Философия/ 4. Философия культуры

Д.филос.н. Брысина Т.Н.

Ульяновский государственный технический университет

Метафизическое основание культуры

Количество работ, посвященных анализу культуры, не поддается подсчету, тем не менее появляются все новые ее исследования в специализированных научных формах познания. Данный факт побуждает задаться вопросом о причинах такого положения и, несомненно, свидетельствует о развитии социогуманитаристики. Однако философское исследование в силу своей специфики требует постановки другого вопроса — об условиях существования самой реалии, называемой культурой и явленной в многообразии своих форм и способов бытия. Другими словами, ракурс исследования культуры в данной работе определяет его задачу, метафизическую по существу, а именно установление некоего основания культуры и его последующего развертывания средствами философского дискурса.

Здесь мы оказываемся в ситуации герменевтического круга, поскольку установление чего-либо в качестве основания обусловлено характером культуры, в которой осуществляется дискурс. Констатация этого тривиального факта тем не менее позволяет определить перспективы и пред-посылки исследования.

Одной из таких пред-посылок, принимаемой в качестве аксиомы, является признание единства человеческого рода, которое презентировано набором биологических, психологических, социальных и ментальных качеств, отличающих человека любой расы, любого этоса, любой социальной группы от всех других живых существ. Организация этих качеств может быть различной, что определяется целями и средствами исследования и, собственно, выступает его объектом, но всегда обнаруживается одно приоритетное качество. Многовековая история теоретических изысканий, а также интуиция здравого смысла, показывают, что несмотря на все различия в трактовках человека, его происхождения и предназначения, способах существования и формах реализации есть нечто, что позволяет отличить человека от нечеловека, а в самом человеке отделить человеческое от всего иного. Это нечто есть основание всякого различения на каком бы уровне, какими бы методологическими средствами и с какими бы целями оно не осуществлялось. Оно есть условие человеческого как такового и в силу этого выступает метафизическим условием в строгом смысле слова.

Это нечто есть мысль. Естественно, возникает вопрос: а что же это такое — мысль? Вопрос, в котором явлено желание дать (или получить) определение, которое выявит самую суть и предстанет в качестве отправной точки для мышления и нового, более полного и точного определения. Конечно, «дьявол играет нами, когда мы мыслим не точно» (М. Мамардашвили). Однако, кажется, он получает еще большее удовольствие, когда мы забываем, увлекаясь игрой в определения, что тем самым, во-первых, впадаем в грех гордыни, коли думаем, что можем достичь исчерпывающей дефиниции; во-вторых, собственными руками (вернее, собственной головой) уничтожаем условие самой возможности давать определения: мысль слишком уязвима и сложна, чтобы можно было несколькими фразами раскрыть ее «суть». Это только создало бы видимость понимания и исказило смысл того, что мы называем точностью. Любая попытка определúть мысль означает ее опредéливание, ограничение, следовательно, утрачивание «сути».

Мысль сама по себе ни теоретична, ни религиозна, ни эстетична. Таковой она становится, приобретая определенность, но одновременно теряя (или затушевывая) свою полноту. Мысль всегда присутствует в той или иной форме, но никогда ей не исчерпывается. Или, наоборот, никакая форма (даже философская) не совпадает с тем, что оформляется — с мыслью. Таким образом, выявляется избыточность мысли. Превосхождение своей формальной определенности позволяет мысли избывать собственную ограниченность, сотворяя иные формы, никогда «не останавливаться на достигнутом», тем самым страхуя себя от закостенелости. С другой стороны, из-бывая себя, мысль демонстрирует легкость своего бытия, свободу от уже порожденного (как в независимости от готовых форм, так и незахваченности ими). Мысль расточительна, но без негативной кониотации. Скорее всего, это свидетельство ее неисчерпаемости, творчества и неизбывности.

Расточительность не тождественна эманации, поскольку предполагает активизм, а не пассивное истечение и постепенное угасание. Самопроизвольность, или спонтанность мысли не позволяют спрогнозировать, спланировать ее рождение, но при определенных навыках человек вполне может оформить наличествующую мысль. Изреченная мысль может быть, конечно, и ложью, но может быть и истиной, т. е. приобретет разные формы. Однако в любом случае эти формы несут на себе печать избыточности и неизбывности, точно так же, как и другие произведения мысли, которые и образуют культуры. Поэтому любая исторически, этнически, социально определенная культура (формы из-быточности мысли) обладает превосходящими наличные артефакты возможностями, которые развертываются в самые разнообразные (идеальные и вещественные, теоретические и чувственно-образные, технологические и конституированные, институционализированные и экзистенциальные и т. д.) иные артефакты.

