К.пол.н., Юров О.В.

Западно-Казахстанский государственный университет, Казахстан

Проблема первичности экономической или политической интеграции Евразии

Распад Советского Союза не привел к возникновению на евразийском пространстве демократической формы единого государства, нового евразийского союза. Существование СНГ, этого межгосударственного объединения не способствовало сохранению экономического и политического единства евразийского пространства. Попытки переломить ситуацию, в частности выдвинутая Президентом Казахстана Н.А. Назарбаевым идея Евразийского союза, утонула в спорах о том, какое направление интеграции должно быть приоритетным, экономическое или политическое. Предложив создать наднациональные органы власти с реальными полномочиями; принцип принятия решений в союзе большинством голосов; запретить ассоциированное членство в ЕАС, - Н. Назарбаев фактически столкнулся с неприятием этой идеи.[15.57,65,70-71] В целом, говорилось о несовместимости рыночного и административно-командного типов интеграции, причем критика раздавалась не только из «новых» столиц, но и из Москвы. Как показали дальнейшие события, «победили» сторонники экономической интеграции, осуществляемой по рыночным законам; сторонники развития внешнеэкономических связей на основе критериев хозяйственной целесообразности.

Результатом подобного выбора стала не только политическая, но и экономическая дезорганизации постсоветского пространства. Не зря Президент России В.В. Путин в марте 2005 года назвал СНГ механизмом дезинтеграции. Экономические и политические противоречия настолько глубоко раскололи постсоветское пространство, что сегодня поставлена под сомнение цивилизационная общность Евразии. Можно задаться вопросом; не вызваны ли это процессы результатами разрешения ценностного конфликта - на каких принципах должно быть основано новое единство. Когда произошла замена ценности политического единства, - рыночными отношениями - как самостоятельной ценностью, верой в «невидимую руку рынка» которая все организует по законам целесообразности и рациональности.

За идеей Евразийского союза стоит известная философская и историко-культурная традиция, и можно попытаться разрешить проблему первичности, политической или экономической интеграции постсоветского пространства, рассмотрев евразийскую теорию. С другой стороны эта концепция, в её нынешнем состоянии, неспособна, дать теоретическую санкцию процессам интеграции. «Теория евразийства страдает, - как замечает А.С. Панарин, - все же несомненным изъяном: при всей своей геополитической емкости она отличается культурно-цивилизационной неопределенностью и ненасыщенностью».[18.200] И современная идея Евразийского союза проработана на концептуальном уровне лишь частично - пишет Ж.Тощенко.[23.53] Поэтому предполагаемый анализ представляет сложную задачу.

Прежде всего, необходимо выяснить, что представляют собой цивилизационные предпосылки интеграции, о чем свидетельствует опыт евразийской общности существовавшей несколько столетий. Обращение к признакам, которые отличают одну цивилизацию от другой и одновременно являются системными связями, объединяющими её в одно целое, объясняется тем, что они выступают одними из основных предпосылок интеграции постсоветского пространства. Утверждения о цивилизационном единстве евразийских народов, смахивающие на «символ веры», повсеместны. Но существуют ли цивилизационные предпосылки интеграции на самом деле, каково их истинное содержание и не создаётся ли на основе неверных представлений об их сущности, ложное видение окружающей действительности. Не изменились ли характеристики евразийских цивилизационных признаков, ведь с момента возникновения евразийской идеи прошло без малого сто лет, и само евразийское пространство кардинально трансформировалось за это время. И если цивилизационные признаки существуют, каково их непосредственное влияние на постсоветское пространство, в чем оно выражается.

Что же отличает одну цивилизацию от другой и одновременно являются системными связями, объединяющими её в одно целое?

Наряду с географической средой, Н. Данилевский считал язык отличительной чертой позволяющей определить принадлежность к той или иной цивилизации.[6.24,91]

У О. Шпенглера, «Народы это не языковые, не политические и не зоологические единства, а единства душевные».[29.214]

А. Тойнби напротив, пришел к выводу, что объединяющую роль в истории играют мировые религии (ислам, буддизм, христианство), и возникшие на их основе культуры.[22.124,275]

Из вышеприведенных примеров видно, что неустойчивость деления на цивилизации возникла с самого начала и сохранилась до сих пор. Эта неопределенность вытекает не только из многогранности самого термина «цивилизация», но и недостаточной определенности наиболее существенных критериев выделения цивилизации.[9.318-319]

Современные российские исследователи, в частности В.В. Трепавлов и И.Б. Орлова, пытаются выделить набор неких общих для всех, существующих определений цивилизации, пунктов. В общем, эти определения можно свести к следующим признакам цивилизации – это географическая среда обитания; единая религия; единый язык; единый менталитет; и процессы этногенеза.

