Филологические науки/8. Родной язык и литература

К. филол. н. Попкова М.В.

Омский государственный педагогический университет

Ироничность как дифференциальный признак мемуарных текстов Георгия Иванова

Литературное наследие Г. Иванова, названного современниками “первым поэтом русского зарубежья”, включает, наряду с поэтическими, мемуарные, литературно-критические произведения. Создание мемуарных текстов явилось для Г. Иванова-поэта первым прозаическим опытом, получившим широкий общественный резонанс.

В основе речевого жанра мемуары лежат как автокоммуникативные, так и внешнекоммуникативные установки адресанта. Кроме коммуникативных интенций, определяющих многие из характеристик текста, на его облик в значительной степени влияет статус адресата. В разных ситуациях построения текста адресат выступает носителем разных свойств. Так, адресату мемуаров, в которых описывается эпоха, отошедшая в прошлое, как бы приписывается признак неосведомлённости [10: 83]. Совпадение повествователя и автора произведения обусловливает такие жанрообразующие признаки, как его информированность об описываемых фактах, событиях, максимальная заинтересованность в освещаемом, субъективность, своеобразная “презумпция правоты”, связанная с утверждением именно своих оценок и суждений [6: 11]. Несмотря на особое положение повествователя в мемуарах (он не просто принадлежит фабульному пространству – он в его центре, то есть является если не главным персонажем, то одним из центральных [1: 184]), – нельзя говорить о полном совпадении автора и повествователя. Исходя из того, что «наше представление о себе синтезируется из отражённых образов-оценок нашего поведения другими людьми» [9: 49], автор моделирует и характер повествователя.

Наличие у субъекта положительного идеала или основания, сформированного на базе ценностно-ориентировочной деятельности, а также убеждённость в общезначимости своего представления об идеале являются предпосылками иронии, понимаемой нами как «выражение эмоционально-ценностного, эстетического отношения» [9: 42]. Процесс формирования иронического отношения на подготовительном этапе включает в себя познание и оценку, на основании которых происходит ироническое осмысление объекта, сравнение его с исходным идеалом субъекта, выявление внутренних противоречий в объекте и степени несоответствия идеалу; после чего иронизирующий субъект, проанализировав и взвесив ситуацию, соотношение позиций, выбирает соразмерный вид и форму выражения иронии с учётом контекста, интеллекта собеседника, его чувства юмора, способности восприятия и переживания иронии [9: 47]. Ироническое видение мира как мировоззренческая черта Г. Иванова прослеживается исследователями на протяжении всего творческого пути, но особенно оно проявляется в период эмиграции [3]. По наблюдениям В.М. Пивоева, иногда ирония, выражая творческую бесплодность и бессилие изменить обстоятельства практически, замещает потребность в практической деятельности иллюзорными, субъективными формами, иначе говоря, реализует компенсаторную функцию [9: 74].

Отметим, что бытовавшее среди современников мнение о Г. Иванове как о самом «насмешливом человеке в литературном Петербурге, <…> самом остроумном», которого, с подачи Н.С. Гумилёва, «прозвали “общественное мнение”» [7: 89; 5: 191], отражает обыденное понимание иронии, под которой подразумевается язвительная интонация высказывания и которую нередко отождествляют с насмешкой, скрытой издёвкой <…> [9: 33], в мемуарах не находит подтверждения: нами не обнаружено в тексте ни одного диалога с участием Г. Иванова-персонажа, подтверждающего общественное мнение о нём самом. Г. Иванов-персонаж в изображении Г. Иванова-повествователя как собеседник чрезвычайно корректен, фактически безмолвен. Мы бы обозначили его позицию как “активный слушатель”. Ирония – это “прерогатива” Г. Иванова-повествователя и Г. Иванова-комментатора.

