К.ф.н. Ананьева С.В.

Институт литературы и искусства имени М.О.Ауэзова МОН РК

Мотив пути и дороги как ключевой в немецкой прозе Казахстана

Мотив пути и дороги, движения героев становится ключевым в немецкой прозе Казахстана рубежа веков. Главные герои романов "Простые смертные" А.Дебольского, "Запрещенный народ" Л.Вайдмана и "Дом скитальца" Г.Бельгера постоянно в пути. В блужданиях и стремлении обрести себя и свою Родину находится немецкий этнос, особенно та его часть, которая оказалась оторванной от своей исторической родины. Писатели Казахстана в восьмидесятые годы ХХ века стали все настойчивее обращаться к теме политических репрессий. Стали писать о том, что раньше не разрешалось произносить вслух.

Судьба конкретного запрещенного человека - это судьба Мартина Берзуха, главного героя романа Л.Вайдмана «Запрещенный народ», выросшего в четвертой зоне Котуркайской ссылки. Мартин Берзух - следствие первого этапа бескомпромиссной борьбы большевиков с тевтонским засильем. Правнук Эрдмана Зонненхоля, сын Рихарда Берзуха, убитого на Транссибирском полустанке при попытке бегства из трудармии (в которую переименовали дивизию парашютистов). Семью переправили на территорию спешно организованной комендатуры, которая до войны была свинокомплексом тысяч на 50 голов. 40 глинобитных бараков приняли первых постояльцев. С освобождением советских людей из фашистской неволи контингент злоумышленников увеличивался (калмыки, турки из грузинской Месхети, кабардинцы, греки, крымские татары, этнические тевтоны).

Высокой трагедией проникнуты страницы романа, на которых описан уход из жизни главы древнего рода Эрдмана Зонненхоля. Манера письма Л. Вайдмана становится иной: выдержанной, изысканной. В последние мгновения своей жизни он просит передать следующие слова его 16 сыновьям: "В России оставаться нельзя. Она не станет им Родиной. И не примет их ни при каком режиме". Но слишком поздно понял это глава большого и дружного семейства. Сыновей разобрали по тюрьмам, концлагерям и трудармиям. Где они и сгинули.

В мае, когда ухоженная усадьба Зонненхолей замерла в окружении белокипенного сада, а в зарослях сирени сотворяли любовь соловьи, Эрдман Зонненхоль попросил своих снох приготовить королевский ужин на троих, достал дубовый бочонок мозельского… И началось их последнее прощание. Просто прощание навсегда. Друзья знали, что видятся в последний раз.

Подробно, в деталях, описан огромный серебряный кувшин, стоявший на низкой скамеечке и напоминавший "древнегреческую амфору, только с широким горлом, сработанный саксонскими мастерами еще в середине века и составляющий семейную реликвию Зонненхолей". Этому старинному сосуду, наполовину наполненному водой со льдом, предначертана ключевая роль в дальнейшем развитии событий. Величайшая трагедия свершается на глазах "единородных" (по определению Л. Вайдмана) друзей. "Даже не дрогнув мускулом, Эрдман Зонненхоль вскрыл вену у запястья и опустил левую руку в кувшин".

Глава старинного немецкого рода не мог себе простить, что не понял намерений большевиков, не просчитал вариантов их поведения. Надо было вернуться в родной Брандербург, родовую цитадель предков. Но он не успел. Имение на Волыни было экспроприировано. Из-за отсутствия эксплуататорского криминала их не этапировали в Сибирь, что "вовсе не исключало применения иных мер в скором будущем" (следует авторский комментарий). Время было упущено. Границы были закрыты.

Во время последнего прощания друзья говорили о "самом светлом, самом радостном в жизни. О тех, которых любили и которые любили их. Никого не кляли, никому не предрекали ни земной, ни небесной кары. Говорили о тех счастливых мгновениях, которые остались в памяти ориентиром бытия". Говорили спокойно, без всякого надрыва, словно перед дальней дорогой. Так появляется в повествовании мотив пути, объединяющий романы "Простые смертные" А. Дебольского, "Запрещенный народ" Л. Вайдмана и "Дом скитальца" Г. Бельгера.

Никто из друзей не терял присутствия духа. "Конечно, их огорчало это прощание, ибо исключало возможность новой встречи - мир Божий не дом свиданий". Так интересно перекликается концепт дома в названии романа Г. Бельгера и в тексте романа Л.Вайдмана: дом скитальца - дом свиданий. И тот, и другой предполагают новые встречи и неизбежные расставания.

Эрдман Зонненхоль шутил до последнего мгновения: "Когда станете меня хоронить, поставьте гроб в могилу вертикально, чтобы голова осталась снаружи - очень хочется посмотреть, что будет дальше с большевистской Россией".

Лео Вайдман размышляет над историческими коллизиями, в которые попадали на протяжении ХХ века эмигрировавшие германцы. В Австралии и в Америке им споспешествовал сам Всевышний. "А в Россию их сманивал не иначе сам черт, чтобы только в пику Богу сотворить очередную пакость". Продолжая размышлять далее, писатель с юмором оценивает мотивы выбора России с точки зрения прагматичных тевтонов в качестве места проживания: гораздо ближе и пространства безграничны. Единоверцы Кайзера пережили Первую мировую войну ("Но черт, он тот еще стратег, свел кузенов, германского и российского, на мировом ристалище выяснять отношения"), "пропустили через себя весь кошмар гражданской войны", начали снова обустраиваться, но грянула коллективизация.

