К. филол. н. САДИКОВА В.А.

Тверской государственный университет

Топика – дом языка

М. Хайдеггер через все свое творчество проносит мысль о том, что язык – это дом бытия [1993]. Ю.С. Степанов уточняет: «Язык – дом бытия духа», «пространство мысли» [1995: 32]. Топика образует многомерную «единораздельную целость» (термин А.Ф. Лосева), «дом бытия» языка, в котором можно обнаружить топы-«комнаты»: Имя (1); Род (2) и Вид (3), Общее (4) и Частное (5); Целое (6) и Части (7); Определение (8); Обстоятельства (9): места, времени, цели; Причина (10) и Следствие (11); Свойства, признаки, качества (12); Сравнение (13), Сопоставление (14), Противоположное (15); Действие (16) и Претерпевание (термин Аристотеля) (17); Пример (18); Свидетельство (19); Символ (20). В них помещаются все смыслы, которые мы можем породить в процессе общения и познания, потому что топика – это наш способ структурирования Мира, в котором мы живем. А «смысл – это место в структуре» [Брудный 1998: 122]. Несмотря на ограниченность списка, каждая «комната» может иметь нескончаемо разнообразное наполнение, поэтому каждый топ - это множество будущих высказываний и одновременно – идеальная модель, предел, инвариант определенного типа высказываний. См. [Садикова 2010, 2011].

«Бытие целого, бытие человеческой души, раскрывающееся свободно для нашего акта познания, не может быть связано этим актом ни в одном существенном моменте. Нельзя переносить на них категории вещного познания (грех метафизики). Душа свободно говорит нам о своем бессмертии, но доказать его нельзя. Науки ищут то, что остается неизменным при всех изменениях (вещи или функции)». [Бахтин 1996: 7. Курсив мой. – В.С.]. В математике есть такая отрасль – топология. Топика – это лингвистическая топология.

Как же совместить целостно-изменчивое «бытие человеческой души» и «то, что остается неизменным при всех изменениях»? Полагаем, только изучая бытие в процессе изменений, т.е. диалектически. Наша каждодневная реальная практическая диалектика и есть топика. «Топика, или диалектика, и ее предмет» – так называет Аристотель первую главу своего знаменитого трактата [Аристотель 1978: 349], обосновывая в нем неформальную логику говорящих, общающихся. А «наше время использует те же приемы мысли, те же методы обоснования идей, даже ту же технику введения в заблуждение, что и две тысячи лет назад, хотя изменяются формы, стиль и совершенствуются инструменты словесного воздействия» [Волков 2001. Введение]. Путь топики от Аристотеля до наших дней см. в [Садикова 2009].

Наша мыслеречевая деятельность есть процесс взаимоубеждаемости. Первичной является не просто спонтанная разговорная речь, а диалогическая убеждающая речь (диалог и диалектика – одного корня). Поэтому мы выделяем в качестве ведущей речетворческой категории убеждаемость наряду с другой ведущей речетворческой категорией – актуализацией. В самом общем смысле эти две категории определяют формирование и структурирование смысла, который обретает существование в процессе нашей коммуникации. Актуализация связана с внешним бытием; убеждаемость (а не аргументативность, присущая формальной логике) – с нашим сознанием. И то, и другое реализуется в процессе общения «здесь и сейчас».

Мы приводим Пример (топ), чтобы убедить, указываем на Причину (топ), чтобы убедить, даем Определение (топ), чтобы убедить, цитируем, приводя Свидетельство (топ) авторитетного лица и т.д., чтобы убедить. Конкретное содержание Примера, Причины, Определения, Свидетельства, наполнение топа зависит от личности говорящего, предмета высказывания, конкретных условий его реализации, условий общения и пр. От грамматического же оформления принадлежность высказывания к той или иной разновидности топа практически не зависит. Попробуем это показать на элементарном примере – высказывании, произнесенном по разным поводам и с разными целями в самых разных бытовых ситуациях и даже не вполне взрослым человеком: Я иду в школу.