Чаще всего ирония строится на использовании во внешнем плане положительной характеристики при подразумевании во внутреннем, скрытом, плане – отрицательной. Проиллюстрируем: «– А Петька-то опять у “Медведя” устроил скандал – слыхали? – вставляет, соскучившись умными разговорами, эстет вовсе серый. – Нализался, велел принести миску, пустил туда омара… Рассуждавшие о Леонардо смотрят на него укоризненно – кричит во весь голос и ещё какую-то чушь. Что скажет мэтр?.. Но мэтр [М. Кузмин – М. П.] как раз заинтересован. – Что вы говорите, Жоржик! Опять нализался. Ха, ха!». Для характеристики первого говорящего используется такая фигура речи, как оксюморон, заключающаяся в соединении двух понятий, противоречащих друг другу, логически исключающих друг друга [11: 362]: эстет («поклонник всего изящного» [8: 913]) вовсе серый (3. перен. «посредственный, ничем не замечательный». 4. перен. «малокультурный, необразованный» [8: 714]). Модальная ФЕ что ты (вы) говоришь (говорите) в ответной реплике выражает эмоциональное состояние изумления, недоверия по поводу сказанного. Эмоциональное состояние субъекта передаётся и на синтаксическом уровне: ФЕ вынесена в начало высказывания и тем самым выделена логическим ударением. Кроме того, реакция на сообщение вербализована звукоподражательной языковой единицей “ха-ха”. С другой стороны, включённая в бытовой диалог ФЕ приобретает сему иронической коннотации, которая, в свою очередь, обусловливает появление такой же семы в структуре слова «мэтр» (книжн.) – 2. «деятель искусства или науки – почитаемый авторитет среди своих учеников, своего окружения (часто при обращении или упоминании)» [8: 372], через которое мемуарист даёт имплицитную оценку говорящему – приём иронического возвеличивания [2: 199].

Цитата, использование которой мы приводим как иллюстративный материал, воспринимается Г. Ивановым-повествователем как ключевой текст текущего момента, но под влиянием экстралингвистических факторов она
до сих пор, спустя четыре человеческих поколения, входит
в интертекстуальный тезаурус языковой личности и понимается даже
в трансформированном виде: «Когда пришёл октябрь и “неудачникам” всех стран были обещаны и дворцы, и обеды, и всяческие удачи, Мандельштам оказался на той стороне – у большевиков». Реминисценция (перефразирование) лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» в сочетании с аллюзией на фразеологическую единицу золотые (златые) горы – «сказочное богатство, благополучие» содержит характеристику материального состояния О. Мандельштама и одновременно оценку его поступка, которая в дальнейшем повествовании смягчается: «Это было, конечно, не совсем хорошо, но и не так уж страшно, если подумать, какой безответственной (притом голодной, беспомощной, одинокой) “птицей Божьей” был Мандельштам».

Критическая ирония Г. Иванова – экстравертная ирония – направлена
на внешние по отношению к иронику предметы и явления. К таковой можно отнести и немногочисленные случаи, связанные с перемещением
в “давнопрошедшее” Г. Иванова-персонажа: «Была весна 1911 года. Мне было семнадцать лет. <…> Я прочёл несколько стихотворений [Игоря Северянина – М. П.]. Они меня “пронзили”. Их безвкусие, конечно, било в глаза, даже такие неискушённые, как мои (только месяц назад мне внушили, что Дм. Цензором не следует восхищаться…). Но, повторяю, – они пронзили. Чем, не знаю. Тем же, вероятно, чем через год и, кажется, так же случайно – Сологуба». Указание на юный возраст, присоединение к своему мнению “запоздалого” мнения авторитетного лица в сочетании с современным отношением Г. Иванова-комментатора к поэзии И. Северянина фактически “снимает” ироничность оценки.

Для выражения ироничной оценки Г. Иванов активно использует фразеологические единицы (ФЕ), в ряде случаев прибегая к их трансформации.

«Он весело окидывает зал ясными, открытыми глазами, кого-то хлопает по плечу, кому-то жмёт руки, обнимает кого-то…». Ряд однородных сказуемых, включающий три выделенныe нами ФЕ-кинемы и глагол с общей групповой семой «жестово-мимическая деятельность», через передачу быстрой смены действий создаёт динамическую характеристику персонажа как психологической и социальной личности, указывая на такие черты, как благожелательность, общительность, добродушие, которые в конечном итоге обеспечивают ему успех в обществе. «Пронин, растрёпанный, без пиджака, несмотря на холод, <…> распоряжался, кричал, звонил в телефон, выпроваживал солдат, давал руку на отсечение каменщикам, что завтра (это завтра тянулось уже месяцев шесть) они получат деньги». Употребление в однородном ряду в качестве сказуемых глаголов и ФЕ давать/дать голову (руку) на отсечение кому, в чём – «ручаться с полной убеждённостью» характеризует деятельность конкретного лица – Б. Пронина. О степени её интенсивности дополнительно свидетельствуют элементы
портрета – растрёпанный, без пиджака. С другой стороны, все глаголы и указанная ФЕ с общей групповой семой «коммуникативно-речевая деятельность» употреблены в форме несовершенного вида, т.е. не содержат указания на достижение результата действия. Попутное замечание Г. Иванова-повествователя, оформленное в виде вставной конструкции (это завтра тянулось уже месяцев шесть), и, вероятно, содержащее аллюзию на другую ФЕ – кормить завтраками – «давать обещания, откладывая их выполнение со дня на день» – свидетельствует об отсутствии такого результата в прошлом и о небольшой его вероятности в будущем. Таким образом, говорящий даёт ироническую оценку характеризуемой деятельности.

