, сделанный из ствола пальмы, то он
превратился в плодоносящее дерево. Пальмовая ветвь, как символ праведников и
мучеников, одерживающих духовную победу, встречается при изображении святых
Павла Отшельника, Екатерины Александрийской, Агаты, Лаврентия, Феклы, Анания
Сиенского, Маврикия и многих других. Значение этого дерева для христиан было
столь велико, что оно стало символом паломников, которые привозили пальмовую
ветвь из Палестины в доказательство своего путешествия и духовного подвига. Вполне
возможно, что среди паломников существовала традиция ее особого почитания.
Учитывая значение финиковой пальмы в
христианской культуре, можно предположить, что появление этого символа в
Послании о рае не случайно. Автором неоднократно отмечалось, что незначительные
на первый взгляд детали Послания имеют глубокое символическое значение и тесно
связаны с концепцией земного и мысленного рая. Поэтому многие образы представлены
на материальном и духовно-мистическом уровнях [14-16]. Слова о насаженных Христом
финиках не исключение.
Основой для восприятия пальм, как реального
существующих объектов, могли послужить растущие вокруг Иерусалима деревья. Считается,
что перед вступлением в сан архиепископа Василий Калика совершил паломничество
на Святую Землю, поэтому он вполне мог видеть пальмы и опираться на
существующие в среде странников легенды, которые позволяли ему утверждать
сказанное. До сих пор поддерживается версия о сохранившихся деревьях –
ровесниках евангельских событий. Речь идет о древних маслинах в Гефсиманском
саду, возраст которых трудноопределим, но считается, что они росли еще во
времена Иисуса.
Хотя в настоящее время упоминания о
древних финиковых деревьях не выявлены, но в анонимном описании паломничества
на Святую землю 333 г., которое было предположительно составленно жителем Бурдигалы
(Бордо) и получило название «Бурдигальский итинерарий», помещены сведения о
том, что в за восточными воротами Иерусалима росла пальма, с которой срывались ветви
во время Входа Господня в Иерусалим [20].
Если финиковая пальма вблизи Иерусалима
фигурировала в евангельской легенде, то сведения о том, что Христос посадил
финики, отсутствуют. Вполне возможно, что подобное предание существовало.
Однако общий контекст использования этого факта свидетельствует о том, что его
не следует воспринимать буквально. Очевидное расхождение с официальной версией
жизни Христа, служит свого рода знаком, указывающим на границу материального и
духовного, реального и метафорического. Несоответствие, которое непосвященным
кажется очевидной ошибкой, показывает, что необходимо читать между строк,
видеть скрытое содержание.
Еще раз напомним, что финик – это символ
бессмертия, райское дерево. Пальма по воле Христа помещена в рай, посажана им
руками ангела. Пальмы вокруг Иерусалима – это своего рода отражение райской
пальмы, которую посадили по воле Христа. Сохранение этих деревьев служило для
владыки неоспоримым подтверждением существования земного, насаженного рая. Кроме
того, сам Иисус является духовным фиником (Иоанн Златоуст), давшим бессмертие и
спасение верующим, открывшим им врата в рай.
Количество насаженных фиников также
указывает на символическую трактовку эпизода. Число сто состоит из двух
составляющих – единицы и нуля. Число один в символике традиционно означает
истинность, равенство, единство. В христианской культуре обозначает духовное
единство, истинность слов и дел Создателя становится символом Бога. Нуль –
ничто, часто связывается с хаосом, бесконечностью и вечностью.
Число сто также связывают с числом десять,
и рассматривают как его увеличенную степень. Десятка – это символ универсальности,
«круглое», замкнутое, совершенное число, олицетворяет целостность, начало
нового цикла, переход к другому порядку, уровню. В Ветхом и Новом Заветах число
десять получило широкое распространение и становится обозначением полноты,
завершенности, закона: десять заповедей (Исх 20:3-17; Втор 5:7-21), десятина (Быт 14:20, Быт 28:22), число братьев,
пришедших в Египет (Быт 42:3), число дев в притче Господа (Мф 25:1), число отделившихся
колен (3 Цар 11:31), число рогов (Дан 7:7;
Отк 12:3; 13:1; 17:3,7), число прокаженных (Лк 17:12) и т.д.
Семантика числа сто складывается на основе
объединения значений и включает в себя открытие нового порядка, единицы
измерения, божественное проявление абсолютной полноты. Существует также и
восприятие числа сто как
гиперболического значения чего-либо, числа изобилия. В Библии числа сто и тысяча
используются для передачи полноты действия: «получит во сто крат» (Мф 19:29),
милость Божия действует "до тысячи родов" (Исх 20:6); для Бога «тысяча лет как день вчерашний» (Пс 89:5).
