Логунов Т.А.

Кемеровский государственный университет, Россия

Онтологические основания языковой категории футурума

 

Как известно, языковые категории отражают результаты переработки в сознании членов языкового коллектива объективных явлений и отношений между ними. Поскольку время является одной из наиболее отвлеченных и наименее «осязаемых» категорий (оно не воспринимается непосредственно органами чувств в отличие от объективного пространства), его преломление в человеческом сознании допус­кает максимальную свободу выражения, яркую психологическую окраску (Селиванова 2001). Время в языке – это субъективное время, которое определяется человеком по отношению к самому себе и относительно ориентиров, значимых для «человека говорящего».

         Понятие «время» само по себе очень сложно для объяснения и требует для усвоения разнообразных концептуальных операций (сравнение, метафоризация, аналогия и т.п.). Область будущего же является наименее «реальной», доступной для непосредственного восприятия и контроля. Вполне объяснимо, что категория будущего в человеческом сознании и языке формируется позже других вследствие ее более абстрактного характера (Fleischmann 1982).

         Лингвисты исходят из того, что языковая категория времени имеет онтологическое основание. В нашем сознании помимо лингвистической существуют и несколько других моделей времени (философская, физическая, биологическая, психологическая). Отмечается, что все эти модели в совокупности с интуитивным переживанием времени (“lived time”) в определенной степени влияют на наше языковое поведение  (Медведева 2002).

С точки зрения психологии основанием для формирования идеи будущего является антиципация. В будущее устремлены желания, мечты, надежды, планы и замыслы. Несмотря на то, что будущее является проспективным и еще не стало реальностью, в сознании человека оно представлено в виде «сценариев», планов для осуществления.

В рамках логико-философского подхода будущее обязательно соотносится с возможностями. Отсюда будущее как физическая сущность всегда в какой-то степени модально, что является объективным фактом. Я.Ф. Аскин отмечает, что категория будущего тесно связана с категорией реальной возможности, представляющей собой потенции реального дальнейшего развития, выражающей тенденции объективных закономерностей (Аскин 1966).

         Эта основная онтологическая особенность будущего отражена и в грамматическом строе языка. Обозначение будущих действий отличается по содержанию от обозначения настоящих и прошедших тем, что будущему по самой его природе (как области не еще реализовавшегося) присуща своя особая обязательная модальность (см., например, Смирницкий 1959), которую можно назвать модальностью потенциального (или нереализованного) действия (Е.И. Шендельс).

         По мнению некоторых лингвистов, возможно даже выделить различные степени вероятности относительно будущего. Эта вероятность частично зависит от убежденности говорящего, поэтому будущее событие можно оценивать как относительно определенное, возможное, маловероятное и т.п. (Chung, Timberlake 1985). Г. Аронсон поэтому утверждает, что будущее является скорее модальной, чем темпоральной категорией, поскольку модальные категории обозначают не-реальность называемого события, а те события, совершение которых ожидается после момента речи, как раз и являются нереальными (см. Grenoble 1989). Подчеркивая связь между отнесением к будущему и субъективной эпистемической модальностью, Дж. Лайонз полагает, что будущее никогда не является чисто временным понятием, поскольку оно обязательно включает в себя элемент предсказания или какого-либо связанного с этим модального содержания (Lyons 1977).

Таким образом, и лингвисты, и логики отмечают естественный характер совмещения значения будущего времени с различными модальными значениями, что отражает объективное онтологическое содержание понятия будущего времени (Davidsen-Nielsen 1988; Prior 1985).

Однако модальность не просто естественна или органически свойственна языковым средствам выражения будущего, модальный компонент оказывается необходимым и обязательным в содержании этих средств. Л. Хэгеман, рассуждая о глаголе will в английском, указывает, что наиболее распространенное средство отнесения действия к будущему должно быть именно той языковой единицей, которая отражает интуитивные ощущения неопределенности, сомнения, предположения и т.п., связанные с понятием будущего (Heagemann 1982).

         Выражение будущих событий в языке вообще имеет особый характер. Будущее существует только как возможность, будущие события, с точки зрения логики, не имеют независимого статуса. Ожидание будущего часто связано с такими чувствами как надежда, страх, желание, намерение и т.п. Ряд будущих событий является открытым: мы можем оказывать на них более серьезное влияние, предотвращать их, т.е. исключить из ряда. Следовательно и высказывания, относящиеся к будущему, представляют событие как потенциальное.

В свете теории речевой коммуникации (Grice 1975) выделяются определенные механизмы отнесения действия к будущему в высказываниях. Употребляя грамматическую форму будущего времени, говорящий указывает, что это событие не стало объектом фактического объективного знания, но является продуктом субъективной оценки, сделанной на основании его положения в момент t0 (Heagemann 1982; Close 1970).