Ситуация 1. Сестра просит брата сбегать в магазин за хлебом. Брат отвечает: Я иду в школу (т.е. не могу пойти за хлебом, потому что мне пора идти в школу). Высказывание реализует Причину отказа выполнить просьбу.

Ситуация 2. Знакомый приходит в семью, в которой не был семь лет. Видит ребенка, о существовании которого даже не знал. Невольно восклицает: О, у вас малыш… Дети не любят, когда их называют малышами. Ребенок реагирует: Я иду в школу! (т.е., я уже большой, а не маленький). Реализуется топ Противоположное.

Ситуация 3. Встретились двое детей: – Ты куда? – (Я иду) в школу (актуально место, куда направляется ребенок). Реализован топ Обстоятельство (места). Ситуация позволяет не произносить все высказывание полностью.

Потенциально мы располагаем не только словарным запасом и набором грамматических правил, но и – прежде всего – системой «идеальных» моделей высказывания, связанных с постоянной потребностью убеждения в процессе общения в реальной действительности. Эти модели обращены в реальный мир, структурированный по законам бытия, и отражают актуальную действительность и наше к ней отношение. Другими словами, топика представляет собой рекурсивную систему потенциальных знаков, связывающую три реальности – реальность мира, реальность языка и реальность речи – в процессе общения.

Выбирая для употребления тот или иной знак, человек руководствуется сиюминутными, текущими задачами речевого общения, которые могут меняться в процессе спонтанного высказывания. Однако этот процесс не хаотичен, не произволен, потому что топ как знак обеспечивает структурированность будущего высказывания уже на уровне замысла. Таким образом, топ в действии есть объективный акт референции, указывающий на отношения между предметами, явлениями, ситуациями, действиями и т.д., актуальными в данный момент для общающихся, а топика – как виртуальная знаковая система языка – составляет базу их взаимопонимания.

Сегодня в лингвистике, следуя Ч.С. Пирсу, знаки подразделяют на иконические знаки, индексальные знаки и знаки-символы. Топ способен пополнить эту классификацию; его можно назвать объективно-абстрактным знаком или знаком-моделью. Строго говоря, топы именно знаки, а не структурно-смысловые модели, потому что не обусловлены синтактикой; а с семантикой – на уровне языка – связаны лишь своим обобщенным содержанием, отраженным в наименовании топа: Причина, Следствие, Пример, Обстоятельство и т.д. Можно сказать, что топ как знак абстрактно информативен. Таким образом, в языке топ существует как виртуальный знак-модель, а в речи – как высказывание, «модельность», которого меняется в зависимости от ситуации и перманентной цели говорящего в данный момент общения. И в этом смысле топ как знак – социален.

И.П. Сусов пишет: «Связь между означаемым и означающим, по Ф. де Соссюру, конвенциональна (условна) или, в иной терминологии, арбитрарна (произвольна): каждый язык по-своему соотносит означаемые и означающие.… Не конвенциональны симптомы, обе стороны которых находятся в природной, причинно-следственной связи (типа человек болеет – у него повышается температура)» [Сусов 2007: 55]. Симптомы сами по себе, конечно же, не конвенциональны, но сами по себе они для нас и не имеют значения, пока нет необходимости на них реагировать, о них думать и говорить – кому-то с определенной целью и чаще всего с целью убедить. Если же появляется необходимость в процессе общения выделить фрагмент действительности, мы отражаем в своей речи не конвенциональную, а природную связь, совершая акт референции, т.е. актуализируя симптомы в тех или иных топах: Признак (У него повышена температура!), Действие (Он бредит!), чтобы убедить (или убедиться), обосновав Причину (Он болен!). Топы – как синтетические единицы – отражают именно природные отношения, но избирательно, те из них, которые в данный момент актуальны для общающихся. Можно сказать, адресант использует природные отношения для адекватного убеждения, актуализируя те или иные стороны этих отношений в зависимости от задач общения в данный момент.

