ФГБУН
Институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного
центра, Россия
К проблеме инверсионной
логики темпоральных структур национального поэтического бытия. (на примере
лезгинской любовной лирики средних веков)
Лезгинская
любовная лирика средних веков, сыгравшая важную роль в формировании
национального художественного мировоззрения, в течение ряда веков существовала
в двух эстетических системах (классическая поэзия и ашугское искусство),
которые имели совершенно разные структурные основания.
Как известно, дагестанская средневековая литература
сформировалась под влиянием арабской
культуры. Отмечая специфику развития дагестанской письменной литературы XVII– начало ХVШ в. академик Г. Г. Гамзатов пишет: «Именно
этот рубеж (конец ХVII –
начало XVIII в. – Б. С.)
отмечен тем, что под давлением назревших потребностей национального развития,
под влиянием художественных традиций Ближнего Востока, в культурно-историческую
орбиту которого Дагестан входит на протяжении почти всего средневековья с VIII по ХVШ в., и благодаря усилиям передовых деятелей национальной духовной
культуры были осуществлены плодотворные шаги в деле создания литературы,
отражающей действительность пока еще с помощью иноязычного, главным образом
арабоязычного, творческого арсенала»[1].
В общую восточную
поэтическую систему, которая опиралась на традиционные каноны, сформировавшиеся
в арабском художественном сознании, входила и лезгинская поэзия средних веков.
Известный востоковед
И. М. Фильштинский определяет специфику арабского классицизма следующим
образом: «Восходя в процессе обучения поэтическому мастерству на
профессиональную высоту, которая была установлена творчеством предшественников,
поэт-мастер начинает не с нуля. Трудная каноническая форма была «даром»
прошлого, веками апробированной, устойчивой поэтической системой, в ходе изучения
которой оттачивался и шлифовался его талант, являясь итогом усилий многих
поколений предшественников, канон освобождал творческую энергию поэтов от
излишних трудов и поисков для новых художественных свершений. Опираясь на
коллективные художественные достижения, сконцентрированные в каноне, через них
и в них поэт искал подлинного воплощения поэтического идеала своей эпохи» [2].
Поэтические
фигуры, постоянно используемые поэтами классической эпохи, являются носителями
символических кодов, тайна расшифровки которых кроется в категории времени, в
специфике его восприятия средневековым
общественным сознанием.
Духовный мир
восточного человека, проживающего в огромных тоталитарных государственных образованиях,
был наполнен ощущением собственной неполноценности, слабости. Конечно, он не
мог смириться с этим и искал выхода из тупика. Но, при первом же столкновении с
жестокой, бюрократической государственной машиной он получал мощный отпор. Не
найдя в себе силы противостоять ей, он погружался в собственный внутренний мир,
где и надеялся найти смысл жизни. Постепенное отгораживания восточного человека
от предметного мира способствует к трансцендированию его сознания в некое
символическое пространство, в объективности которого снимается существенность
чувственного содержания. Все это способствовало преобладанию в средневековом
восточном сознании циклического восприятия времени. А. Я. Гуревич пишет: «Так
или иначе, по кругу движется сознание многих народов, создавших великие
цивилизации древности. В основе систем ценностей, на которых строятся
древневосточные культуры, лежит идея вечно длящегося настоящего, неразрывно
связанного с прошлым… Время течет в повседневной жизни, но это время высшей
реальности, не подверженной изменениям. Мир в глазах древних египтян вышел
готовым из рук творца, прошлое и будущее присутствуют в настоящем» [3].
Циклическое восприятие
времени, уподобление его вечности легли в основу классицизма, сформировавшегося
в арабской поэзии в IX –XI вв. В нем поэтические традиции воспринимаются как
некий Абсолют, постижения которого можно достичь путем меморизации традиции. Более
подробно расшифровал способы «меморизации» И. М. Фильштинский. Он пишет, что
«не только темы заимствовались поэтами у их предшественников – поэты широко
черпали из «общего фонда» клишированные сравнения, эпитеты и разнообразные
поэтические фигуры… Средневековые арабские поэтические жанры (мадх, газель,
риса, хамрият) восприняли одну из главных эпических черт – всякий конкретный
факт превращался в схему, единичное, историческое абстрагировалось. Поэты
классической эпохи не знали искусства
конкретизирующего портрета, герой их стихов должен быть наделен в
соответствии с определенными требованиями жанра всеми каноническими (положительными
или отрицательными) чертами» [4].
Вечность становится
одной из структурообразующих категорий средневекового логического мышления. Она
сыграла важную роль и в формировании эстетической доктрины поэтического
сознания, одной из доминантных структур которого явилась любовная лирика. Главная
характерная черта, свойственная лирическому объекту любовной лирики, – это
вечная, непреходящая молодость. Возлюбленная вечно молодая и красивая – вот тот
идеал мечты, к которому стремится лирический герой.