Серьезная проблема интерпретации высказываний с формами будущего возникает при различении модального и футурального компонентов содержания, особенно в тех языках, где формы будущего времени развились на основе средств выражения модальности. Во многих случаях такие высказывания одновременно выражают оба значения, становясь (вне контекста) неоднозначными.  В большинстве работ, посвященных проблеме будущего времени в английском языке,  отмечается, что отделить модальное значение сочетаний shall/will + инфинитив от чисто временного значения невоз­можно без привнесения в анализ элементов субъек­тивной оценки (см. Комогорцева 1966; Wekker 1976). Это приводит к серьезным методологическим разногласиям при описании категории будущего. Применительно к английскому будущему Н. Дэвидсен-Нильсен использует предложенный А. Мартине термин «синкретизм», обозначающий формальное объединение единиц, которые употребляются и воспринимаются (посредством контекста) как различные (Davidsen-Nielsen 1988).

Лингвисты неоднократно пытались объяснить синхронную модально-темпоральную «амбивалентность» будущего и его диахроническое развитие из модальных средств, в том числе с логико-философской точки зрения. Так, концепция Э. Косериу основана на разграничении «внутреннего» и «внешнего» времени в философских работах М. Хайдеггера (см. Fleischmann 1982). В отличии от внешнего («статического») времени, во внутреннем («динамическом», «времени переживания») три классических разделения времени накладываются друг на друга, события непрерывно меняют свое положение относительно ориентиров. Описание такого времени в языке предполагает участие говорящего в том, что описывается (время «дискурсивное»), это время – в противоположность внешнему – субъективно. Модальные значения будущих форм связаны с концептуализацией области будущего, как некоего «экрана», на который человек проецирует разнообразные модализованные понятия: волеизъявление, долженствование, возможность, неуверенность, коренящиеся в тем не менее настоящем.

Р. Ултан особо выделяет вероятностную сторону будущего, объясняя,  «смещение» будущего в область модальности тем фактом, что эпистемические модальные категории включают в себя различную степень неуверенности, что соответствует фактору неуверенности, обязательно присущему в любом будущем событии (Ultan 1978), тогда отношение между футуральным и модальным компонентами значения форм языка формулируется как отношения причины и следствия – модальный признак логически вытекает из временного (Комогорцева 1965).

Таким образом, модальность является необходимой составной частью человеческого представления будущего. Языковые формы будущего редко, если вообще когда-либо, используются исключительно для построения субъективно нейтральных (фактивных) утверждений. То, что подразумевается как утверждение, описывающее будущее событие, необходимым образом является высказыванием, окрашенным субъективной модальностью: это скорее предсказание, а не утверждение. Фактор субъективности здесь ключевой. 

         На «категориальную» модальность будущего, обозначаемую призна­ком «предположительность» (предсказание, проблематичность), накладывается субъективная модальность как отношение говорящего к действию в будущем, которое в семантической структуре средств выражения будущего представлено рядом оттенков значения (желания, намерения, обреченности, решимости и т.п.), реализуемых в конкретных условиях контекста и обусловленных синтагматически.

Категория футурума имеет комплексный характер. При функ­ционировании средств выражения будущего средств на синтагматическом уровне происходит взаимодействие ряда компонентов семантической структуры. Основной источник модальности будущего в языке – это его специфика как понятийной категории (Сахарова 1987). Более того, будущее время в языке предлагается рассматривать одновременно и как грамматическую, и как онтологическую или когнитивную категорию  (Fleischmann 1982).

При интерпретации высказываний о будущем повышается роль внеязыковой информации, фоновых знаний (см. Haegemann 1982). Это дает основания утверждать, что в будущее время вхо­дит не только семантика компонентов его формы, но и прагматика выска­зывания (Фичи Джусти 1997).  

Все эти факторы требуют выхода за рамки строго формального определения единого значения формы будущего в языке и привлечения дополнительных сведений практически в каждом конкретном случае. Неудивительно, поэтому, что все попытки вывести единообразную классификацию употребления глагола will в системе английского языка подвергались критическому пересмотру. Нам представляется, что единственным надежным подходом к описанию случаев употребления форм с will (и других способов отнесения действия к будущему) является анализ высказывания в рамках когнитивного подхода, включающий учет таких экстралингвистических составляющих, как объем знаний автора высказывания (субъекта действия) на момент речи, его отношение к миру, интенции, его роль, позиция, и другие компоненты общей коммуникативной ситуации.