Вероятно, конвенциональность присуща определенным уровням языковых единиц (знаков) – фонемам, словам, моделям предложений. То, что пишет на этот счет И.П. Сусов, относится в основном к слову, которое Ф. де Соссюр считал языковой единицей достаточно условно: «Не будучи в состоянии ухватить конкретные сущности или единицы языка, в качестве материала мы будем привлекать слова. Хотя слово и не в точности подходит к определению языковой единицы…, все-таки оно дает о ней хотя бы приблизительное понятие, имеющее то преимущество, что оно конкретно. Мы будем брать слова только как образцы, равнозначные реальным элементам синхронической системы, и принципы, установленные нами в отношении слов, будут действительны и вообще для языковых сущностей» [Соссюр 2006: 113. Курсив мой. – В.С.].

И.П. Сусов пишет: «Системные связи создают основу для опознавания (идентификации) данного знака в конкретном коммуникативном акте и его дифференциации от других знаков как "соседей" в данной линейной последовательности, так и внутри множества возможных претендентов на ту же позицию в этой линейной последовательности» [Сусов 2007: 56]. Это совершенно справедливо для любого языкового знака, от фонемы до топа. Топ, как любой языковой знак, выделим и автономен, но его абстрактность и обобщенность, его диалектическая природа, позволяющая трансформироваться одному топу в другой в зависимости от актуализации того или иного аспекта высказывания, отличает его от знаков других языковых уровней. Абстрактно-обобщенная природа топа как языковой единицы заключается в том, что материальная составляющая топа как означающего возникает только в реальном высказывании; само высказывание и есть его материальное означающее. То, что для других уровней языка только «вытекающая из парадигматических противопоставлений между знаками возможность отсутствия у знака материального означающего» [Ibid. Курсив мой. – В.С.], для топа – норма. На языковом уровне топ имеет только название; реализуясь, он обретает тот конкретный смысл, который обусловлен ситуацией общения, т.е. не только (и не столько) языковыми, сколько экстралингвистическими факторами. Конечно, все это можно отнести к логике и исключить из числа объектов лингвистического исследования. Однако если мы хотим исследовать язык как функционирующую систему то, полагаем, следует признать и то, что указанный аспект есть тоже объект лингвистики.

Несмотря на то, что «для лингвиста первостепенный интерес представляет звуковой человеческий язык» [Ibid], в реальных лингвистических исследованиях получается по-другому: «звуковой человеческий язык» часто подменяется его письменной фиксацией, т.е. анализируется якобы устное высказывание, но построенное по правилам письменной речи. Получается, что лингвист не только изучает «гибрид предложения и высказывания» [Бахтин 1979: 253], но, даже перейдя – в рамках прагматики – к изучению речевых актов и – в рамках психолингвистики – к изучению речевой деятельности, продолжает пользоваться искусственными конструктами безотносительно к ситуации общения, или художественным текстом – как материалом для анализа. В результате остается вне внимания исследователей огромный пласт не только речевых явлений, но и языковых реалий. Исправить этот «крен» в лингвистике возможно, если рассматривать все языковые реалии в «симбиозе» с коммуникацией.

В реальном общении мы выделяем фрагмент действительности не для наименования (поименовано все до нас), а для того, чтобы что-то о нем сказать другому человеку, чтобы посредством этого денотата, выделив в нем те или иные стороны, соотнеся его с другими денотатами, т.е. убедить. Мы убеждаем гораздо чаще, чем принято думать. Возьмем то же самое предложение-высказывание, заменив только одно слово (хотя можно было и этого не делать), например: Я иду в библиотеку. Вне ситуации это просто сообщение (констатация факта), где наиболее важным представляется обстоятельство места. И тогда топ ничем не отличается от члена предложения. На самом деле, полагаем, все обстоит иначе. Члены предложения – это застывшие элементы в формальном высказывании, взятом вне контекста, или в письменном тексте, анализируемом линейно, по предложениям. Представим себе, что это предложение сообщается зачем-то, содержит интенцию говорящего.

