К.филос.н., Мартынов М.Ю.

Чувашский государственный педагогический университет им. И.Я. Яковлева, Россия

Дисциплинарная власть и проблема объективации индивида

(на примере философского анализа повести В. Маканина

“Стол, покрытый сукном и с графином посередине”)

Можно с уверенностью утверждать, что на сегодняшний день сформировался неклассический подход к проблеме властных отношений, намеченный работами Ф. Ницше и М. Фуко. В рамках этого подхода произошло осознание того принципиального момента, что власть не локализована только на государственном, политическом уровне общества, а обнаруживает себя во всем многообразии человеческих взаимоотношений: в семье, школе, в исправительных учреждениях, а также на предприятии, в больнице и т.д. В результате, под властью стали понимать то­тальное, бесструктурное, гетерогенное образование, которое окру­жает индивида со всех сторон, производит и воспроизводит его в процедурах схождения власти и знания. Это власть особого рода, определяемая в научной литературе понятием дисциплинарной власти.

Основной принцип дисциплинарной власти – это принцип “паноптизма” или “всеподнадзорности”. Он был выявлен Мишелем Фуко в работе «Надзирать и наказывать». Фуко ссылается на знаменитый проект тюрьмы Иеремии Бентама – паноптикон (pan opticon – “полный обзор”). Тюрьма Бентама представляла собой окружность с башней в центре. По окружности располагались камеры, в башне – тюремная охрана. Камеры полностью просматривались, так как имели два окна: одно внутрь, другое наружу окружности. Из-за особого расположения башни и камер заключенные не имели возможности видеть своих наблюдающих, камеры же самих заключенных, напротив, просматривались без труда. Конечная цель паноптикона заключалась в создании стабильного пространства сознаваемой видимости заключенного, которое бы обеспечивало “автоматическое функционирование власти”, обеспечивало ее “экономию” и “эффективность”.

Воздействие власти сводится здесь к анонимности ее взгляда. Заключенный же напротив осознает себя в поле тотальной видимости, всеподнадзорности. В результате он становится “началом собственного подчинения”. Власть “забирается” в самого человека и контролирует его изнутри, актуализируя разнообразные форм самоконтроля (следование нормам, соблюдение закона и др.).

Таким образом, власть утрачивает физическое измерение, воздействуя на тело индивида посредством невидимого “контроля над мыслями”, точнее “вышколенное тело порождает вышколенную душу” [5, 26; 1, 149]. Центральным здесь является понятие “души”, к дисциплинаризации которой и сводится принцип паноптизма. Душа у Фуко понимается не как у Платона (“тело – темница души”). Не является она и чем-то трансцендентным. Напротив, это нечто бесконечно обнаруживающее себя в дискурсах признания. Это инструмент пасторской власти, механизм подчинения индивида. “Душа, – говорит Фуко, – тюрьма тела” [5, 46].

Принцип паноптизма действует во всей Западной Европе и применительно к индивиду сводится к процедуре его объективации. Сначала власть наказывала тело. Наказывалось не просто природное тело, а тело социальное, способное посредством физического наказания ощутить власть монарха.

В дальнейшем, с появлением идеи гражданского общества, с “высвобождением публичной сферы” как условия деятельности “свободного субъекта”, власть утрачивает физическое измерение. Происходит отказ от телесных наказаний. Эти кратологические трансформации М. Ямпольский поясняет следующим образом: “Всякое телесное наказание, налагаемое суверенной волей государя, вступает в решительное противоречие с идеей свободного субъекта. Свобода субъекта может обеспечиваться только тогда, когда между ним и сувереном воспроизводятся отношения, существующие между человеком и Богом, то есть отношения, основанные на причастности высшему закону” [6, с.72]. В последующем “экономия власти” привела к тому, что наказанию стали подвергать не тело, а душу. Это и есть объективация: человек испытывает вину за что-то и испытывает потребность в признании (как самоопределении).

Итак, дисциплинарная власть проявляет себя в процессе объективации. Под объективацией мы понимаем процесс перевода субъективного бытия в объективный модус, процесс дискурсивного означения внутреннего мира субъекта посредством таких властных стратегий как “изоляция”, “исповедь-признание” и др. Некоторые признаки объективации в этом смысле совпадают с пониманием объективации Н. Бердяевым: поглощенность неповторимости, индивидуальности – общим, безличным, уравнительным [4] и расходятся с пониманием объективации “Я” как несомненной культурной ценности [2].

Дисциплинарная власть не просто объективирует, но создает условия объективации, задает контекст дисциплинаризации, в котором становится возможной проекция внутреннего мира индивида в пространство интерсубъективного опыта. В конечном счете, индивид самообъективируется: объективация как форма власти предполагает власть индивида над самим собой (самоконтроль). В этом, несомненно, выражается конструктивно-позитивная функция дисциплинарной власти.