Что же касается евразийской цивилизации, то применительно к ней можно говорить, основываясь на выводах Л. Гумилева, о процессах этногенеза. Безусловно, можно говорить о единой географической среде обитания. Можно попытаться раскрыть понятие единого менталитета как внутренней основы евразийского единства. Можно допустить, что функцию единого языка, при отсутствие генетического родства между тюркскими и славянскими языками, выполнял по выражению Н.С. Трубецкого «языковой союз», возникший в результате долгого соседства разных народов, а затем эта функция перешла к русскому языку.[25.347] Но совершенно невозможно допустить существование на территории Евразии единой религии, «единственная радикальное её (евразийской цивилизации) отличие от «общепризнанных» цивилизаций – поликонфессиональность, традиции сосуществования православия и ислама».[24.372] Видимо, правы те исследователи, которые относят евразийскую цивилизацию к пограничным цивилизациям.

«Месторазвитие», которое является одним из основных постулатов евразийства, с момента своего возникновения носило некий мистический характер, сохранившийся за ним до наших дней. Между тем избавив «месторазвитие» от налета сакральности, мы обнаруживаем, что это условие существования человека в биосфере, окружающей среде, т.е. прежде всего географическое понятие. Географически детерминированы, по мнению основоположников Евразийства, существование единого государства и его постоянное восстановление.[2.34] Кроме того, природно-климатические факторы оказывают большое влияние на условия и результаты хозяйствования, и форму политической организации общества, характер государственности. Таким образом, географический фактор требует создания в естественных границах единого государства стремящегося к абсолютной власти, т.к. это условие выживание социума.

Говоря о существование человека в среде, мы не должны забывать, что на протяжении всей своей истории человек стремился добиться независимости от окружающей среды, «в силу ему одному свойственной способности приспособлять среду к своим потребностям»,[14.282] путем создания среды искусственной, - техносферы. И вторая половина ХХ века в этом отношении была переломным моментом. Искусственная среда включает производственную, научно-исследовательскую, социально-психологическую, экологическую инфраструктуру, а от линейной инфраструктуры воспроизводство жизни зависит, сегодня, не меньше, если не больше, чем от природных циклов[21.125-126]. Техносфера в СССР была создана как единое целое, в смысле условий существования человека и её функционирования. Т.е. мы с полным правом можем включить в понятие «месторазвития», наряду с естественной, природной средой, среду искусственную.

Но «месторазвитие», ни естественная, ни искусственная среда, не в состоянии влиять на единство постсоветского пространства. Во-первых, в начале XXI века воздействие природы настолько опосредованно человеческой деятельностью, что географические условия не могут выступать как решающий фактор политической организации пространства в форме единой государственности. Есть другие более эффективные формы контроля над территорией.[3.24-27,59] Во-вторых, искусственная среда обитания, техносфера, существование которой предполагалось возможным только как целого, оказалась легко трансформируемой под влиянием политических процессов.[13.57] Единая техносфера повсеместно становится локальной, хотя это приводит к изменению её качественных характеристик, преимущественно регрессивного характера. Т.е. в настоящее время такого понятия как единое евразийское «месторазвитие» не существует, оно ограничивается территориальным соседством. И надеется на то, что «месторазвитие» когда-нибудь, неким мистическим образом, организует постсоветское пространство, по меньшей мере, бессмысленно. Говорить о едином «месторазвитии», можно будет только тогда, когда евразийское пространство будет политически организованно и воссоздана или создана заново единая техносфера.

Евразийский суперэтнос, также как «месторазвитие» является феноменом природным и на этой основе представлялся незыблемым. Действительно пространственно-географический фактор в процессах этногенеза, связь с вмещающим ландшафтом, безусловно, присутствует. Этногенез выступает в роли связующего звена между биосферой и социо(техно)сферой. Имеет место и энергетический обмен с природой; феномен пассионарности за счет, которого осуществляется динамика этногенеза, связан с воздействием внешней энергии. Суперэтнос по Л. Гумилеву это аналог цивилизации,[4.21] значит и цивилизация феномен природный, т.е. существует вечно и неизменно, независимо от сознания и результатов человеческой деятельности. Таков, примерно, ход рассуждений тех, кто говорит о процессах этногенеза на евразийском пространстве, о цивилизационном единстве, считая этот вопрос окончательно решенным.