Часто Г. Иванов (сам или через авторитетное мнение) использует ФЕ, обозначающие человека по внутренним качествам, для оценки лиц, не реализовавших свой творческий потенциал: «… Вот был в консерватории мальчик Ц. Какой был Божий дар, – вспоминал старичок-генерал Кюи. – Если бы остался жив – понятие о музыке перевернул бы. Какой дар, какой
размах! <…>». “Ответная” реплика Г. Иванова-повествователя констатирует трагический итог: «Так как Ц. [Николай Карлович Цыбульский – М. П.] не умер и не “перевернул понятия о музыке”, ему оставалось единственное –
спиться.

Приведём пример, иллюстрирующий одновременное использование эллипсиса-сокращения и эллипсиса-сжатия при употреблении грамматической ФЕ по (той) простой причине (,) (что): «Советское правительство ещё коалиционное – большевики и левые эсеры. И вот в каком-то реквизированном московском особняке идёт “коалиционная” попойка. Изобразить эту и подобную ей попойку не могу по простой причине: не бывал». В.И. Карасик относит фразеологический союз по (той) простой причине (,) (что) к числу дискурсивных языковых единиц, определяющих тональность общения и раскрывающих отношение говорящего/пишущего к адресату: явная ироничная дидактичность выражения по той простой причине (,) (что) устанавливает статусное неравенство между участниками коммуникации, открыто демонстрируя вышестоящее положение говорящего/пишущего по отношению к адресату [4: 18 – 19]. В данном случае речь идёт о моральном и интеллектуальном превосходстве говорящего/пишущего, сохранившего относительную независимость от окружающей действительности.

В отдельных случаях Г. Иванов дает своё толкование фразеологических значений, используя при этом либо пояснительный союз то есть, либо вторую часть бессоюзного сложного предложения, либо отдельное высказывание, помещая его в постпозицию: «Теперь пишет “для себя”, т.е. ничего не пишет, делает только вид». «– Ну, как, товарищи, нашли доклад? Удалось ли осветить международное положение? Я старался попроще – аудитория у нас не того…» Аудитория была действительно “не того”. Половина её состояла из университетских профессоров». Г. Иванов-повествователь, употребляя наречие действительно – «истинно, в самом деле, так оно и есть», демонстрирует мнимое согласие с говорящим персонажем, а затем в отдельном постпозиционном высказывании даёт своё толкование призначной ФЕ не того – «такой, который не соответствует общепринятым стандартам по каким-либо качествам», вследствие которого происходит изменение отрицательного коннотативного содержания, имеющегося в узуальном значении, на положительное – «несравнимый», «лучший», «превосходящий».

Таким образом, наличие у субъекта положительного идеала или основания, сформированного на базе ценностно-ориентировочной деятельности, убеждённость в общезначимости своего представления об идеале являются предпосылками иронии.

Литература:

1. Долинин, К.А. Интерпретация текста. – М.: Просвещение, 1985. – 288 с.

2. Земская, Е.А., Китайгородская, М.В., Розанова, Н.Н. Языковая игра // Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. – М.:
Наука, 1983. – С. 172 – 235.

3. Иванова, И.Н. Ирония в художественном мире Г. Иванова: Автореф… канд. филол. наук. – Ставрополь, 1999. – 18 с.

4. Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – М.:
Гнозис, 2004. – 390 с.

5. Крейд, В. Георгий Иванов. – М.: Молодая гвардия, 2007. – 430 с.

6. Николина, Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы: Учеб. пособие. – М.: Флинта: Наука, 2002. – 464 с.

7. Одоевцева, И.В. На берегах Невы: Литературные мемуары. – М.: Худож. лит., 1989. – 334 с.

8. Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: Азбуковник, 1999. – 944 с.

9. Пивоев, В.М. Ирония как феномен культуры. – Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2000. – 106 с.

10. Радзиевская, Т.В. Текстовая коммуникация. Текстообразование //
Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. – М.: Наука, 1992. – С. 79 – 108.

11. Ренская, Т.В. О некоторых видах фразеологического эллипса (Постановка проблемы) // Проблемы русской фразеологии: Респ. сб. – Тула, 1976. – С. 31 – 41.