Подобная экспликация скрытых сторон человеческой личности с их последующим означением, разумеется, таит в себе известную угрозу для приватности индивида и может выступать условием конфликта между личностью и обществом. На основе философского анализа повести Владимира Маканина “Стол, покрытый сукном и с графином посередине” попробуем создать мыслительную конструкцию, поясняющую суть проблемы. Смоделируем сам принцип действия дисциплинарной власти.

Сюжет повести прост и является лишь функцией по отношению к концептуальному плану произведения. Основная проблема, затрагиваемая в “Столе…” может быть сведена к проблеме взаимоотношения личности, индивидуальности и власти в ее дисциплинарном измерении. У Маканина с первых страниц присутствует некая метафизическая власть стола, довлеющая над личностью как частью общества. В этом аспекте произведение Маканина иногда сравнивают с “Процессом ” Ф. Кафки, а также с “Приглашением на казнь” В. Набокова. Маканин показывает своего героя в состоянии перманентной экзистенциальной тревоги. Его ночное беспокойство, хаотическое движение по схеме “комната-коридор-кухня”, заваривание чая из валерианового корня, – вызвано страхом перед ожидаемым “обсуждением-судилищем”, страхом перед завтрашним “столом”, сидящие за которым произведут “коллективный тотальный досмотр” души [3, 483]. Это паноптический страх. Страх своей видимости. Боязнь за собственное “Я”, которое, несомненно, есть постоянное искушение для безликого “Мы” (Е. Лямпорт). Сидящие за столом – это безликие части этого “Мы”, маски, функции дисциплинарного механизма власти: “Старик”, который желает истины, “Социально яростный”, “Секретарствующий”, “Женщина, что с обычной внешностью”, “Тот, кто с вопросами”, “Волк” и др. Все эти маски-функции принуждают находящегося пред ними к признанию, к рассказу о своей (героя) “полнокровной жизни”. Они продуцируют вину, когда человек “виноват не в смысле признания вины, а в смысле ее самоощущения” [3, 448].

“Стол связан с подвалом”: он является продолжением и “апофеозом подвала” [3, 457, 459]. Подвал связан с процедурой пытки, процедурой признания, “выколачивания” истины путем физического воздействия. Маканинский “стол” – это иной тип принуждения. “Стол” локализует индивида в пространстве таким образом, чтобы поражать “скорее душу, чем тело” (М.Фуко). Это метафора дисциплинарной власти, нормализующего дисциплинарного механизма: “Они и дальше будут копать канаву, рыть яму за ямой на месте каждой неровности твоей души, ямы и малые ямки, каверны, пещеры…” [3, 473]. Но, тем не менее, какая-то часть допрашиваемого, пытаемого остается в нем самом и для него самого: “Мы раскрываемся, мы искренни в своем раскрытии, но что-то, как правило, маленькое, укороченное… мы все же оставляем себе. Какие-то травинки уцелевают, в то время как выдираются с корнями дубы, заросли кустов и толщь травы. Какие-то две-три травинки… И в смуте души человек почему-то их утаивает” [3, 474].

Таким образом, эта мыслительная конструкция раскрывает перед нами паноптический принцип действия дисциплинарной власти. Философская интуиция В. Маканина позволяет обнаружить саму суть дисциплинарной “всеподнадзорности”, а также обозначить конфликт между неповторимостью человеческого бытия и объективирующей социальной санкцией. При прочтении повести в “ницшеанско-фукианском” контексте, становится очевидно, что в индивиде всегда остается нечто, неподдающееся объективации. Это то “нечто”, которое у А.Ф. Лосева называется абсолютной индивидуальностью (“самое само”), а у Ж.П. Сартра интерпретируется как “ничто”.

Литература:

1.     Автономова Н.С. От “археологии знания” к “генеалогии власти” // Вопросы философии, 1978. – №2. – С.145-152.

2.     Красин А.Н. Объективация человеческого “я” как социокультурная ценность // Культура, политика, молодежь. – М., 1996. – Вып.2. – С.30-41.

3.     Маканин В.С. Стол, покрытый сукном и с графином посередине // Маканин В.С. На первом дыхании. Повести и рассказы. – Курган: Зауралье, 1998. – С.443-527.

4.     Мальцев К.Г. Теория объективации и “аналитика власти” в социальной антропологии Н.А. Бердяева: Автореф. дис... д-ра филос. наук. – М., 2002. – 40 с.

5.     Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. – М.: Ad marginem, 1999. – 479 с.

6.     Ямпольский М. Физиология символического. Книга 1. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима. – М.: Новое литературное обозрение, 2004. – 800 с.