В концепции Л. Гумилева осталось невостребованным именно то, что не позволяет рассматривать процессы этногенеза как раз и навсегда заданную программу развития. Прежде всего, Гумилев показывает, что хотя этногенез обуславливается географическими условиями, но происходит по другим причинам, т.к. в противном случае географические условия как постоянно действующие вызывали бы народообразование постоянно, а этого нет.[4.192,197] Энергетическое воздействие окружающей среды способное вызвать всплеск пассионарности, стать толчком процессов этногенеза, кратковременно и не повсеместно, локально. Затем это кратковременное энергетическое воздействие через объединения пассионариев, создание первичных коллективов трансформируется в социальное действие.[5.36] Процессы этногенеза, также отмечает Гумилев, могут быть нарушены под влиянием внешнего воздействия. И, наконец, самое важное, этнодифференцирующим признаком, который у каждого этноса свой, особенный, в Евразии выступает единая государственность. С распадом единого государства распался и евразийский суперэтнос, разрушилась уникальная цивилизация. На постсоветском пространстве формируются новые цивилизационные общности на конфессиональной, лингвистической основе, которые тяготеют к «классическим» цивилизациям. Евразийского суперэтноса, в том значении как его понимал Л. Гумилев, в условиях политически раздробленного, постсоветского пространства просто не существует.

Евразийский менталитет тоже получил свою долю сакральности. Обычно говоря о «загадке русской души», «таинственности Востока», имеют в виду именно евразийский менталитет. Его основой считают особую религиозность, некое тайное знание, или высокую духовность якобы присущие неевропейским народам. Национальный менталитет представляется неизменной величиной, постоянной характеристикой того или иного этноса.[28.57] При более внимательном рассмотрении оказывается, что менталитет не только трудно определить, но даже просто отграничить от других форм, уровней сознания и бессознательного человека и общества.[10.152-154] Невозможно однозначно определить наличие или отсутствие евразийского менталитета на основе проявлений ментальности. Проявления ментальности не представляют постоянных величин (изменчивы во времени и в пространстве) и могут быть изучены только с большой долей вероятности. Они настолько многообразны, что даже перспективу завершения их изучения наметить трудно. Чтобы ответить на вопрос, существует ли евразийский менталитет, прежде всего надо уделить внимание факторам формирования менталитета.

Сама постановка проблемы заставляет рассматривать евразийский менталитет как результат совместной исторической практики, предполагает социальную природу менталитета. Объективным фактором формирования национального менталитета выступает действительность, в которой живет человек, а субъективный фактор складывается из деятельности интеллигенции и от «умения политиков мобилизовать группу для достижения общих целей».[12.11-12] В условиях единой государственности и тот и другой фактор, безусловно, присутствовали. Эти факторы особенно проявились в годы существования советского государства; единая для всех общественно-политическая и социально-экономическая действительность, идеологическая деятельность КПСС,[7. 8,10,12-13, 17, 77, 116,162.189] позволяют говорить о существовании единого менталитета евразийских народов. Т.е. в конечном итоге евразийский менталитет зависит от государственно-политического единства евразийского пространства. Возникновение на месте единого государства полутора десятка суверенных государств и деятельность национальных политических элит и интеллигенции по формированию национально-этатистского мировоззрения, заставляют говорить о едином евразийском менталитете лишь как о культурной инерции, в прошедшем времени.

Взгляды на существование «языковых союзов» и на русский язык как обеспечивающий существование евразийской культуры, также требуют пересмотра. Славяно-тюркский языковой союз, на основе усвоения иноязычных слов, безусловно, существовал до 30-х годов ХХ века,[20.60,69] но затем естественные процессы взаимопроникновения и сближения языков были прерваны. С одной стороны началось целенаправленное, широкомасштабное развитие национальных языков, путем создания новой национальной терминологии,[27.92-95,100-101]а прямому заимствованию подвергались только советизмы и интернационализмы. С другой стороны языком межнационального общения окончательно стал русский язык. Это происходило как в силу лингвистических и демографических причин,[26.123-128, 131-139] так и в силу того, что русский язык был языком государственного строительства и индустриализации страны. «Каждое языковое единство, - пишет Х. Ортега-и-Гассет, - которое охватывает известную область, почти всегда бывает результатом предшествующего политического единства».[16.143] Но утверждать на основании этого, что русский язык может выступать предпосылкой интеграции постсоветского пространства не приходиться. Хотя русский язык объявлен официальным языком Содружества Независимых Государств, он потерял свои важнейшие социальные функции на евразийском пространстве. Языками государственного строительства, организации хозяйственной деятельности стали национальные языки. Национальные языки за годы советской власти вышли на уровень развитых мировых языков, была заложена традиция и методика развития языков, что позволяет им выполнять функции ранее присущие русскому языку. Кроме того, усвоение интернациональных терминов всё больше происходит посредством английского, а не русского языка. Т.е. тенденция вытеснения русского языка в новых независимых государствах, явно выражена. Русский язык может быть инструментом организации политически интегрированного постоветского пространства, но быть фактором, определяющим процессы интеграции, он не может.