Возлюбленная в
логической структуре мышления восточного поэта занимала прочное место в
качестве возвышенного, абсолютного совершенства. Поэтому она может быть
определена только предикатами, имеющими значение всеобщности. Определение же
образа возлюбленной конечными предикатами могло бы деформировать его бытие, что
не было приемлемо для средневекового восточного мышления. Все это позволяет
говорить, что возлюбленная в эстетической доктрине классики проявляет свою
сущность только в качестве идеала. Будучи продуктом разума, идеал не имеет
внутреннюю структуру и лишен непосредственности (зримости). При его формировании
нейрофизиологические процессы не раздражаются энергией внешних сигналов. Не
получив информацию извне, сознание
изолирует свое энергетическое поле от чувственного мира и концентрирует его на
содержимое памяти, где образ возлюбленной запечатлен как идеал. Идеал, не
имеющий физическую, телесную форму, не может быть обременен содержанием
текучего времени. Конечно, не могут ввести в информационное пространство стиха
значение перцептивного времени и предикаты образа любимой девушки (она – луна,
она – солнце, она – звезда и т. д.).
Таким образом, приобщенное
к природе абсолюта творческое сознание классики равнодушно к
чувственно-предметному миру. Оно отворачивается от окружающей действительности,
погружается в собственное содержательное поле, для обнаружения которого выбирает
поэтические средства из «общего фонда», загруженные символическим значением
собственной эпохи. Именно абсолютизация логических принципов мышления породила
такие важнейшие эстетические принципы средних веков, как каноничность и
традиционность.
В XVI-ХVII вв. в культурном пространстве
Азербайджана и Южного Дагестана особого расцвета достигает уникальная
поэтическая система - ашугства. «Ашугство – это особое «стилевое течение»,
«творческая традиция» устной поэзии, которая, неся печать индивидуального
творчества, в отличие от фольклорного, коллективного, имеет свою специфическую
тематику, жанры и поэтику, и свое «особое отношение» к действительности»[5].
Являясь продуктом внутренней энергии народного духа конкретной исторической
эпохи (XVI в.), ашугское искусство сыграло решающую роль в формировании
поэтического мировоззрения азербайджанского и дагестанских народов. Принципиальным различием ашугского искусства от
классической поэзии является то, что оно отражает чувственно воспринимаемую
действительность.
Характерное для
сознания широких народных масс восприятие окружающей действительности в
практическом опыте, а также его вовлеченность в динамичный общественный ритм определили
значимость линейного вектора времени в структурировании поэтической модели
ашугства.
Следует отметить и то, что в XVI-ХVII вв. культурно-историческое пространство
Азербайджана и Дагестана. не входило в некую надежную устойчивую модель. Это не
дало возможность сознанию этих народов выработать мировоззренческую рефлексию
над культурными смыслами собственной эпохи. Отсюда и переживание окружающей
действительности в индивидуальном опыте. А стихийный индивидуализм, по мнению
Г. Г. Сучковой, «разрывает осознание пассивной связи времени, он предполагает
сильную необратимость времени» [6].
В ашугской поэзии
сознание лирического героя погружается в чувственно-предметный мир.
Определяющим фактором его внутреннего бытия становится переживание времени в
его линейном течении. Оно (сознание) концентрирует свою энергию на отражении пространственно-
временных форм единичных предметов (объектов), что способствует проникновению в
структуру стиха психологического содержания. Чувственное восприятие
временно-пространственных структур единичных предметов способствовало
сохранению внутренней энергии при формировании художественного мира ашугской
поэзии. Именно эта энергия наполняет внутреннее бытие образа возлюбленной
конкретным содержанием.
В отличие от
классической поэзии, ашугское искусство бытовало устно. Использование устной
речи при формировании художественного образа способствовало усилению роли
психологического сказуемого. Если классическая поэзия насыщена эпитетами и
сравнениями, то логическая структура мышления ашуга материализуется в
синтаксической конструкции с активным сказуемым, которая сыграла решающую роль
в формировании строфических структур
ашугского искусства.
Таким образом, прослеживание
национальной поэтической мысли в историческом
контексте средних веков обнаруживает инверсионные процессы, в существенности
которых конструировались темпоральные структуры творческого сознания,
развертывавшего свою деятельность на фоне чередующихся культурно-исторических
типов.
Литература:
1.Гамзатов Г. Г. Дагестанский феномен Возрождения.
Махачкала, 2000. С. 31.
2.
Фильштинский
И. М. История арабской литературы. 1985. С. 369.
3.
Гуревич А.Я. Категории средневековой
культуры. М., 1984. С. 156.
4.
Фильштинский И. М. История арабской литературы V – начала X в. М., 1983. С.
371.
5. Гашаров Г.Г. Лезгинская ашугская поэзия
и литература. Махачкала, 1976. С. 70.
6.
Сучкова Г. Г. Время как проблема гносеологии. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост.
ун-та, 1998. С. 81.