Ситуация 4. Друзья поссорились, обида еще не прошла, но один из них хочет предоставить другому возможность продолжения общения, поэтому, уходя, говорит: «Я иду в библиотеку», т.е. вот где я буду; если хочешь помириться, можешь меня там найти. Я тебе об этом сообщаю, потому что хочу помириться и таким образом косвенно убеждаю найти меня там. Так в реальном общении действует топ Обстоятельство (а не член предложения обстоятельство), который в данном реальном высказывании – одновременно – Обстоятельство места и Обстоятельство цели, потому что так «здесь и сейчас» выражен смысл сказанного в общении.

Ситуация 5. Друзья поссорились; один из них хочет уйти, чтобы прекратить общение, может быть, навсегда, и находит повод: Я иду в библиотеку. Оба понимают (из более широкого контекста), что дело не в библиотеке, товарищ ее «приплел», чтобы обосновать сиюминутность ухода, а важен именно уход. И тогда мы имеем дело уже с топом Действие.

Ситуация 6. Сын пошел на футбол, хотя обещал матери пойти в библиотеку. Оправдываясь, он ссылается на друзей, которые его соблазнили нарушить обещание. Мать советует: «А ты бы сказал Я иду в библиотеку». В данном контексте анализируемое высказывание выступает как топ Свидетельство (как фиксированное обещание). Если же мальчик действительно в ответ на предложение друзей пойти на футбол сказал «нет, я иду в библиотеку», то мы имели бы дело уже с топом Противоположное.

Таким образом, характер топа зависит от конкретной ситуации общения и цели, с которой презентуется высказывание, а значит – актуализируется смысл. Топика предлагает не схемы построения, а структурно-смысловые (т.е. структурирующие смысл) единицы, систему синтетических инвариантных единиц, имеющих отношение как к внутренней структуре языка, так и к внешнему миру и его отражению в речи через общение носителей языка в каждый данный момент общения.

Таким образом, главная функция реализованного топа – быть убеждающим высказыванием, отражающим тот или иной аспект действительности, актуальный в данный момент для общающихся. Традиционные языковые единицы речи/языка – звуки/фонемы, слова/лексемы, предложения /синтаксические конструкции – «выходят» из «дома»-топики (и «входят» в него!), чтобы совершить в реальном мире актуальные для своего владельца-человека речевые поступки. В то же время этот «дом» они обретают именно в процессе общения людей.

Литература

1. Аристотель. Топика // Сочинения в четырех томах. Т. 2. – М.: Мысль, 1978.

2. Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук // М.М. Бахтин. Собр. соч. Т.5. – М.: Русские словари, 1996.

3. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979.

4. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. – М.: Лабиринт, 1998.

5. Волков А. А. Курс русской риторики. – М.: Изд-во храма св. муч. Татианы, 2001.

6. Садикова В.А.Топика: истоки и перспективы // Филологические науки. – 2009. – №1.

7. Садикова В.А. Топика: история, теория, практика: Монография. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2009.

8. Садикова В.А. Топика как система «вершинных» языковых категорий // Когнитивные исследования языка. Вып. VII. Типы категорий в языке: сб. науч. тр. / под ред. Е.С. Кубряковой. – М.: Ин-т языкознания РАН; – Тамбов: Изд. Дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2010.

9. Садикова В.А. Топ – инвариант высказывания // Вестник Тверского государственного университета. – Серия «Филология». – 2011. – № 28. – Вып. 4 «Лингвистика и межкультурная коммуникация».

10. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. – М.: КомКнига, 2006.

11. Степанов Ю.С. Изменчивый образ языка в науке XX века // Язык и наука конца 20 века. – М.: Институт языкознания РАН, 1995.

12. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения. – М.: Наука, 1981.

13. Сусов И.П. Введение в языкознание. – М.: АСТ: Восток – Запад, 2007.

14. Хайдеггер М. Бытие и время. – М: Республика, 1993.