Завершив рассмотрение цивилизационных предпосылок интеграции постсоветского пространства можно придти к следующим выводам; во-первых, цивилизационные признаки понимаются поверхностно и соответственно неверно интерпретируются; во-вторых, некоторые из них существенно изменили свое содержание в течении ХХ века, но по-прежнему воспринимаются, так как их понимали в 20-е годы; в-третьих, все цивилизационные признаки потеряли свое решающее значение после развала СССР и полутора десятка лет существования независимых государств. Рассматривать евразийские цивилизационные признаки как фактор, определяющий основную тенденцию развития постсоветского пространства не приходиться, в лучшем случае они выступают как равные, наряду с другими тенденциями цивилизационной идентификации. Из этого отнюдь не следует, что евразийская цивилизация эфемерное образование, или, что её время прошло. Анализ цивилизационных признаков позволяет утверждать, что основным дифференцирующим признаком евразийской цивилизации выступает политическая организация пространства и общества, воплощенная в течение многих веков в единой государственности. Именно государственно-политическая организация и деятельность по её осуществлению, актуализирует, вызывает к жизни все вышеперечисленные цивилизационные признаки. Этот вывод позволяет, определить основной принцип интеграции постсоветского пространства, разрешить ценностный конфликт вокруг проблемы первичности, экономической (созданной рынком) или политической интеграции Евразии.

Этот вывод тем более важен, потому что важнейшей особенностью переходного периода является, значительное увеличение количества возможных путей развития общества». Ибо, отмечает А.С. Панарин; «неизменно проигрывали те, кто верил в традицию..., в наличие естественно-исторической колеи или целесообразности,.. На самом деле неизменно побеждали те, кто занимался производством общества, а проигрывали те, кто верил в его естественный ход и потому воздерживались от активности в «решающий момент и в решающем месте». В целом, следовательно, будущее как иное выступает в качестве продукта политики».[18.238-239] Т.е. вывод о первичности политической интеграции нельзя понимать, как требование немедленного восстановления единого государства или командно-административного интегрирования, - это понятие должно быть значительно шире. Прежде всего, должна быть сформулирована идея и цель интеграции. Мировой опыт свидетельствует, что интеграция с самого начала процесс управляемый – пишет Т.А. Пачаджанова, - а экономическая интеграция невозможна, если отсутствует политическая воля руководителей государств.[19.11-12] Воля - это ничто иное, как идея, убеждение, переходящее в осознанное действие во имя достижения цели. Осознанная необходимость интеграции, т.е. идея прошедшая через сознание людей – становиться движущей силой политического процесса.

Политическое первично не только потому, что предполагает способность ставить задачи, принимать решения и добиваться их выполнения, но и потому, что интеграция не только экономический, но и одновременно политический процесс. Политический – поскольку он включает межгосударственные отношения, а экономическая интеграция выступает в этом случае объектом политического процесса.[1.19] Пять последующих этапов, отражающие степень экономической интеграции - зона свободной торговли; таможенный союз; единый или общий рынок; экономический союз; экономический и валютный союз возможны только как результат межгосударственного сотрудничества. Например, в ЕЭС с самого начала был взят курс на сочетание межгосударственных и надгосударственных институтов, с явным уклоном в сторону последних, т.е. делегированием полномочий, признанием приоритета права организации над правом государств-членов.

И, наконец, экономическая интеграция, организуемая политическими средствами, становится основой непосредственно политической интеграции, - создания единой системы политической власти; объединения властных структур; ограничения суверенитета национальных государств. «Экономическая интеграция, как правило, предшествует политической интеграции. В свою очередь политическая интеграция (вернее, политическая воля и политический процесс - О.Ю..) может содействовать активному проведению процесса сближения экономик или, наоборот затормозить этот процесс».[11.13] И даже повернуть его вспять, как политическая децентрализация положила конец единому народнохозяйственному комплексу созданному в СССР.