Частота, интенсивность и разнообразие новых форм в различных исторических периодах и в различных социумах отличны. На этом основывается разделение культуры, например, на традиционную и инновационную Однако если для социологических или этнографических исследований такого деления достаточно, то для философии правомерным и необходимым становится выяснение условий, при которых мысль порождает все новые формы, а в других пребывает длительное время в уже приобретенных, занимаясь их репродукцией или шлифовкой. Разумеется, в любом типе культуры имеют место оба варианта; речь идет о доминантном положении одного из них и о смене доминант. Таким образом, вопрос о разнообразии культур предстает как вопрос о способах бытия мысли, или способах реализации ее из-быточности и, одновременно, неизбывности.

Из сказанного выше проясняется контекст, в котором может осуществляться поиск ответа на поставленные вопросы. Понимая мысль как феномен, мы закрываем (берем в скобки) привычный ход размышлений, уводящий в натурализм, социологизм или спиритуализм.

Демонстрируя себя в качестве феномена мысль не детерминируется никакими причинами, но всегда предполагает некие соотношения условий своей реализации. Следовательно, интенсивность формообразований в культуре не может быть объяснена казуально, но только через специфическое течение обстоятельств, обусловливающее способ бытия мысли.

Можно очертить два способа реализации из-быточности мысли. Первый состоит в производстве квазиновых форм, то есть в репродукции уже найденного. Второй — в порождении уникального, становящегося условием бытия мысли.

Этот критерий дает возможность различить культуру и цивилизацию. Наращивание уже открытого, совершенствование и модификация созданных форм — это главная черта как традиционной культуры, так и цивилизации. Колоссальные мифологические циклы Древнего Египта, множество пирамид, тысячи мумий, обширнейшая сеть ирригационных каналов, сложнейшие детализированные ритуалы и т. д. и т. п. Другую картину дает античная Греция: рождение новых идеологий (религиозная, философская, научная), разнообразие политических форм организации жизни, смена стилей в искусстве и архитектуре — все это за четыре-пять столетий! Можно сделать вывод, что традиционность и цивилизованность — это одна сторона медали, а другая — уникальность и превосхождение. Иначе, это два способа бытия мысли, в каждом из которых она демонстрирует свою из-быточность и неизбывность. Поэтому положение о цивилизации как угасании мысли представляется преувеличенным.

Продуцирование уникального или репродукция найденного — это реализация независимости или захваченности мысли своими произведениями, стремление довести их до максимального совершенства как прорабатывание всех возможных вариантов, следствий, перспектив. Уточню: это состояние подчиненности мысли ею же самой установленным правилам, нормам законам и т. д., сковывая ее, снижают активность порождения уникального. Такое состояние мысли очень точно охарактеризовал П.А. Вяземский: «Я пережил и многое и многих, и многому изведал цену я; теперь влачусь один в пределах строгих Известного размера бытия. Мой горизонт и сумрачен и, и низок, и с каждым днем все ближе и темней. Усталых дум моих полет стал низок, И мир души безлюдней и бедней». (Подчеркнуто мной). Однако вовсе исчезнуть мысль не может. Избыть мысль себя может только в качестве определенной формы, но никак не исчезнуть. Замкнутость мысли на собственных произведениях — это и есть жизнь традиции и цивилизации.

Иное состояние мысли — направленность на саму себя — как раз и обеспечивает ей свободу от собственных произведений, позволяя в наибольшей степени отдаваться игре собственной энергии, которая презентируется уникальными формообразованиями.

Тогда полет высок, горизонт далек, а мир души богат возможностями рождения иного, в том числе новых форм, правил, законов и т. д., которые в репродуктивном состоянии мысли будут вновь и вновь воспроизводиться.

Осуществление того или иного способа реализации из-быточности мысли и выступает метафизическим условием существования того или иного типа культуры и их проявлений в различных этнических, национальных, исторических формах.