К вопросу об относительности когнитивных ценностей.

 

Развитие постпозитивизма привело к оформлению важного тезиса, о том, что научное знание не может быть  отделено от своей ценностной составляющей. Более того, размышления о методологических проблемах истории науки дали основания полагать, что одним из значимых факторов развития теорий, гипотез, направлений исследований являются не когнитивные, а социальные, моральные и тому подобные ценности. Не все исследователи готовы разделить данную точку зрения, но игнорировать ценностную компоненту научного знания уже невозможно. В силу данного обстоятельства активизируются споры о функциях и значении определенных ценностей, а так же встает вопрос о рациональности как о специфической, культурно-исторически обусловленной ценности. Строго говоря, возникает вопрос, возможны ли такие концепции науки, которые исходили бы из иррационалистического начала. Но, парадоксальным образом, сама постановка такого вопроса порождает стремительное расширение трактовок смысла «ratio» либо путем апелляции к философской традиции, где всегда можно обнаружить сложные формы взаимоотношения разума и рассудка, либо путем воскрешения таких старых значений этого термина, как, например, «пропорциональность», или «rationem», то есть «счет», «обоснование». Но есть и встречное движение, связанное с попытками рассмотреть совокупность ценностных детерминант динамики научных парадигм, теорий, исследовательских практик, как  специфические когнитивные ценности. «Ценность, роль которой желательно отметить в процессе выбора обоснованно принимаемой теории, не является моральной, персональной, социальной или эстетической, т.е. ценностью такого рода, от которой, как считают, наука может быть свободной. Она является когнитивной ценностью»[1].

Не сложно заметить, что совокупность этих когнитивных ценностей и их содержательная интерпретация исторически изменчивы. Для обозначения зависимости когнитивных ценностей от исторического контекста К. Хюбнер вводит понятие исторического системного ансамбля. «Под второй исторической категорией - "историческим системным ансамблем" - я понимаю структурированное множество систем, частью наличествующих в данный момент времени, частью наследуемых от прошлого, образующих определенную иерархию в соответствии с многообразными отношениями, в рамках которых общество живет и развивается в каждый данный исторический момент. Системы науки, то есть теории и системы теорий, а также правила научной работы - все это входит в системный ансамбль - мир правил, по которым мы живем и действуем в каждый данный момент времени»[2].  Но, не смотря на историческую изменчивость совокупности когнитивных ценностей, присутствует нечто устойчивое, постоянно воспроизводящееся на каждом этапе развития культуры, что позволяет говорить не только об истории культуры, но и об истории науки. Иными словами, есть какие-то характеристики знания, которые позволяют концептуализировать научность не только с позиций «антикваризма», но и с позиций «актуализма».  Вопрос об условиях единства многообразия налично данных образцов знаний, которые могут рассматриваться как научные, заставляет сделать своего рода «натурфилософский» ход: они едины, поскольку имеют общую генетическую основу, произведены одним универсальным инструментом – разумом. Эта стратегия приводит к рассуждениям о научной рациональности, как о том общем, что обнаруживается в процессе производства столь разнообразных образцов знаний. «Никоим образом нельзя постулировать какого-либо окончательного критерия рациональности, в частности рациональности научной, апеллирующего к определенной «парадигмальной» модели мира, вообще к каким-либо содержательным исходным предпосылкам»[3]. 

Обращение к вопросу о рациональности предполагает принять, хотя бы в качестве внешнего определения, относящегося к сфере репрезентаций, утверждение об историчности разума. Сталкиваясь при попытке экспликации содержания идеала рациональности с проблемой типологий, философская мысль попадает в провал между двумя подходами, которые, например, Порусом В.Н. были обозначены как абсолютизм и релятивизм. «Абсолютизм стремится определить научную рациональность как таковую, как некое универсальное свойство научной деятельности и ее результатов, используя для этого методы нормативной эпистемологии. С помощью этих методов формулируют критерии рациональности. Но как только эти критерии объявляются адекватными выразителями научной рациональности, они становятся ложем Прокруста. Релятивизм отбрасывает требование универсальности и абсолютности, поворачивается к реалиям науки и ее истории, отказывается от априорных определений рациональности, связывает рациональность с целесообразностью и спешностью действий»[4]. В этой ситуации неизбежен выход на экстерналистские позиции, предположение о том, что рациональность представляет собой культурную ценность, определяя целенаправленную деятельность, ориентированную на поиск консенсуса. Или диссенсуса, добавляет Л. Лаудан. Построение коммуникативной теории рациональности приводит к странному выводу, что «Пока мы не в состоянии представить двуликое обличие науки, мы не можем серьезно претендовать на понимание того, что она такое»[5]. По сути, в ходе попыток обнаружения универсального в научном познании выявлено несколько положений, которые могли бы служить ориентиром при решении проблемы демаркации. Во-первых, наука как-то связана с разумом. Во-вторых, образ разума, раскрывающийся как концепция рациональности, выступает как ценность на каждом этапе развития культуры. В этом смысле приходится согласиться, что « методологический  смысл  рациональности  нельзя без существенных потерь оторвать от аксиологического, и наоборот»[6].

Создание любого возможного канона научности предполагает проведение процедуры обоснования той или иной системы когнитивных ценностей как определяющих характеристик такого типа познавательных практик и из результата, который может быть назван научным. Вне зависимости от способа обоснования, будь то апелляция к разуму или рассудку или к наличным исследовательским практикам, приходится явно или неявно оговаривать статус знания, обладающего данным набором характеристик. То есть, когда речь идет об обосновании знания, необходимым оказывается не только выявление его характеристик, но и его места в своеобразной иерархии типов знания. Даже если такое обоснование реализуется через обращение к познавательным способностям, потребуется обоснование статуса данного типа познавательной активности. В этом смысле введение понятия «научная рациональность» предполагает не только исследование определенного набора когнитивных ценностей, закрепляемых в качестве характеристик знания, рассматриваемого как научное, но и прояснение его статуса, который, как правило, определяется как наивысших.

 


[1] Лэйси Х. Свободна ли наука от ценностей? Ценности и научное понимание / Пер. с англ. Л.В. Сурковой, В.А. Яковлева, А.И. Панченко; Под ред. В.А. Яковлева. – М.: Логос, 2008. – С. 103

[2] Хюбнер К. Критика научного разума / Пер. с нем. - М., 1994. – С. 151.

[3] ШвыревВ.С. Рациональность как ценность культуры: Традиция и современность.- М.: Прогресс-Традиция, 2003. - С. 55

[4] Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (очерки о научной рациональности). М.: УРАО, 1999. – С. 86

[5] Лаудан Л. Наука и ценности (главы из книги “Laudan L. Science and Vulues. Berke­ley-Los-Angeles-London, 1984) // Современная философия науки: Хрестоматия. М., 1994. - С. 309

[6] Порус В.Н. Парадоксальная рациональность (очерки о научной рациональности). М.: УРАО, 1999. – С. 87