Существует устоявшееся мнение, что признание первичности экономической интеграции в СНГ есть результат, прежде всего политического выбора. Реальная практика интеграции демонстрирует пример того, что экономика в СНГ, как это происходило и в СССР существует и развивается под мощным воздействием политики,[8.30] того как, то, что кажется целесообразным и необходимым отступает под давлением субъективных причин или натыкается на трудности связанные с отношением к прошлому.[30.124] Выбор новых независимых государств, как известно, был сделан не в пользу сохранения экономического и политического единства. Во многом это объясняется стремлением укрепить национальный суверенитет, главной угрозой которому представлялась российско-центристская модель интеграции. Завершение процессов становления новых независимых государств создает предпосылки для равноправного партнерства между ними. Но с другой стороны пятнадцать лет независимости породили на евразийском пространстве такое множество противоречий, которые создают настолько непреодолимые препятствия на пути интеграции, что возникает вопрос, а не пройдена ли уже «точка невозвращения».

Литература:

1. Балашов Р.В. Россия и СНГ: проблемы и перспективы интеграционного развития: Дис…. канд. полит. наук. – М., 1996.

2. Вернадский Г.В. Начертание русской истории. – М.: Айрис-пресс, 2002.

3. Гаджиев К.С. Введение в геополитику. – М.: Логос, 2000.

4. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М.: Айрис-пресс, 2003.

5. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. – М.: Рольф.2000.

6. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М.: Книга, 1991.

7. Джандильдин Н. Единство интернационального и национального в психологии советского народа. – А.-А.: Казахстан, 1989.

8. Евзеров Р. Мировые процессы и СНГ// Свободная мысль – XXI. 2002. № 11.

9. Ерасов Б.С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. – М.: Наука, 2002.

10. Жармакина Ф. Архетипы казахского менталитета// Евразийское сообщество. – 2003. № 4.

11. Исингарин Н. Проблема интеграции в СНГ. – Алматы: Атамура, 1998.

12. Лебедева Н.М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. – М.,Ключ, 1999.

13. Мантусов В.Б. СНГ: экономическая интеграция или развод? Перспективы, особенности, проблемы. – М.: Научная книга, 2001.

14. Мечников Л.И. Цивилизация и великие реки; Статьи. – М.: «Прогресс», «Пангея», 1995.

15. Назарбаев Н.А. Евразийский Союз: идеи, практика, перспективы. 1994-1997. – М., 1997.

16. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс.// Вопросы философии. 1989. № 4.

17. Панарин А.С. Политология: Учебное пособие. – М.: Гардарики, 2002.

18. Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. - М., 1999.

19. Пачаджанова Т.А. Интеграционные процессы в Содружестве Независимых Государств: Дис. канд. экон. наук. – М.: 2003.

20. Сулейменова Б.А. О фонетическом усвоении лексики заимствованной из русского языка// Прогрессивное влияние русского языка на казахский. – А.А.: Наука, 1965.

21. Территориальная структура народного хозяйства СССР в период НТР: сдвиги и тенденции. – М.: Наука, 1989.

22. Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. – М.: Айрис-пресс, 2003.

23. Тощенко Ж. Постсоветское пространство: Суверенизация и интеграция . Этносоциологические очерки. – М., 1997.

24. Трепавлов В.В. Многонациональная цивилизация России: поиски закономерностей.// Российская многонациональная цивилизация: единство и противоречие. – М.: Наука, 2003.

25. Трубецкой Н.С. Вавилонская башня и смешение языков.// Наследие Чингисхана. – М.: Изд-во «Аграф», 2000.

26. Ханазаров К.Х. Решение национально-языковой проблемы в СССР. – М.: Политиздат, 1982.

27. Хасанов Б. Языки народов Казахстана и их взаимодействие. – А.-А.: Наука, 1976.

28. Цамерян И.П. Теоретические проблемы образования и развития советского многонационального государства. – М.: Наука, 1973.

29. Шпенглер О. Закат Европы. В 2 Т. – Минск: «Попурри», 1999. Т. 2.

30. Яковлев И.В. Становление интеграционных отношений в СНГ (вопросы теории, методологии и практики): Дис…. канд. экон. наук. – М., 1995.