Символика числа сто естественным образом
вписывается в концепцию рая Василия Калики и тесно переплетается со значением в
христианстве финиковой пальмы. Единица – это символ Бога и Христа, который
называется Иоанном Златоустом духовным фиником. Нуль – вечность, бесконечность,
в человеческом понимании – означает бессмертие, то же самое что и финик. Число
сто указывает на целостность, совершенство, переход к другому, горнему миру,
каким является райский сад. В контексте
Послания количество фиников может быть трактовано как показатель гиперболизации
и изобилия, усиления действий Христа, не истлевшие (бессмертные) деревья – как нетленные
дела Божия вообще. Сто фиников – это уже
сад, райский сад, олицетворение земного рая, созданного Богом Отцом.
Таким
образом, благодаря включению фрагмента о посажанных Христом финиках, в Послании
открывается широкая палитра смыслов и ассоциаций, значительно расширяющая
содержательную сторону текста. Текст содержит два уровня постижения содержания
– это уровень материальный, внешний, доступный каждому читателю, и духовно-мистический,
внутренний, глубинный, доступный лишь искушенному в христианской символике. Внешняя
сторона текста служит своеобразным семантическим ключом, открывающим
посвященным еще один аргумент в пользу существования земного рая.
Литература:
1.
Апокрифические сказания
о Христе. Вып. 1. Книга Марии Девы. СПб., 1912. С. 57-145.
2.
« [Электронный ресурс]: URL:
http://www.bookrevue.ru/
goleyzovskiy-publikatsii/poslfnie-o-rae.html
(дата обращения 15.12.11).
3.
Гуревич А.Я.
Категории средневековой культуры. 2-е изд. М.:
Искусство, 1984. 350 с.
4.
Данилевский
И. Н. Древняя Русь глазами современников (IX–XII вв.). М.: Аспект Пресс, 1998.
399 с.
5.
Поучение в неделю пятнадцатую по Святом Духе и в день отдания
праздника воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня // Проповеди и
поучения святителя Димитрия Ростовского 2ч., 2010. М.: изд-во им. Св. Льва,
папы Римского 2010. С. 59-66.
6.
Иоанн Златоуст О вайях
// Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа
Константинопольского, в русском переводе. СПб.: изд-во Духовной академии, 1904.
Том 10, Книга 2 С. 864–869.
7.
Клибанов
А.И. Духовная культура средневековой Руси. – М.: АО «Аспект Пресс», 1994. 368
с.
8.
Макарий (Булгаков М.П.) История Русской Церкви. Кн. 5. М.: Изд-во
Спасо-Преображ. Валаам. монастыря, 1996. [Электронный
ресурс]: URL:
http://
www.rus-sky.com/church_his/mak5506.htm. (дата обращения 15.12.13).
9.
Полное собрание русских летописей. Т. 3. Вып. 2.
Новгородская третья летопись. СПБ.: тип. Имп. АН, 1879. 628 с.
10. Послание Василия Новгородского Феодору Тверскому о Рае / Подготовка текста, перевод и комментарии Н.С.
Демковой // Памятники
литературы Древней Руси. XIV - середина XV в. М. 1981. С. 42-48.
11. Свенцицкая И.С., Скогорев А.П. Апокрифические сказания
об Иисусе, Святом Семействе и Свидетелях Христовых
М.: Когелет, 1999. 175с.
12. Символы, знаки, эмблемы:
Энциклопедия / авт.-сост. В.Э.
Багдасарян, И.Б. Орлов, В.Л. Телицын. М.: ЛОКИД-ПРЕСС, 2005. 494 с.
13. Творогов О.В. Апокрифические
сказания о успении Богородицы //
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. XI первая половина XIV в.
М. 1987. С. 43-44.
14. Федоровская Н.А. Риторические традиции аргументации в
«Послании о рае» Василия Калики // Известия Волгоградского государственного
педагогического университета, Серия филологические науки № 1 2013. С. 56-59.
15. Федоровская Н.А. Символика чисел один, два и три в
«Послании о рае» Василия Калики // Исторические, философские, политические и
юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики,
№ 12 (26), 2012, ч. 3. С. 195-198.
16. Федоровская Н.А. Символический подтекст перечисления
небесных чинов в «Послании о рае» Василия Калики // Исторические, философские,
политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы
теории и практики, № 4 (30), часть 2, 2013. С.189-193.
17. Фоли Дж. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече,
1997. 509 с.
18. Холл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М.:
КРОН-ПРЕСС, 1999. 655 с.
19.
Юрганов А.Л.
Категории русской средневековой культуры. – М.: МИРОС, 1998. 488 с.
20. Itinerarium Burdigalense // Itineraria et alia Geographica. Turnholti, 1965. P. 1-26.
21. Tischendorf С. Pseude-Matthaei evangelium. Latine // Evangelia
Apocrypha, Lipsiae (Leipzig), 1853. P. 50-105.