В 1941 году российские немцы вынуждены были принимать решение: за фатерланд или за отечество погибать отныне? Происходило принятие этого судьбоносного решения просто: "У крестьянского порога возникал какой-нибудь бравый фельдфебель или унтер-офицер и пристально глядел мужику в глаза. Очень патриотически глядел… Куда деваться, хотя было великое желание послать всех очень далеко, Гитлера со Сталиным. У него пшеница доспела, осыпается. Однако, если мир сошел с ума, приходится быть сумасшедшим. Пошел бауэр и воевал".

Зимой 1942 года началось формирование вспомогательных частей Красной Армии, на девять десятых состоящих из депортированных тевтонов. Они валили лес в тайге, строили новые рудники, заводы, железные дороги. Об этом романы Г.Бельгера "Дом скитальца" и А.Дебольского "Простые смертные". «Дом скитальца» Г.Бельгера композиционно состоит из трех частей, посвященных деду, отцу писателя, а третья часть – автобиографична. "Гордо нареченные вспомогательные части трансформировались в арестантские рабочие колонны", - с горечью пишет Л.Вайдман.

Интернационально-пролетарская культура этих поселений нивелировалась до такой степени, что очень скоро зону было уже не узнать. Самым ярким примером культуры такого образца служит песенное состязание в исполнении частушек самой низкопробной лексики. Так деградировала, разрушалась и убивалась человеческая личность.

Судьба запрещенного человека - это и судьба Доната Деница, собственноручно лишившего жизни убийцу своей дочери, и прожившей всего 23 года Альмы Квиринг. Донат Дениц из 30 лет четыре года воевал, десять сидел за то, что воевал. И еще 15 лет - за предумышленное убийство с особой жестокостью. Одной фразой характеризует его жизненный путь писатель: "Жизнь простучала мимо". И чуть позже прозвучит со страниц романа риторический вопрос: "Может, самое великое счастье человека в том, чтобы не знать свою судьбу?"

Вставной новеллой включена в повествование история жизни Венеры из Милоса, Чалухи по-трудармейски - Альмы Квиринг, которая только в последний миг своей жизни познала настоящее большое чувство, но оно было растоптано, высмеяно. И девушка покончила с собой, повесилась. "Через все прошла. Но пошлости одолеть не смогла", - резюмирует автор: Это была короткая, первая и последняя в ее жизни любовь, настолько сильно и целиком ее захватившая, что она не стала ни с кем ею делиться".

Чалухой она была прозвана за "истинно кобылью силу и редкостную стать". Ее бы назвать именем фольклорной Брунгильды за сочетание физической силы и скульптурной уникальности Венеры Милосской. И терпение у нее было лошадиное, но и оно лопнуло. По-девичьи проста и застенчива, спокойная и уравновешенная, она попала в 16 лет в арестантские рабочие колонны. "Часов по пятнадцать она катала тачку с бетонным раствором по хлипкому деревянному трапу, поднимаясь на высоту семиэтажной башни, за что и получила кобылью кличку. А по ночам сытые и полупьяные мужики, расписавшие про себя график посещений, требовали от нее не просто любви, а чтобы непременно с фантазией".

Появление старухи в Котургайской зоне прошло вроде бы незамеченным. Из всех документов при ней была лишь справка об освобождении из Акмолинского лагеря жен изменников Родины. Она появилась ранним апрелем, поселилась в клетушке Чалухи, собирала золу и рассыпала по полю. Ни на кого не обращала внимания, ничем не интересовалась, ни с кем не разговаривала. Удачное определение находит для нее автор. Она жила "словно одна единственная на необитаемой планете". Быки, которых она запрягала для работы, сами "совали шеи в ярмо, по-своему копируя обитателей ссылки".

Но вдруг котуркайцы стали замечать, что "почти совсем уже исчезнувшая могила Чалухи была свеже отсыпана, по бокам обложена аккуратно нарезанным дерном, пустившим корни к новой земле. Могила была обсажена дикими алтайскими пионами, которые никогда не приживаются на новом месте. А тут прижились, набухли готовыми лопнуть бутонами. И в изголовье стоял большой, очевидно, уже на месте свинченный, сработанный из светлой полированной стали лютеранский крест с готической гравировкой на обеих частях - Альма Квиринг". Так суждено было встретиться после долгой разлуки матери с дочерью, выросшей, повзрослевшей без родителей и до дна испытавшей всю низость самых отвратительных человеческих качеств.

Осенью старуха умерла: "прямо на могиле, обняв мощный у основания крест из полированной стали. Наверное, ей больше нечего было делать в этой земной юдоли". Но перед смертью, в сером рассвете, она встретила Мартина, "посмотрела ему в глаза: как только сможешь, уходи отсюда". И смотрела она "сквозь него каким-то печальным, неземным взглядом". В этого мальчика мать Альмы поверила и, словно предвидя его будущее, которое ссылка могла растоптать, напутствовала перед своим уходом из этой жизни.

Мотив пути – это и уход из земной жизни (герои не выдерживают земных тягот), и ретроспективный взгляд на их жизненный путь, стремление найти себя и свое предназначение в мире в сложнейшие военные и послевоенные годы. И лишь Герольд Бельгер в современной литературной ситуации ощущает на себе всю ответственность за несказанное старшим поколением, за продолжение традиций, за подведение итогов. Он активно творит, переводит, выступает в прессе, консультирует специалистов в области языковой политики. Его творческий путь (как и путь его героев) продолжается.